– А бензин? Насколько мне известно, в Лесу нефтепродукты приходят в негодность…
– Биоэтанол. Фермеры Кускова разводят масличные пальмы. Да и другие в последнее время стали осваивать. По большей части, он идёт на освещение – ну и биодизель, конечно, его на корню скупают путейцы для своих дрезин. А кое-кто ездит по старинке, на газогенераторах.
Профессор проводил образчик лесного автопрома задумчивым взглядом.
– Майя тоже заказывала компактный двигатель, работающий на биоэтаноле. Такой, с пропеллером, на лёгкой дюралевой раме, чтобы надевать на спину, как рюкзак.
– Это для параплана. – кивнул Егор. – Паучий шёлк прочностью не уступает самым современным тканям, но пролететь от ГЗ до Серебряного бора, рассчитывая только на попутные ветра – это, всё же, утопия. А вот с таким движком за спиной – дело другое.
– Да, мне объясня… Ап-п-чхи!
Профессор разразился оглушительными чихами.
– Простите, молодые люди… чёртова Эл-А, спасения от неё нет! Скорее бы сойти на берег – там, говорят, эта пакость не действует.
– Верно. И здесь и на ВДНХ, и в ГЗ, и на Полянах тоже. Да вы глаза-то не трите, а то будете как кролик. Держите вот!
Он выкатил на ладонь Рара три белых шарика.
– Это лесное средство, не то, что ваши «Ультра-Зодаки». Злоупотреблять не стоит, а вот разок-другой воспользоваться – вполне.
Рар благодарно кивнул и проглотил пилюли. Белки его глаз действительно были красные, все в полопавшихся кровеносных сосудиках. Лесная Аллергия не пощадила знатока истории Московского Леса. Всю дорогу от Химкинского терминала он, несмотря на принятые в огромных количествах антигистаминные таблетки чихал, тёр глаза и ожесточённо, позабыв о правилах хорошего тона, чесался.
– Кстати, герр Рар, я хотела спросить, если вы не против, конечно…
Татьяна задала вопрос, не оборачиваясь – смотрела, как медленно наползает на борт судна искрошенный временем и непогодой бетон причала.
– Да, конечно, фройляйн… Ап-п-чхи!… Простите… спрашивайте, я весь внимание!
– Название вашего шоу – «Слово для Леса и Мира». Почему выбрали именно такое? Вряд ли среди ваших слушателей много тех, кто читал книги Урсулы Ле Гуин. Вот, к примеру…
девушка непочтительно кивнула на своего спутника.
– Он, не то, что книг не читал – о ней самой не слышал!
– Зато ты всё на свете читала! – немедленно отпарировал Егор. – Одно слово – книжный чер… э-э-э… мышка. – Она, профессор, работает в университетской библиотеке, ну и…
– Похвально, похвально… – Рар одобрительно глянул на девушку поверх очков. – Что касается вашего вопроса – тут, при желании можно провести немало параллелей. Лесовики, как и описанные в книге инопланетяне, забыли, что такое войны и не прибегают к насилию в отношении себе подобных. И при том, вся наша цивилизация, со всей её военной и технической мощью оказалась бессильна против Леса, чему примером ужасные события в Шанхае и Карачи. К тому же, многие до сих пор ждут от Леса Откровения подобно тому, как герой Ле Гуин передал землянам, покидающим его планету, искусство управляемых сновидений. Но, главное даже не это…
Чувствовалось, что профессор оседлал любимого конька.
– Русское название книги "Word for World is Forest» не вполне точно. Буквально следует читать: «"Этот мир называется Лес". Я – и не только я один, – вижу в этом намёк на то, что с началом Зелёного Прилива человеческий мир вступил в новую эпоху. И эпоха эта будет отличаться от предыдущей гораздо сильнее, чем «до» и «после» Рождества Христова.
К тому же… – он улыбнулся, – если буквально перевести название "Слово для Леса и Мира" на немецкий, то получится «Ein Wort für Wald und Welt". В виде аббревиатуры – WWW, выигрышно смотрится в сетке вещания. И рекламодателям нравится.
Теплоход издал новый гудок и навалился бортом на висящие вдоль пирса покрышки. Матросы ловко перебросили на причал решётчатые, с верёвочными перилами, сходни.
Егор продел руки в лямки рюкзака и подхватил с палубы Татьянину сумку.
– Вы сейчас куда, герр Рар?
– Думаю нанести визит этому… Манукяну. И надо устроиться в приличный отель. Вы, кстати, не посоветуете?..
– Отелей на Речвокзале нет. – усмехнулся Егор. – Есть плавучая гостиница, теплоход «Две столицы» – вон он, дальше по причалу. Там можно снять отдельный номер, да и кухня приличная. Одна беда – сырость, и сортир, гальюн то есть, один на всех, на корме, в дощатой будке. Можно переночевать на втором этаже здания, там клетушки на четверых, по три жёлудя с носа. Только туда я вам идти не советую – публика уж больно специфическая, челноки да фермеры. Ничего дурного они вам не сделают, но в покое не оставят. У них, знаете ли, особое такое развлечение – насмехаться над «замкадышами».
– Над кем, простите?
– «Зам-ка-ды-ша-ми». Так в лесу называют обитателей внешнего мира.
Профессор с сомнением посмотрел на «плавучую гостиницу».
– А вы, если не секрет, чем собираетесь заняться?
– Порасспрошу кой-кого – может, что и разузнаю о вашей дочке? А потом пойду искать лодку. Нам надо бы к темноте добраться до Серебряного Бора…
VII
Давненько Якова Израилевича так не возили физиономией об стол. Корректно, сухо, с должной порцией яда и невыносимого сарказма, словно студента, выклянчивающего тройку в семестре причём тройку незаслуженную. И самое обидное, что производивший экзекуцию заведующий кафедры ксеноботаники профессор Карен Адамович Адашьян, кругом, на все сто процентов, прав. Доцент Шапиро действительно допустил. Проявил мягкотелость. Не обеспечил.
Но Мартин-то, Мартин!.. Сколько раз было говорено: думать не смей покушаться на другие лаборатории! Хватит того, что сам Яков Израилевич столько лет терпит художества лысого алкаша: и вереницы первокурсниц, ночующих у него под лестницей, и батареи пустых бутылок, о которые спотыкаются пришедшие с утра пораньше аспиранты, и не вымытые вовремя. И даже омерзительны пьяные выходки, вроде учинённого недавно назад погрома на рынке…
Доцент Шапиро старательно делал вид, что знать не знает о гнуснейшем пойле, которое гонят на лабораторном оборудовании студенты. А ведь неоднократно было замечено: когда они пытаются провернуть этот трюк самостоятельно – ничего путного не выходит. Но, стоит прибегнуть к помощи советов старого пропойцы, и выход готового продукта гарантирован: должной крепости, должным образом очищенного от сивушных масел. В самом деле – зачем-то ведь стоят в лаборатории микропористые фильтры из спечённого металлического порошка и дорогущая, изготовленная без единого кусочка пластика, без единого полупроводника автоматическая центрифуга? С какими трудами Яков Израилевич добывал для неё антикварный ламповый программатор, работающий на столь же доисторических перфокартах! Захар Ибрагимович Котик, снабженческий гений кафедры, с тех пор при встрече почтительно здоровается, подолгу трясёт руку, и даже требования на дефицитные реактивы подписывает почти без пререканий…
Ладно. Он на всё готов был закрывать глаза – и видит Лес, закрывал их целых восемь… нет, десять лет, с тех самых пор, как получил Мартина в нагрузку к принятой лаборатории. Со временем он даже стал находить в этом «наследстве» определённые плюсы: с кем ещё можно так душевно побеседовать на тысячу разных тем от философии Кьеркегора и советской фантастики, до свежайших (и самых, что ни на есть скабрёзных) сплетен о секретаре кафедры Аиде Михайловне Пожамчи, эффектной, холёной блондинке сорока с небольшим лет, известной многочисленными романами со студентами?
И – вот благодарность! Плешивый вредитель не нашёл ничего лучшего, как гнать свою отраву в лаборатории заведующего кафедрой! Итог предсказуем и печален: взорвался автоклав, безграмотно использованный в качестве перегонного куба, испорчено масса ценного оборудования, безвозвратно загублены плоды двухмесячных трудов всей лаборатории. Неудивительно, что Адашьян в ярости, и требует выставить клятого приживалу вон с этажа! А самому завлабу Шапиро предложено подготовится к внеплановой проверке вверенной ему лаборатории: «ходят слухи, Яков Израилевич, что не совсем безобидные грибочки вы там исследуете…»
