– Я думал об этом, – ответил Одиэй. – Но, мне кажется, для них этот довод был глубоко второстепенным – если вообще имел место. В конце концов, станцию можно просто сбить – если не здесь, то у астероида. И никто не догадается, почему она вдруг замолчала.

– Можно запустить еще одну станцию. Если она тоже замолчит, это будет выглядеть подозрительно.

Тренулар закрыл ноутбук и тоже встал.

– Вы, конечно, понимаете, в какое опасное дело ввязываетесь, – сказал он, подойдя к Одиэю. – Вы станете врагом как своей родной страны, так и Теллемунской империи. Но главное даже не это. Я ведь могу ошибаться в своих предположениях, и замыслы тех, кто посылает к астероиду корабли, на самом деле вовсе не преступны. В таком случае наше там появление окажется очень некстати.

– Я отдаю себе в этом отчет, – сказал Одиэй, кивнув. – Но готов пойти на риск.

Этот большой игрушечный магазин ничем принципиально не отличался от аналогичных заведений в Литурании. Надписи на полках были на двух языках – но это мелочь. Ассортимент, наверное, тоже практически совпадал, хотя в этом Одиэй не был уверен, поскольку уже года два не заглядывал в игрушечные магазины – с тех пор, как Эгни перестал играть в детские игрушки.

Подойдя к полке с машинками, Одиэй увидел модель такси и вспомнил об отце. Звучавшую в зале веселую музыку из мультфильмов словно резко приглушили, и Одиэй погрузился в воспоминания. Когда-то он презирал отца за то, что тот малодушно покорился судьбе и забыл о славе своего великого рода. Сейчас Одиэю было стыдно об этом вспоминать. Чего он хотел от этого несчастного маленького человека? Мог ли тот что-либо изменить, если даже его дедам и прадедам не удалось остановить свое неудержимое сползание к полному краху? А ведь у них еще кое-что оставалось от несметных миллионов Урту Урапала.

Да и о славе рода отец не забывал. Время от времени он садился за стол и начинал рассматривать извлеченные из потрепанной картонной коробки королевские грамоты и прочие доставшиеся ему в наследство старинные документы. Как зачарованный, он перебирал и раскладывал на столе эти пожелтевшие бумаги, и лицо его озарялось гордостью. Он даже читал вслух, улыбаясь от удовольствия, фрагменты некоторых записей. Когда Одиэй впервые стал свидетелем этого действа, ему подумалось, что все это неспроста, и скоро король вызовет папу к себе во дворец, даст ему много денег и вернет замок Лиарукк на острове Чирулакс. И он был крайне разочарован, когда узнал, что ничего подобного не предвидится.

А иногда отец принимался фантазировать о том, как ему жилось бы, имей он, кроме пустого титула, все утраченные родом богатства. Какой у него сейчас был бы огромный дом, и как из этого дома он отправлялся бы на дорогой машине с водителем куда-нибудь в аристократический клуб, а потом на скачки или в казино. Еще он любил рассказывать, какие великолепные платья и украшения покупал бы маме. А мама слушала, изо всех сил стараясь не засмеяться. Однажды она предложила продать эти бумаги какому-нибудь музею или частному коллекционеру, но отец даже слушать ее не стал.

Вспоминая все это, Одиэй испытывал мучительную жалость к отцу и жгучую ненависть к тем, кто его обездолил. Смыслом жизни для Одиэя стало восстановление справедливости. Каждым своим успехом он возвышал отца и мстил его тупоголовым предкам. Большой дом, дорогая машина (хоть и без водителя) – все эти недостижимые мечты скромного таксиста осуществились. А Ханта, в отличие от матери, могла временами ощущать себя княгиней не только в воображении. И не такой уж фантастической начинала казаться идея возвращения замка Лиарукк. Одиэю, не любившему показной роскоши, он был не очень-то и нужен, однако переход любимого детища Урту Урапала в руки его потомков имел бы столь огромное символическое значение, что одна мысль об этом приводила в трепет. Лиарукк даже снился Одиэю по ночам – как когда-то в детстве ему снился собственный телескоп…

Музыка вновь заиграла в полную силу. Одиэй словно очнулся и, наморщив лоб, несколько секунд вспоминал цель своего визита сюда. Ах, да – ведь именно этот магазин четыре года назад ограбил Трюм Тренулар. Ну, ограбил – это, может быть, громко сказано. Он аккуратно, стараясь не привлекать внимания сидящего за мониторами охранника, взял одну вещь и, спрятав ее под курткой, попытался пронести мимо кассы. Последнее ему не удалось. Его арестовали, но вскоре выпустили. С хозяевами магазина он сумел договориться, и до суда дело не дошло, хотя скандал в прессе получился довольно громкий. Репортерам Тренулар объяснил, что дело тут не в клептомании и не в патологической жадности – просто он от нечего делать захотел развлечься и проверить персонал магазина. Ну, и себя заодно.

Тренулара всегда считали фриком, а теперь это мнение только укрепилось. Впрочем, жители Энулемии не стали от этого меньше гордиться своим самым известным в мире гражданином.

Одиэй отошел от “стоянки” машинок и, походив несколько минут по залу, отыскал, наконец, то место, где хранились вещи, аналогичные той, что была украдена миллиардером. Украл же он символ Энулемии – выточенную на токарном станке деревянную разъемную куклу под названием Тюрлентос, внутри которой находились аналогичные куклы меньшего размера. Почему Тренулар выбрал именно ее? Может быть, он хотел сделать этим какой-то намек? Если так посмотреть, то складской модуль с секретным кораблем внутри весьма напоминает эти Тюрлентос. Украсть набор для сборки модели самого корабля было бы, наверное, слишком опасно – те, кто надо, могли догадаться, что к чему. А чтобы разглядеть символ корабля в Тюрлентос, нужно обладать сверхчеловеческой проницательностью. Да, так оно все и было! Очень довольный тем, что сумел так легко разгадать замысел Тренулара, Одиэй покинул магазин и, надев темные очки, неторопливо зашагал по улице.

До начала затмения оставалось примерно полчаса. Одиэй вышел на небольшую площадь с памятником Ганго Пларпоту – великому полководцу, современнику Урту Урапала. В те времена Энулемия еще не была нейтральным государством, и охотно ввязывалась во все войны, которые вспыхивали на континенте. Бронзовый Пларпот стоял, заведя одну руку за спину, а другой опираясь на трость. Разумеется, его установили так, чтобы Анемар висел у него перед глазами. Вообще, наличие огромного неподвижного спутника нанесло заметный отпечаток на всю местную культуру – и материальную в том числе. Дома, например, строились так, чтобы вид на Анемар открывался из как можно большего числа комнат.

Сейчас Анемар, подошедший к солнцу на расстояние своего диаметра, терялся в его лучах и был практически незаметен. Наверное, телевизоры у обладателей спутниковых антенн уже начали барахлить из-за солнечной интерференции.

– Купите фильтр! – сказала подошедшая к Одиэю молоденькая девушка – не то студентка, не то старшеклассница. С собой у нее была сумка через плечо, набитая картонными полумасками, в которые были вклеены по два квадратика серебристой пленки, а на поясе висел аппарат для приема пластиковых карт.

– Спасибо, у меня уже есть, – ответил Одиэй.

– Нет, в таких очках вы ослепнете. Они пропускают слишком много света. Нужны специальные.

Улыбнувшись, Одиэй достал из внутреннего кармана и показал ей купленные по пути сюда картонные очки с такой же непрозрачной на вид пленкой вместо стекол, как у предлагаемой маски.

– Они даже удобнее – у них дужки есть, – сказал Одиэй.

Понимающе кивнув, девушка удалилась и пошла предлагать свои фильтры другим зрителям, коих на площади собралось уже сотни две. Одиэй вновь подумал о Тренуларе, родным языком которого тоже был литуранский. И говорил он на нем, как и эта девушка, с тем же забавным энулемским акцентом.

Одиэй невольно посмотрел на статую полководца. Тот родился в теллемунской части Энулемии, но памятник ему поставили здесь. Несмотря на этнические и языковые различия энулемцы считали себя единым народом. Именно по этой причине Энулемия так привлекала Одиэя. Он видел в ней этакую модель будущего человечества – пускай и сильно упрощенную.