На следующий же день после вечеринки я четко решаю для себя, что просто обязана извиниться перед Ханной. Однако на уроке вокала я застаю ее в крайне мрачном и отрешенном настроении. Она сидит в полном одиночестве, обхватив себя руками и задумчиво глядя в окно. Я лишь на секунду ловлю ее взгляд, но сразу же замечаю в нем оттенки горечи. Она словно посылает окружающим импульсы о том, что не хочет, чтобы ее кто-то беспокоил. Всю неделю она была молчалива. Ей удавалось слиться с обстановкой настолько, что все остальные студенты и вовсе забывали об ее присутствии.

Но не я.

Я не могла унять свои мысли. Навязчивые картинки, связанные с той сценой в туалете на вечеринке, атаковали меня как назойливые комары в летнюю ночь. Ее руки, скользящие по ногам девушки, ее губы, атаковавшие тонкую, нежную кожу шеи той брюнетки, яркими огоньками вспыхивали в моей памяти.

Пару раз я поймала себя на мысли о том, что мне хотелось бы, чтобы она посмотрела на меня, чтобы ответила на мой взгляд. Но она не замечала никого вокруг и лишь все дальше уносилась по волнам собственных мыслей и переживаний.

Ханна будто стала зачинщиком всеобщего состояния покоя и даже какого-то полусна. Следующая неделя стала еще невыносимее. А ведь это только начало года. Я озиралась вокруг и повсюду наталкивалась на признаки развернувшегося в коридорах университета сонного царства.

Лили так и не помирилась со Стэном. Она с замиранием сердца ждала, что он все объяснит и извинится перед ней. Я сразу поняла, что ей бы этого было вполне достаточно, чтобы простить его и принять. Но этого не случилось. Вместо того чтобы вымаливать ее прощение, Стэн просто стал игнорировать и избегать ее. И тогда Лили окончательно поникла, сказав мне только одну фразу: «Это конец».

Однако в один день все круто изменилось. Университет всколыхнуло одно ужасное событие. Наверное, в каком-то жутком и своего рода судьбоносном смысле это было началом конца.

Это была пятница. Уже утром я четко решила, что поеду домой на выходные. Для меня было невыносимо погружаться в эту непонятную дрему каждый будний день, а потом провести так еще и выходные. Я думала об этом две недели с той ночи, когда позвонил отец. И вот, наконец, решилась.

Довольная собой я выхожу из дома и спешу на первое занятие. По пути к кампусу я глубоко погружаюсь в мечтания о том, как приеду домой, как увижу родные места. Даже встреча с отцом теперь не кажется мне чем-то напрягающим, а даже наоборот, я с нетерпением жду и этого. Возможно, наши отношения, наконец, наладятся. Боже, я так хотела бы этого.

От радужных мыслей меня отвлекает интересная сцена. Прямо у входа в главный корпус стоит целая группа полицейских. Я вглядываюсь и понимаю, что они ведут крайне напряженный разговор с представителями руководства университета.

Но что могло случиться? Неужели, что-то серьезное?

– Привет, – увлеченная всем происходящим, я даже не заметила, как рядом со мной оказалась Лили.

– Привет, – бормочу я, – Интересно, что тут происходит.

– Интересно? – Лили выступает немного вперед, чтобы заглянуть мне в лицо.

– Ну… Да. Наверное. Впервые вижу, чтобы полиция приезжала прямо в кампус.

– Потому что дело крайне серьезное, – мрачно отвечает подруга.

– Так. Погоди-ка. Ты что, уже в курсе? – я вглядываюсь в ее лицо в поисках ответа.

– Конечно. Университет ведь как большой улей. Если где-то прозвучал хотя бы один звук, то весь этот улей начнет греметь. Эрин Ливингстоун пропала. На прошлых выходных ушла, но так и не вернулась в общежитие. Ее родители подняли тревогу, теперь полиция рыскает по универу, пытаясь что-нибудь вынюхать.

Эрин? Я помню ее. Милая светловолосая худышка. Мы вместе ходили на лекции по литературе. Я постоянно думала, что она отучилась в школе по ускоренной программе, настолько юной и хрупкой она всегда мне казалась.

По коже пробегает холодок, и что-то очень вязкое и противное облепляет сердце. Тревога. Эрин была образцовой студенткой. Такая типичная правильная девочка, которая никогда не ступила бы на кривую тропинку. Она никогда не ходила на вечеринки, даже студенческие развлекательные мероприятия, организованные руководством, посещала через раз. Когда мы как-то раз перекинулись с ней парой слов, я сразу поняла, что она до жути стеснительна.

Но что могло пойти не так?

– Черт, – выдыхаю я, – А что-нибудь уже известно?

– Не-а. Ее соседка по комнате говорит, что вечером в воскресенье она вышла на пробежку. Соседка уснула, не дождавшись ее, а утром в понедельник поняла, что Эрин так и не вернулась. Это так жутко. Я думаю, она мертва, – заключает подруга, бросив на меня переполненный страхом взгляд.

– Да ты что! Не говори так, – вспыхиваю я, – Я думаю… Наверняка, этому всему есть объяснение. Знаешь, ведь в тихом омуте… Вот и она…, – я теряюсь в тщетных попытках изобрести хоть какое-нибудь логическое объяснение. Целый шквал мерзких мурашек атакует меня, словно черная мрачная стая ворон.

На протяжении целого дня меня не покидали тревожные мысли. На каждом углу университета то и дело звучало имя Эрин, и каждый раз я невольно вздрагивала и погружалась в размышления. Студенты уже вовсю взялись за эту историю и изобретали самые разные сценарии произошедшего.

– Наверняка, эта тихоня просто нашла крутого парня, который предложил ей бросить эту бренную жизнь и укатить с ним на байке в закат.

– Да по ней было видно, что у нее какие-то психические проблемы. Она где-то просто покончила с собой. Но никто пока не может ее найти.

– Я уверен, что у нее жутко строгие родители, которые буквально плетями заставляют ее быть прилежной девочкой, вот она и решила сбежать.

– Она же на пробежку ушла? Вот, наверное, марафон и бегает. Правда, он уже немного затянулся.

Под конец дня мне стало тошно от всех этих пересудов и сплетен. Особенно отличились парни, которые всеми способами пытались свести произошедшее к шутке, хотя смешного в этом было откровенно мало. Если девушка пропала без следа, никому не сообщив о том, куда идет и зачем, значит, это уже попахивает чем-то скверным.

Хайнц появился в классе в крайне приподнятом расположении духа. Признаться честно, никто не ожидал увидеть его таким. Когда я увидела его давно забытую всеми озорную улыбку, то почувствовала, что где-то внутри зародился маленький, но теплый огонек надежды на то, что любая боль, причиненная другим человеком, рано или поздно проходит, и ты сможешь улыбнуться новому дню.

– Друзья, у меня для вас задание, – начинает он прямо с порога, – Я хочу, чтобы вы сейчас прослушали одну мелодию.

Хайнц химичит с оборудованием под нашими пристальными взорами, пока из колонок не начинает звучать спокойная мелодия. Звуки фортепьяно завораживают меня, эти легкие звонкие переливы пробуждают мое воображение, и в голове уже предстает картинка – мелкие капельки теплого весеннего дождя постукивают по карнизу, переливаясь всеми красками бушующей свежести природы. Пышущая жизнью зелень наполняет мой разум, и я почти ощущаю легкие сладковатые ароматы распускающихся бутонов цветов.

В один миг мелодия стихает. Пространство, которое только что было наполнено самыми живыми и яркими красками, мрачнеет. Тревожные нотки набирают силу. И вот пейзаж в моей голове сменяется, красочно нарисованное моим воображением ясное небо затягивают тяжелые серые тучи. Все стихает в ожидании чего-то невыносимо тяжелого и устрашающего. Что-то неуловимое сквозит в каждой тени, отбрасываемой ветвями деревьев. Но ничего не происходит. Ожидание повисает в воздухе, пока в классе звучат последние нервные нотки.

Я кидаю небрежный взгляд на остальных студентов. Абсолютное молчание. В одних лицах я вижу испуг, в других угрюмую задумчивость, а в некоторых и вовсе тоску.

– Отлично, – преподаватель разбивает своим бодрым голосом повисшее в классе молчание, – Теперь мы разделимся на группы и обсудим то, что только что услышали. Главное правило. Мы не обсуждаем музыкальные нюансы этого произведения, мы делимся лишь чувствами и эмоциями. Идет? – мы киваем в знак согласия.