– Там была очень громкая музыка, поверь, – аккуратно возражаю я.

– О, я верю. Я знаю, что такое вечеринка. Я успокоилась. Подумала, что он сам увидит пропущенные и перезвонит. В итоге я не сдержалась и набрала его снова. Он ответил. Точнее не он. Ответила какая-то девка! Я сказала, чтобы она передала телефон владельцу, но она сказала, что хозяин телефона слишком занят ей! Представляешь? Не успела я прийти в себя, как она бросила трубку. А когда я позвонила снова, телефон уже был выключен.

Лили замолкает. Я пытаюсь найти хоть какое-то оправдание, но что-то внутри меня упорно твердит мне о том, что дело дрянь.

– Софи, я не могу. Я… можно я останусь у тебя сегодня? – подруга жалобно заглядывает в мои глаза.

– Конечно, о чем речь.

Я провожаю Лили в свою комнату, а сама пытаюсь придумать слова утешения и поддержки. На ум приходит только одно. Рассказать ей правду. Тогда она точно поймет, что она не одна, что я знаю, каково ей приходится.

Лили обессиленно опускается на мою кровать и устремляет пустой взгляд в стену. Я сажусь рядом и сжимаю ее ладонь.

– Лили, я должна тебе кое в чем признаться. Только… это нелегко для меня. Я пойму, если ты отвернешься от меня, – тихонько говорю я, а Лили непонимающе смотрит на меня, – Это будет очень обидно, но я все равно пойму. И все же, я буду рада, если ты поддержишь меня. Хотя бы примешь, – я делаю паузу перед тем, как выстрелить, – Я лесбиянка.

Я замолкаю, уставившись в пол. У меня возникает чувство, будто огромный камень сомнений сейчас придавил меня сверху и не дает мне даже взглянуть на реакцию подруги.

– Я знала, Софи, – шепчет Лили.

Я перевожу на нее взгляд и вижу, что она нежно улыбается, смотря на меня.

– Знала? – в недоумении переспрашиваю я.

– Да. Ну вообще, я скорее догадывалась. Я не спрашивала тебя об этом напрямую, я думала, что ты либо сама скажешь, когда посчитаешь нужным, либо же ты относишься к этому совершенно обыденным образом и не считаешь нужным рассказывать об этом, как о чем-то из ряда вон выходящем, – она делает паузу, вздыхает и легонько касается моей руки, – Келси, да?

В нависшей над нами тишине это имя звучит как гром среди ясного неба. Точнее, как скрежет ржавого гвоздя по стеклу. Я морщусь.

– Я видела, как ты смотришь на нее. Совершенно особенным образом. Так не смотрят на друзей, – Лили снова замолкает, – Софи, все хорошо, черт возьми! – я вздрагивают от внезапной перемены ее голоса с нежных нот на энергические, – Я не гомофобка. Как ты могла подумать, что я стану относиться к тебе как-то иначе. Я рада, что ты призналась мне.

Я осмеливаюсь поднять на нее взгляд и тут же не удерживаюсь и улыбаюсь. Лили тянется ко мне и заключает меня в крепкие и такие важные для меня сейчас объятья. Огромный камень сомнений дает трещину и разлетается в пыль.

– А ты…, – начинает подруга, выпустив меня из объятий, – Когда-нибудь думала обо мне?

Я ошеломленно смотрю на нее, часто моргаю и выдаю:

– Боже, нет! Ну конечно, нет, Лили, – пытаюсь я оправдаться.

– Очень даже жаль, – произносит она, надув губы, – Парни такие козлы.

– Ох, Лили, ты даже не представляешь, о чем говоришь. В скотском поведении нет половых различий. Все люди, независимо от пола, делают больно.

Меня прорывает. Я рассказываю Лили обо всем, утаив некоторые пикантные подробности. Лили не перебивает меня, она лишь сочувственно вздыхает и крепче сжимает мою руку, когда чувствует, что мне особенно тяжко рассказывать о чем-то.

Мы проговорили полночи, а когда уже собирались идти спать, мой телефон вдруг разрывается от звонка. Я гляжу на экран, и меня тут же пронзает стрелой раздражения. Я оборачиваюсь и понимаю, что Лили в ванной. Подойдя к окну, я нажимаю кнопку «Принять».

– Да, пап, – мрачным голосом говорю я.

– Привет, Софи, – слышу я его голос на другом конце.

Мы молчим с минуту. Мне нечего ему сказать. Я никогда не знала, о чем говорить с ним. Такой родной по крови человек и такой чужой на деле.

– Как ты? – наконец, произносит он.

– Я в норме, – я сжимаю в руке край шторы, словно этот кусочек ткани способен вытянуть меня из омута нежелательного полуночного разговора.

– Просто… ты не звонишь. Я хотел узнать, все ли у тебя в порядке.

Серьезно? Да какое ему дело, мать его?! Все внутри закипает, но я не даю эмоциям выхода.

– Я была немного занята. Учеба и все такое. Сам понимаешь.

– Угу.

– Ну а ты? Как твои дела? – нехотя спрашиваю я, уже готовая получить стандартное «нормально» в ответ.

– Да все… по-старому, – отвечает он, – Ты не планируешь приехать в ближайшее время?

– Не особо, – растерянно говорю я, крайне удивленная таким внезапным вопросом, – А что?

– Да так. Давно не виделись, и я… ну… немного… в общем… скучаю.

От удивления я теряю нижнюю челюсть. Что он только что сказал? Я теряюсь, моя комната вдруг становится бермудским треугольником для моих спутанных мыслей.

– Оу, ну…, – а мы с отцом определенно похожи, когда дело доходит до выражения своих чувств и мыслей, – Я тоже, пап. Я посмотрю, что можно будет сделать. Если в ближайшее время я буду не так загружена учебой, я обязательно выберусь домой на выходные.

– Да, будет здорово, – я слышу в его голосе легкую улыбку, и это еще больше потрясает меня, – Прости за поздний звонок. Просто не мог уснуть, хотел узнать, все ли в порядке.

– Ничего, я еще не ложилась.

– Среди недели? Поймала дух студенческого бунтарства?

Я смеюсь, и папа подхватывает мой смех. Он удивляет меня все больше с каждой минутой. Я уже и не помню, когда в последний раз слышала его смех.

– Но я все же пойду спать, ладно?

– Конечно, дочь, – уже серьезно отвечает он.

– Я… еще позвоню тебе, – неожиданно для самой себя выдаю я.

– Конечно. В любое время, – папа глубоко вздыхает, – Спокойной ночи.

– И тебе тоже. Пока.

Я кладу трубку, а затем понимаю, что на моих губах застыла улыбка. Как же мне все мое детство не хватало его. Я бы забыла все свои обиды, если бы он почаще пересиливал себя, свою гордость, горечь, и просто говорил со мной. Даже вот так, как сейчас. Даже пять минут. Этого было бы уже достаточно для того, чтобы растопить мое раненное еще в детстве сердечко.

Улыбка медленно сползает с лица, когда мой взгляд падает на могучий ствол растущего через дорогу от нашего дома дуба, а точнее на силуэт мужчины, скрывающегося за деревом. Словно почувствовав, что я сосредоточила на нем все свое внимание, он мгновенно полностью скрывается за деревом.

Черт. Он смотрел прямо сюда. Меня прошибает холодная дрожь, мозг дает вязкие сигналы занемевшему телу, но все бесполезно, я будто приросла к месту.

– Софи? Ты идешь спать? – я даже не услышала, как Лили вышла из ванной, – Что там?

– Ничего, – я мгновенно прихожу в себя, хотя жутковатые импульсы все еще простреливают мое сознание, – Ничего, просто разговаривала с папой по телефону. Уже действительно очень поздно. Нужно спать.

Лили разглядывает мое побледневшее лицо, но, в конце концов, видимо решает не допытываться. Она ныряет под одеяло, а я, одержимая параноидальными мыслями, вызванными увиденным, по десять раз проверяю, закрыты ли окна и дверь.

Когда я, наконец, успокаиваюсь и убеждаю себя, что это просто один из пьяных в стельку студентов, я безнадежно путаюсь в сетях сна. Откуда-то из глубины моего сознания звучит фраза:

Я ненавижу тебя, Келси Харпер.

Глава 12

Остаток недели проходит вполне спокойно и даже немного вяло. Студенты начинают входить в колею, набираясь терпения на ежедневную каторгу в виде многочасовых скучных лекций.

Я стойко выдерживаю занятия, на которых мое внимание машинально рассеивается в мыслях, уносящих меня куда-то вдаль, в мечты о чем-то нежном, теплом и воздушном, но таком недосягаемом. Каждый день, заходя в класс по вокалу, я с горечью вспоминаю о том, какой счастливой меня раньше делали часы, проведенные здесь. Часы? Да для меня это время пролетало как единый миг. Моя уверенность в себе сильно пошатнулась. Даже и не думала, что все может так кардинально измениться за каких-то пару дней. В казавшихся мне раньше восхищенными взглядах однокурсников я четко вижу насмешливые отблески осуждения. Мистер Хайнц плавно спустился с моего пьедестала лучшего преподавателя в мире, ведь теперь в моем сознании рядом с его образом враждебно мелькают сиреневые локоны.