Через десять минут машина уже въезжала на складскую площадку химического завода. Радецкий был доволен: пока что всё происходило достаточно быстро.

Два десятка крепких молодых парней в полевой форме с чёрными петлицами сидели на площадке у стены запертого деревянного склада. На лицах эсесовцев застыло выражение скуки. Винтовки стояли перед ними в «пирамидах», сцеплённые штыками.

При виде вышедшего из машины штурмбаннфюрера, командовавший отрядом оберштурмфюрер быстро пошёл ему навстречу. Судя по лихорадочно блестевшим глазам оберштурмфюрера, дозу психостимулятора первитина он принял совсем недавно.

–Радецкий, – представился штурмбаннфюрер и показал своё удостоверение. – Где задержанные?

–Оберштурмфюрер Пиле.

По команде оберштурмфюрера эсесовцы разобрали оружие, открыли склад и начали выводить оттуда людей.

–Вот, сразу повеселели мои ребята! – сказал Пиле. – А то из-за этой истории все наши дела пришлось прервать. У нас в здание электроподстанций вроде как тюрьма, там ещё две сотни местных своей очереди дожидаются. Коммунисты, комсомольцы и всё такое. Мы здесь на жаре уже измаялись, но пока мы тех не ликвидируем, отдыха нам не видать. Эх, полежать бы на берегу, с холодным пивом!

Эсесовец мечтательно вздохнул.

–Где тела офицеров? – спросил Радецкий.

–Вон, в грузовике, под тентом. Два гроба мы для них нашли. Но жара! Мне передали, что нужно будет их отправить в Берлин – тогда тянуть не стоит.

Мертвые тела Радецкий рассматривал недолго. Убедившись, что, судя по ранам, оба офицера погибли в бою, он приказал закрыть крышки и везти тела в Харьков на аэродром, где уже был приготовлен грузовой самолёт.

Затем настала очередь задержанных. Едва Радецкий повернулся к группе людей, которых вывели из помещения склада, он внезапно почувствовал, что теряет над собой контроль. Десять мужчин со связанными сзади руками, десять женщин и десять детей стояли перед ним под дулами винтовок. Их лица выражали такой страх, такую обречённую покорность, что Радецкому захотелось немедленно начать казнь.

–А вы аккуратный воин, Пиле! Вижу, вы любите круглые числа. В придачу к тем двоим, что были с диверсантами, вы прихватили ещё двадцать восемь.

–Так удобнее вести учёт, – серьёзно ответил оберштурмфюрер. – Остальные – родственники и соседи двоих местных диверсантов.

В этот момент Радецкий обратил внимание на взгляд Сабо. Лицо подполковника, следившего за действом, выражало огромный интерес.

–Диверсантов сюда! – приказал Радецкий.

Обоих пожилых мужчин, рывших канаву у поста ПВО в момент нападения группы Ермакова, отвели от группы задержанных на двадцать шагов и поставили на колени.

–Мне нужно знать только одно, где похищенные в самолёте документы, – сказал им Радецкий по-русски, стараясь говорить спокойно. – Если вы будет упорствовать, за это сначала заплатят ваши близкие.

–Не знаем же! Откуда? – пробормотал тот, что был постарше, с оспинами на лице. – Мы же просто работали там. В глаза диверсантов до этого не видели?

–Значит, только информацию им заранее передавали?

–Что вы, господин офицер? Какая–такая информация? – взвыл второй, невысокий.

И тут же получил от Пиле удар пистолетной рукояткой по спине. Мужчина упал, но двое эсесовцев снова поставили его на колени.

Радецкий показал Пиле четыре пальца и через несколько секунд по команде оберштурмфюрера четверо мужчин у стены склада были сметены на землю выстрелами эсесовцев.

Завизжали женщины, закричали дети. Стараясь заставить их замолчать, эсесовцы угрожающе подступили к ним с поднятыми штыками. Арестованные мужчины попытались закрыть собой женщин и детей.

–Нет? – спросил Радецкий, вытаскивая пистолет.

–Не видели мы ничего! Не понимаешь, что ли, фашист? – прорычал тот, что был меньше ростом.

Радецкого охватила радостная дрожь. Чтобы Пиле и Сабо не заметили, как мелко затряслась его рука, державшая пистолет, он выстрелил в лицо невысокого и, быстро подойдя к группе задержанных, выстрелил снова, не выбирая цель. Под ноги ему упал светловолосый юноша с худыми руками. Затем Радецкий выстрелом в лицо убил плечистого мужчину, который был на вид самым сильным из арестованных.

–Эй ты, останови меня! – крикнул Радецкий стоявшему на коленях. – Ты, расскажешь мне правду о похищенных документах. Только это может сохранить жизни этим людям!

–Сволочь! – ответил рябой. – Гнида немецкая!

Несколько секунд Радецкий глядел на него, покачивая пистолетом. Затем перевёл взгляд на возвышающийся у склада дуб с ободранной внизу корой. По его приказу эсесовцы вывели из группы арестованных женщину и двух мальчиков, которых она держала за руки, и привязали их вокруг ствола дерева.

–А это лично тебе, за оскорбление немецкого офицера! – крикнул Радецкий рябому.

Тут вдруг ноги отказали штурмбаннфюреру, и он сел прямо на землю. Пиле почтительно склонился над ним, выслушал сбивчивый приказ и продолжил экзекуцию.

Вскоре младшему из привязанных к дереву мальчиков отрубили топором кисть руки, а другому отпилили руку по локоть пилой. И их матери Пиле облил ноги бензином и поджог.

–Я тоже попробую? – спросил Радецкого Сабо.

Не дожидаясь ответа, подполковник выстрелил рябому в голову.

В этот момент погружённый в какофонию криков штурмбаннфюрер понял, что сделал всё, что мог. Он чувствовал себя уставшим великаном, которому было подвластно сдвинуть гору. Сегодня он хорошо послужил великому Рейху, во славу германской нации.

И снова Пиле правильно отреагировали на его жест. Эсэсовцы быстро выровняли свой ряд и двинулись на оставшихся арестованных, быстро и чётко садя штыками.

Рейсхфюрер Гиммлер принял Радецкого один, в кабинете генерала Штумме.

Радецкий никогда не испытывал симпатии к этому человеку с лицом болезненного клерка, вознесённого судьбой на самый верх иерархии СС. В облике Гиммлера не было ничего от нордического человека; не отличался он и здоровьем – до Радецкого доходили слухи о том, что глава СС часто испытывает желудочные боли, от которых несколько раз даже терял сознание. Но Радецкий, конечно, умел вовремя выразить преданность и сердечное отношение к рейсхфюреру, когда в разговоре кто-либо упоминал его имя.

Лично Радецкий никогда ещё с Гиммлером не встречался. Но надеялся, что тот помнил имя заместителя командира зондеркоманды 4а айнзацгруппы C, так как в начале года был включён в список лиц, получивших особый знак отличия «За верную службу в СС».

Однако Гиммлер смотрел на вошедшего в кабинет и громко представившего ему штурмбаннфюрера без какой-либо симпатии. Собственно, у рейсхфюрера теперь не было ни времени, ни сил, чтобы быть любезным. Происшествие с самолётом незадачливого штабиста 40 танкового корпуса было лишь дополнительной причиной ухудшившегося настроения Гиммлера в этот день. Сначала был его утренний визит в один из концлагерей под Минском, где, судя по неоднократно поступавшим докладам, умертвщление заключённых и военнопленных было организовано из рук вон плохо. В этом Гиммлер убедился лично.

Процедура казни, за которой он наблюдал, ему совершенно не понравилась. Ударами прикладов приговорённых к казни принуждали спрыгивать в яму и там ложиться, затем стоявшие на краю ямы сотрудники вспомогательной полиции начинали расстрел. Понятно, что при стрельбе с некоторого расстояния в каждого расстреливаемого приходилось выпускать по несколько пуль. Всё это время из ямы слышались дикие крики. Затем на тела казнённых укладывались следующие приговорённые, и так повторялось до тех пор, пока тела не наполняли яму.

Эти отвратительные сцены шокировали Гиммлера. Он едва не снял с должности начальника лагеря и лишь с трудом заставил себя дать распоряжение «сделать процедуру казни более гуманной». Он привёл неразворотливому начальнику в пример другие лагеря, где немцы были избавлены от необходимости наблюдать живодёрские сцены, благодаря применению способа умертвщления газом. Причём «газовый» способ позволял пропускать через процедуру ликвидации намного больше заключённых.