В ночь после возвращения графини случилось то, что на какое-то время отвлекло чету де Куси от всего произошедшего между ними. Зарево вдали Анна увидела в окно. Лишь подумала устало, что где-то пожар. Но едва начала засыпать, как ее разбудил шум. Гул стоял и в замке и за его пределами. Графиня, накинув пеньюар, спустилась вниз и на нее буквально налетела Александрин – растрепанная, заплаканная, одета, как попало.

– Мамочка! Ты здесь! Слава богу, ты вернулась! У нас беда! Филипп отправил меня сюда, потому что где еще искать приюта, как не у родителей. А сам остался там, помогает тушить огонь.

Оказалось, в поместье Брионе начался страшный пожар. Барон отправил молодую жену, а вместе с ней и служанок, в замок де Куси. Сам же со слугами пытался потушить объятый пламенем дом.

Графиня только успела увидеть, как ее муж, уже одетый в коричный костюм для верховой езды и ботфорты, на ходу завязывал волосы в хвост и отдавал распоряжения подготовить лошадь. Он со своими людьми собирался ехать Филиппу на помощь. До поместья верхом можно было добраться минут за пятнадцать.

Всю ночь графиня почти не отходила от окна, ожидая возвращения графа. Александрин, долго плакавшая, наконец, успокоилась и заснула в ее постели.

Уже под утро графиня услышала шум, но так как еще не расцвело, она не могла разглядеть супруга в толпе подъехавших к замку людей.

Быстро спустившись, Анна застыла на ступеньках и пораженно смотрела вниз. Какие-то незнакомые люди сновали туда-сюда, повсюду царил хаос, гул голосов, где-то что-то упало, послышался звон разбившейся посуды. И среди всего этого на полу лежал Филипп, граф же стоял на коленях рядом. Темная прядь выбилась из хвоста и упала ему на лицо, но он не обращал внимания. Лицо его было сосредоточенным, брови сведены, отчего между ними пролегла глубокая морщина. Он крепко прижимал кричавшего от боли зятя к полу, пока доктор обрабатывал его ожоги. Часть лица барона и рука были изуродованы огнем. Графиня зажала рот, почувствовав тошнотворный запах горелой плоти и волос.

Последующие дни были наполнены суетой и хлопотами. Уезжали и приезжали какие-то люди. Граф руководил устранением последствий пожара. Увы, особняк невозможно было спасти. Дом пришлось сносить, в будущем на его месте будет отстроен новый. Наконец, спустя примерно неделю жизнь вошла в привычное русло.

В гостиной было очень светло от множества свечей. На небольшом столике стояли сладости и фрукты.

– Вы знаете Армэля и Александрин с детства? – спросила Эжени. – А какими они были?

– Граф искал гувернантку, которая бы хорошо владела французским и испанским, – начала рассказывать мадам Перо. – Ему порекомендовали меня. Я знала, что мне предстоит заниматься воспитанием восьмилетней девочки. Когда приехала, увидела графа и графиню, мы обсудили все вопросы. И вот пришло время знакомиться с моей воспитанницей. Александрин в детстве была словно кукла! Представьте – маленькая девочка, пухленькая, розовощекая, глаза в пол-лица голубые-голубые. Но главное – волосы. Если в руку взять – толщиной с кулак, причем как у головы, так и на концах, светлые как пшеница, длиной до середины бедра. Я была очарована ею. Мы с Сандри – ее так называли служанки-испанки – быстро подружились. И во Францию потом я согласилась ехать. Как же оставить такую принцессу? Теперь вот буду заниматься воспитанием ее малыша.

– Малышки, – поправила Александрин. – Я думаю, у меня будет очаровательная девочка, блондинка похожая на меня! Иначе и быть не может!

– А Армэль? – Напомнила Эжени.

– Господину виконту тогда было пятнадцать лет. Я редко видела его, потому что он либо был занят уроками, либо пропадал где-то в обществе старшего брата…

Тут мадам Перо запнулась и как-то испуганно посмотрела на окружающих. Александрин поджала губы. Армэль с осуждением посмотрел на гувернантку сестры. И только Эжени ничего не поняла.

Это был один из обычных вечеров в замке. Пока Филипп де Брионе не поправится, было решено, что они с Александрин останутся здесь. Поэтому здесь же гостила кузина Филиппа Эжени де Брионе. Она являла собой полную противоположность шумной, капризной и язвительной Александрин. Эжени смущалась всякий раз, когда разговор касался каких-нибудь слишком откровенных, по ее мнению, тем. Так было и сейчас, когда в беседе Армэль упомянул, что изучает труды кардинала Ришелье и, ознакомившись с его биографией, узнал, что у того было немало любовниц и внебрачных детей.

– У Ришелье были любовницы? – изумилась Эжени. – Но ведь он священнослужитель!

– Мой крестный, аббат Дюамель-Дюбуа, тоже священник, и что же?

– И у него есть любовницы? – воскликнула девушка.

Армэль расхохотался.

– Но Ришелье был прелатом, высшим духовным лицом… – пробормотала, чуть покраснев, она.

«Хм… В ней величия ни на грош», – пренебрежительно подумала Александрин.

Гордая дочь графа де Куси видела в родственнице лишь мишень для острот, но никак не ровню себе. Однако что бы там ни думала Александрин, в том, что касается внешности, Эжени была далеко не дурнушка. Смуглая, темноволосая, с выразительными зелеными глазами и широкими черными бровями, она выглядела очень ярко. Только вот ее скованность не давала девушке раскрыться. Хотя сквозь эту скромность и просвечивала некоторая бесшабашность.

Все это время Эжени, наоборот, любовалась женой кузена. Волосы Александрин словно излучали сияние, а сама она светилась весельем и радостью. Эжени еще не доводилось видеть таких очаровательных женщин. «Наверное, графиня была такой же в юности», – думала девушка. Хотя то несколько отчужденное спокойное достоинство, присущее графине в общении с не очень близкими ей людьми, тоже восхищало мадемуазель де Брионе. Холодность, сильнее проявившаяся в характере Анны с возрастом, заставляла окружающих уважать ее и немного побаиваться.

– Это не мешало кардиналу быть весьма неравнодушным к женскому полу, – наконец сказала слышавшая их разговор графиня. – Занимаясь политикой и делами церкви, монсеньор не забывал и о земных утехах.

– Я думаю, ему их приписывала молва, – все-таки не могла успокоиться Эжени.

– Ну, с Марион Делорм у него наверняка был роман. Об этом не слышал только глухой.

– Это правда, что она переодевалась пажом и приходила к нему на свидания в садовую беседку? – спросил Армэль.

Графиня пожала плечами.

Роман с известной французской куртизанкой у Ришелье действительно был. Но продлился не долго. Впоследствии они поддерживали чисто деловые отношения – мадам Делорм была его осведомительницей и получала солидное вознаграждение за это. Гораздо более долгие отношения связывают кардинала с его собственной племянницей Мари-Мадлен де Виньеро, герцогиней д’Эгильон, которая даже подарила ему четверых детей.

– А то, что Ришелье предлагал куртизанке Нинон де Ланкло пятьдесят тысяч экю за услуги – тоже правда? – поинтересовался виконт.

– Армэль, откуда я знаю, – бросила ему мать.

– Да, Армэль, это никому не интересно кроме тебя, – вставила Александрин.

И чтобы продемонстрировать, насколько мало ее волнуют амурные дела великого кардинала, перевела тему разговора:

– Матушка, можно я, пока Филиппу не станет лучше, буду спать в твоих покоях?

– Конечно, Александрин, – ответила графиня и снова погрузилась в изучение тканей, образцы которых ей привезли для нового платья.

Армэль недовольно смотрел на сестру.

– У тебя что, нет спальни, несчастная бродяжка? – возмутился он.

– Мне страшно спать одной.

«Неужели она не понимает, что у матери есть своя жизнь? – внутренне негодовал виконт. – Они так никогда не помирятся!»

Юноше хотелось, чтобы у родителей все было хорошо. Он помнил, что когда был маленьким мальчиком, не раз замечал, как матушка утром выскальзывала из спальни отца, как они целовались в коридоре, пока думали, что никто не видит, как граф называл ее порой «моя Суламифь», а она его «мой возлюбленный царь» 7.