– Не плачь, – Лёня стоял перед остановкой, его все время толкали проходившие мимо, – может мне к тебе приехать, что-то привезти?

– Не надо ко мне ехать, – отрезала Ира, – не хватает, чтобы ты меня такой увидел.

– Какой «такой»? – не сдавался Леонид.

– Не важно, не надо и все!

– Ир, я прошу, у меня причина есть.

– Что за причина, – тихо спросила Ирина.

– Я тут на работу устраиваюсь, она в Подмосковье, – затараторил Лёня, – понимаешь, я послезавтра уеду туда на неделю, на обучение, ваще в Москву возвращаться не буду, а как дальше будет – не знаю, это только потом на выходных увидеть тебя смогу. Ну, короче, не вредничай, можно к тебе приехать, хоть на чуть?

– Лёня, ты чего меня мучаешь? Я пластом лежу, а ты ноешь «приеду, приеду»… Что за нетерпячка такая у тебя?

– Не знаю, хотел тебя увидеть, – Лёня замолчал.

– Зачем?

Лёня молчал.

– Позвони мне завтра, – прервала молчание Ира, – не обижайся, ладно? Мне, правда, плохо.

– Пока, – сказал Леонид и, не дождавшись ответа, нажал отбой.

На следующее утро, минут в пятнадцать двенадцатого, Леонид подошел к свечке, в которой жил Максим. Поднявшись на этаж, позвонил в дверь. Долго не открывали, наконец, защелкали замки. Дверь открыла Наталья, на ней был атласный халат с драконами, голову украшало смотанное в тюрбан полотенце.

– О, нарисовался, – хмыкнула Наталья, – заходи.

Наталья ушла в ванную. Леонид прошел в кухню, взял чашку, сделал себе кофе. Квартира была на четырнадцатом этаже, из кухни открывался прекрасный вид на Крылатские Холмы. Вдалеке виднелась голубо-белая церквушка, речка блестела на солнце, пуская редкие зайчики в глаза. Сильный ветер мотал деревья из стороны в сторону.

– Кофе пьешь? – раздалось за его спиной, – а о красивой женщине подумать, не? Позаботился бы, как джентльмен.

Леонид повернулся. Наталья убрала полотенце, но осталась в халате. Мокрые волосы извивающимися змейками лежали на ее плечах.

– Будешь кофе? – спросил он.

– Конечно буду, делай! – Наталья теребила волосы, – я сейчас.

Лёня приготовил еще одну чашку и поставил ее на столик около дивана. Наталья зашла, села, сделала несколько глотков кофе и стала мазать руки кремом. От нее шел сильный цветочный аромат.

– Как дела у Максима? – поинтересовался Леонид.

– Да мне чихать, как у него дела, – зло отрезала Наталья, – оно тебе надо, позвони этому козлу и спроси!

– Ого, понял, не мое дело, не спрашиваю.

– Да. Не спрашивай. Даже не напоминай мне об это скотине.

– Мы заниматься будем?

– Будем, будем, сейчас я кофе допью, и пойдем или тебе прямо невтерпеж?

– Да никаких проблем, – Лёня примирительно поднял руки.

Закончив процедуру, Наталья сделала несколько глотков кофе и взяла пульт от телевизора. Несколько минут она просто щелкала один канал за другим, не останавливаясь ни на одном больше чем на секунду. Видимо так и не найдя ничего интересного для себя она выключила ТВ и встала с дивана.

– Ну, пойдем, господин учитель!

Уже с первых минут занятия выяснилось, что Наталья забыла практически все, что они вчера изучали. Она снова бесилась, истерила и спрашивала «какой дебил такое придумал?». Наконец, утомившись, откинулась на спинку кресла и застонала.

– Я усталааа, – капризничала она, – Лёняяя, я больше не-мо-гу!

– Да ладно, че мы там занимались? – спокойно увещевал Леонид, – давай еще часик, я тебе как письма получать и отправлять покажу, сделаем тебе ящик и я уже отстану!

– Ну Лёнечка, – не сдавалась Наталья, – пожаааалей бедную девочку, я уже не могуууу!

– Нет! Никакой жалости! – пытался отшучиваться Лёня, – сначала дело, потом отдых!

– Ой, Лёня, – Наталья встрепенулась, – у меня тааак плечи разболелись, помни мне, пожалуйста, а я потом все-все изучать стану.

С этими словами она опустила халат, при этом открыв не только плечи, но и практически всю спину. Леонид начал массировать. Кожа у Натальи была мягкая и очень нежная. Чем больше он продолжал массаж, тем непреодолимее становилось желание опустить руки все ниже и ниже.

– Ну что, плечи уже не болят? – хрипло спросил Леонид.

Наталья молча встала, халат остался на кресле, повернулась к Лене. Какое-то мгновение смотрела в глаза, поняла его нерешительность, легко толкнула в грудь. Леонид сделал шаг назад и уперся в кровать Яны. Наталья подошла вплотную, не отпуская его взгляд, на порозовевших губах застыла ухмылка. Больше ни о чем не думая Лёня стянул кофту через голову, руки Натальи уже расстегивали пояс на его джинсах.

Через пару часов Лёня шагал по направлению к метро и хмурился. Его не покидало ощущение, что все это обучение с самого начала было чем-то другим. Понимал, что в этот дом он уже никогда не придет и, что уж точно, денег он не заработал. Уши горели, аромат Натальиного тела не исчезал, вился вокруг. Покусанные губы сохли на пронизывающем ветру. Около метро, в ларьке, купил бутылку пива, сделал полновесный глоток, перевел дух.

– Ну, ты, блин, даешь, – произнес вслух Леонид и снова сделал глоток.

Он допил бутылку и купил еще одну. Спускаться в метро и куда-то ехать не хотелось. Ветер теребил жесткие волосы и приятно холодил голову. Леонид пытался собрать мысли, но голова все еще была в сладком тумане. Леонид зашел на станцию и рассматривал схему метро. Пришла идея. Настроение было подходящим, Лёня решил поехать погулять по Арбату.

Леонид даже больше любил не сам Арбат, а бывший Калининский проспект, так называемые «вставные зубы Москвы». Эта любовь с ним была откуда-то из детства. Тогда, впервые попав в Москву, он был поражен размерами строений, размахом дорог. Стоявшие в ряд министерства казались ему и вовсе какими-то инопланетными конструкциями. Став постарше, он приезжал на Калининский, в единственный фирменный магазин «Мелодия», в надежде купить винил с его любимыми исполнителями. На Калининском в свое время появился если не первый, то, пожалуй, один из самых знаменитых пивных баров – «Жигули». А «Октябрьский»? Очень долго он не отдавал пальму первенства и был самым главным кинотеатром столицы. И, конечно же, крупнейший книжный магазин и знаменитая «Прага».

Выйдя из метро на Знаменку, Лёня спустился в переход и вскоре зашагал по одной из своих любимых улиц. Дойдя до «Жигулей» он спустился вниз, взял бокал пива и сел на скамью за длинный светлый стол. Настроение стало благостным, организм счастливо размяк. Лёня достал телефон.

– Ира, привет, это я, – радостно проговорил он, услышав приветствие, – ты как?

– Ровно, – раздалось в трубке, – а ты чего такой радостный?

– Ну как? Тебе звоню, твой голос слышу, чего же не радоваться?

– Не бреши.

– Да честное слово, чего мне тебя обманывать?!

– Да кто же тебя знает? – Ира сильно хрипела, голос прерывался.

– Так чего ты решила, можно мне тебя проведать?

– Не обижайся, у меня температура под сорок, не надо, – Ирина помолчала, – ты поезжай, делай, что запланировал, вернешься, я как раз выздоровею, там и увидимся.

– Ясно, – с грустью выдохнул Леонид, – не хочешь меня видеть так и скажи.

– Смешной ты, – закашлялась Ирина, – я тебе так и сказала. Все. Прости. Звони, как вернешься или раньше, как захочешь, короче, не могу больше говорить, больно.

Леонид отложил телефон, пил пиво и смотрел на людей, снующих перед окнами «Жигулей». Потом он несколько часов гулял, сначала по Калининскому, потом спустился на Арбат. Разглядывал витрины и проезжающие иномарки, заходил в магазины и просто проходил отделы один за другим. Переходил на другую сторону и возвращался назад. А на Арбате подолгу слушал самодеятельных певцов, смотрел на ужимки комиков и просто улыбался жизни. Сегодня, наверное, первый день после больницы, когда ему было легко на душе. Когда забрезжила какая-то перспектива и появилась надежда на новые возможности.

Вдоволь нагулявшись, он позвонил Алексею рассказал о том, что завтра уедет на неделю и успокоил, что деньги на оплату аренды квартиры уже снял и оставит их на холодильнике. По Воздвиженке Леонид дошел до Маховой, а по ней поднялся к Красной Площади. Выйдя на брусчатку, он дошел до середины, повернулся к историческому музею, поднял руки и закричал «Москва! Я люблю тебя!». Улыбаясь, зашел в ГУМ, там на втором этаже третьей линии был небольшой бар, в котором на разлив продавали темный Туборг. Взяв в руки бокал, он втянул неповторимый аромат карамели и солода. Тихо где-то звучала музыка, было еле слышно людское многоголосье. Туборг окончательно расслабил тело, в голове был лишь приятный шум. Откинувшись на стену, Леонид замер с бокалом в руке и улыбкой на лице.