Да, когда-нибудь сверхдержавы все равно придут к объединению, покончив с бессмысленной враждой… Тренулар, правда, считает, что они уже тайно объединились, чтобы продать инопланетянам Фараллию. А также Анемар, солнце и все остальное. Интересно, в какую цену пришельцам обошлась комета Салатуса? Хотя особо иронизировать, наверное, все же не стоит. Учитывая полное отсутствие моральных тормозов у правящей олигархии обоих государств, ничего невозможного в этом нет. И если Одиэю такая сделка представлялась маловероятной, то вовсе не из-за веры в доброту и порядочность властей предержащих, а по совершенно другим причинам.
За минуту до начала затмения Одиэй сменил очки и, затаив дыхание, приготовился. От солнечного жара (а может, от волнения) у него вспотело лицо. Наконец, почти невидимый, растворявшийся в небесной синеве диск Анемара соприкоснулся с примерно вдесятеро меньшим по размеру солнечным диском – и начал неумолимо, словно алмазная пила, вгрызаться в него. Сначала линия среза была короткой и казалась почти прямой, но затем, по мере удлинения, она начала все больше изгибаться. Одиэй напряг зрение, изо всех сил стараясь рассмотреть на лимбе Анемара крошечные зазубрины гор и выпуклости кратерных валов. Однако резко очерченный край небесного тела казался совершенно гладким.
Вот солнце погрузилось в Анемар наполовину, потом на две трети, потом на три четверти – а на улице все равно было светло. У дневного светила имелся просто фантастический запас прочности. Даже тысячной доли солнечного диска хватило бы, чтобы заливать Фараллию сумеречным светом – более ярким, чем свет полного Анемара.
Время от времени Одиэй сдвигал очки вверх и оглядывался по сторонам, чтобы увидеть, как изменился мир – ну, и заодно оценить реакцию окружающих. Как и в самолете, многие из них были туристами, никогда в жизни не видевшими ничего подобного. Кто-то спокойно смотрел через фильтры, кто-то наводил на слившийся с солнцем Анемар смартфоны и фотокамеры, а кто-то снимался на фоне космического аттракциона.
Наконец, погасла последняя частица солнечного огня, и наступила ночь. Одиэй снял очки. Из-за пепельного диска Анемара струилось бледное сияние солнечной короны, а на темном небе мерцали ненадолго проснувшиеся звезды. Во всем городе включилось – видимо, автоматически – уличное освещение. Одиэй представил себе, как сейчас должна выглядеть Фараллия из космоса. В бело-голубом шаре планеты словно образовалась гигантская, в четверть его диаметра, круглая дыра. Зрелище, что и говорить, жутковатое…
Заметно похолодало. Стоявшая рядом девушка, пришедшая со своим парнем, поежилась и обхватила плечи руками. Парень мягко прижал ее к себе, согревая.
Все молчали, лица у всех были напряжены. Конечно, даже малые дети понимали, что тьма наступила ненадолго, и опасности никакой нет. И все же откуда-то из подсознания поднималась легкая тревога. Солнце попало в ловушку и теперь пыталось выбраться из нее…
Корона тоже исчезла. Даже в периоды наивысшей солнечной активности она никогда не простиралась настолько далеко, чтобы Анемар не мог закрыть ее целиком. Но это, разумеется, только в тех случаях, когда центры обеих небесных тел проходили рядом. Бывало, что солнце углублялось в Анемар не очень сильно, и тогда языки призрачного пламени с температурой в несколько миллионов градусов не прекращали сиять на протяжении всей полной фазы затмения.
Больше десяти минут понадобилось солнцу, чтобы пройти сквозь Анемар и вырваться из плена, возвестив о своей победе ослепительной вспышкой, вмиг вернувшей небесам пронзительную голубизну. Город погрузился в подобие утренних сумерек – не хватало только розового света на стенах домов. Фонари померкли и выключились.
Одиэй снова надел картонные очки. Ему показалось, что выход солнца из-за Анемара произошел быстрее, чем заход за него – наверное, по той же причине, по которой обратная дорога всегда кажется короче…
Когда затмение кончилось, Одиэй снял очки и огляделся по сторонам. Переживший маленькое подобие конца света мир вновь был полон жизни, многоцветен и ярок. Нигде во всей Вселенной наверняка нет ничего подобного прекрасной Фараллии. И если ей и вправду угрожает нечто, пришедшее из глубин космической тьмы… Ну, что ж – надо попытаться предотвратить катастрофу. Даже если эта попытка окажется безнадежной.
Как в полусне пронзает внезапная мысль о смерти, Одиэя пронзила мысль о том, что из полета он, скорее всего, не вернется. Но мысль эта не пугала. Напротив – она казалась почти упоительной. А, кроме того – какой невероятный конец его ожидает! Мог ли Урту Урапал представить себе что-либо подобное?
Потом, разумеется, эйфория прошла, и каждый раз, вспоминая эти мгновения, Одиэй лишь посмеивался над своим желанием стать великим героем…
6. Артефакт
Капсула, на которой Одиэю предстояло лететь к Анемару, не походила ни на обычные космические корабли, способные передвигаться исключительно в безвоздушном пространстве, ни на классические космические челноки, хотя имела признаки и тех, и других. Возвращаясь к Фараллии, она совершала тормозной маневр в атмосфере, чтобы выйти на низкую орбиту. Для этого конструкторы придали кургузому аппаратику слегка обтекаемую форму и снабдили его многоразовой плиточной теплозащитой. Но садиться он мог только на Анемар.
В его кабину Одиэй забрался под прицелом камеры оператора, снимавшего документальный фильм об экспедиции. Потом люк был задраен, и Одиэй остался наедине с пилотом в тесном, как салон микроавтобуса, пространстве. Пилота звали Эбексерз Велабумп. Этот молодой симпатичный парень летал на трассе Фараллия-Анемар уже третий год, и знал ее не хуже, чем отец Одиэя знал городские дороги, по которым изо дня в день возил пассажиров. Возможно, даже лучше – все же космические пути не так замысловаты, как фараллийские. И Анемар – вот он, весь на виду. Обманчиво близок и обманчиво доступен…
Пристегнувшись, Одиэй сцепил руки и стал ждать, поглядывая на главный видеомонитор. Наконец, диспетчерская дала добро. Пружинные толкатели мягко отбросили двадцатитонную массу от причала, после чего Велабумп взялся за ручку управления. Капсула, конечно, могла летать полностью в автоматическом режиме, но какой же пилот согласится быть на своем судне простым пассажиром!
Окна здесь были примерно такие же, как в кабине самолета – обеспечивавшие великолепный панорамный обзор. Сначала в них виднелась орбитальная станция с пристыкованными к ней крылатыми и бескрылыми кораблями. Потом ее сменила пустота – капсула развернулась, приняв нужную для старта ориентацию. Велабумп запустил двигатель, начиная подъем в гору высотой сорок тысяч километров. В эти мгновения Одиэй почувствовал, кроме навалившейся тяжести примерно в половину фараллийской, неприятное ощущение, что от него теперь ничего больше не зависит. Он залез в некий механизм, который включился и неудержимо уносит его куда-то. Впрочем, при старте с Фараллии было то же самое – и будет, наверное, и при старте с Анемара…
Во время восьмичасового перелета они с Велабумпом успели о многом поговорить. Затронули, разумеется, и тему космического лифта.
– Я думаю, – сказал пилот, – идеи постройки астроинженерных сооружений так привлекательны потому, что как бы возвращают современного человека из унылых реалий нашего времени, где никакие чудеса принципиально невозможны, в сказочный мир, когда небеса были твердыми, и боги ходили по ним пешком от одного светила к другому. Это что-то вроде ностальгии по детству, когда устройство многих вещей было нам неизвестно, и мы заполняли эту неизвестность своими фантазиями. Мне такая ностальгия тоже свойственна, но, если честно, постройку лифта я не приветствую. Ведь тогда мне придется переквалифицироваться из пилота в машиниста электровоза. В зарплате я, может, и не потеряю, но статус будет уже не тот – вот что обидно. Да и неинтересно это – сидеть в кабине и смотреть на указатель скорости. То ли дело здесь, – он развел руки в стороны с довольной улыбкой. – Стыковки, расстыковки, взлеты, посадки… И причем делаешь все это сам. Свобода! Разнообразие!
