Оно, впрочем, так и было: кругом все вымерло и бежало от недавно бывшей тут войны.

В неприятную погоду и в хороших новых местах приезжему кажется как-то скучно, а голая местность передового пункта показалась ужасной.

Около кургана все люди попрятались по своим норам, и даже теперь известие о прибытии нового батальона и новых товарищей не заставило солдат выглянуть из своих теплых углов.

— Господа, сюда пожалуйте! — раздался в это время густой бас справа.

Офицеры оглянулись. На пороге одной маленькой хатки стоял капитан и махал рукой.

— Милости просим. Идите сюда отдохнуть и закусить.

Офицеры и доктор гурьбой двинулись в гостеприимную хату и, пройдя что-то похожее на кухню, вошли в помещение хозяина.

Нужно быть очень неизбалованным, чтобы жить в таком помещении. В низенькой, небольшой комнате в маленьких окнах, вместо стекол, была вставлена просаленная бумага. Помещение это походило скорее на амбар, чем на комнату. Посреди потолка на веревках держалась большая кошма, а под этой кошмой на табуретках и на обрубках сидели офицеры, собравшиеся по поводу прибытия новых товарищей. В комнате было холодно и сыро, а с потолка всюду капала грязная вода, вследствие чего на полу смешалась густая грязь и местами стояли небольшие, глубокие лужи. На складной кровати была поставлена тарелка, в которую звонко шлепали грязные капли.

На грубо сколоченном столе рядом с чернильницей и книгами стояла сковорода с жареной говядиной и коробка с сардинками.

Нечего и говорить, с каким наслаждением промокшие и прозябшие офицеры сняли свои башлыки и пальто и принялись за закуску и горячий чай.

— Однако у вас тут помещение не очень роскошное, — заметил доктор.

— Что же? помещение хоть куда! — отозвался хозяин. — А вот полковник-то изловчился отлично и поставил среди комнаты палатку.

— А вы когда уходите? — спросил один из приехавших офицеров хозяина.

— Чем скорее, тем лучше. Завтра, благо вы пришли нам на смену. Еще скажите спасибо, что мы вам хоть такое-то помещение приготовили… А то здесь было поле.

— Вы и строили все это?

— А как же? Мы. Мы и кирпичи делали, только кирпичи-то наши дождя не выдерживают.

Доктору не сиделось на месте.

— Куда вы, доктор? — спросил капитан.

— Пойду посмотреть, как поместились мои пациенты, — отвечал он.

Никто не задерживал доктора.

Солдатики, придя на место, не сейчас избавились от дождя: им пришлось ждать, построясь развернутым фронтом.

Наконец их повели к низенькой двери казарм. Густым туманом обдало их из этих дверей, и вслед затем они попали в страшную темноту. В первый момент глаз видел только какие-то светлые четырехугольные пятна сквозь дымку застилавшего все казармы тумана.

Нужно было простоять несколько времени, чтобы приглядеться к этой темноте. Лишь мало-помалу начинали солдаты разбирать, куда они попали. Низенькое длинное здание, с темными земляными стенами и крошечными окнами, заклеенными серой печатной и даже синей сахарной бумагой, были битком набиты народом. Потолок казармы, подпертый посреди шестами, был сделан из ветвей деревьев, засыпанных землей. Кругом стен были понаделаны нары и самодельные кровати. С потолка торчали разные сучья и веточки и служили вешалками для солдатского имущества. На полу казарм была такая грязь, что ноги так и разъезжались. Над своими кроватями солдаты растянули разные куски холста, платки и скатерти, чтобы прикрыться от капавшего дождя. Почти все обитатели казармы сидели или лежали на постелях.

— Ну, казарма, нечего сказать! — проговорил кто-то из вновь прибывших.

— Все же лучше, чем стоять-то на дворе, — тотчас же послышался ответ.

— Где же нам расположиться? — опять спросил кто-то.

— А где придется, там и ладно, — снова послышалось в ответ.

Промокшие солдаты постояли, постояли, да и начали пробираться по стенкам. Они поставили ружья, махнув руками, стряхнули грязь с пальцев, промокшими насквозь рукавами шинелей обтерли себе лица и продолжали стоять, не снимая шинелей, от мокроты торчавших как кожаные.

— Чего стоите? присядьте, — проговорил кое-кто из обитателей казарм.

Гости присели на края постелей. Разговор начался с расспросов, кто из какой губернии.

Наконец солдатам принесли водки. Не торопясь подходили мокрые фигуры к ведру, поставленному на нарах, черпали жестяной кружкой свою порцию, выпивали ее и отходили в сторону.

— С этого не согреешься, когда на тебе сухой нитки нет, — заметил кто-то.

Все-таки после водки всем как-то стало повеселее. Пришельцы стряхнули с себя лишнюю воду, высмотрели себе свободные, местечки, кое-что поразвесили и стали заводить знакомства.

Так прошел вечер, и появившийся дежурный пригласил идти за ужином. Хозяева отправились с чашками и пригласили с собой гостей. Через несколько минут все сидели кучками, резали хлеб, а прибывшие доставали из обшлагов и голенищ крепкие деревянные ложки.

Прибывшие рассказывали, как скверно было им идти по дождю.

— Еще нам-то что, все же до места дошли, — заметил кто-то из них, — а вот с обозом-то теперь так бьются. Им-то хуже нашего.

Сейчас после ужина солдаты стали укладываться спать, что было далеко не легко, так как всем приходилось потесниться.

Обозу, действительно, было хуже, чем солдатам. До самой ночи бились с ним и лошади и люди. Солдаты вязли в грязи, стараясь плечами поддержать вязнувшие в топь арбы. Когда стало совсем темно, решено было переночевать.

Отпрягли киргизы своих лошадей и опустили задние концы арбяных площадок на землю. Высоко поднялись неподвижные оглобли арб и образовали своими площадками нечто в роде косых навесов, с боков которых приходились редкие, тонкие спицы саженных колес.

Арба — это единственная колесная повозка, имеющаяся во всем Туркестане, где есть оседлое население. Она состоит из толстой деревянной оси, длиною около 4 1/2 аршин, на концах которой надеты два саженные колеса. На ось ставится платформа, сделанная из двух длинных брусьев, задняя часть которых переплетается тальником, а суживающаяся передняя служит оглоблями. Колесо с 16 спицами становится не прямо, а вкось, так что ход арбы шире, чем расстояние между верхними частями колес, вследствие этого арба не валка и удобна по скверным дорогам. Извозчик садится верхом на впряженную лошадь и ноги кладет на оглобли. Когда нагруженная тяжестью арба поднимается в гору, то платформа очень перетягивает назад, и возница в таких случаях становится на оглобли и уравновешивает тяжесть.

Офицер, шедший с обозом, подлез под одну из арб и лег, закрывшись со всех сторон, а солдаты частью ходили кругом, как караульные, а частью стояли, прислонившись спиною к чему-нибудь из обоза, потому что прилечь было некуда, так как жидкая грязь стояла вершка на два, на три, а то и больше. Долго тянулась эта мучительная, тяжелая ночь. Наконец на востоке, по черному, как черное сукно, небу, показалась сероватая полоса, и обозные встрепенулись.

— Вставайте, ваше благородие! — говорили обрадовавшиеся свету солдаты. — Вставайте, брезжит.

Все зашевелилось, и через полчаса по пустому унылому месту снова послышалось:

— Да ну, подпирай, ребята! Айда! Айда.

Ребята подпирали и чуть что везли не на себе. Наконец и эта мука кончилась, и обоз доехал до передового пункта, где собирался уже народ к выходу. Весенние дожди шли еще целую неделю, переставая иногда часа на три, на четыре, а солдаты все жили в своих душных казармах, выбегая только в промежутках белье помыть.

— Что, ребята, плохое тут житье? — спрашивал иногда Николай Петрович, проходя по казарме.

— Плохое, ваше высокоблагородие, — отвечали ему.

— Крепитесь, скоро пройдет. Только не хворайте у меня, а то беда.

Но ребята крепились, и дождались солнечных дней. Все кругом зазеленело, все оживилось. Грязь скорехонько высохла, казармы целыми днями стояли настежь, постели, одежда и все высохло.