На это шевалье лишь хмыкнул, опустив глаза. И ничего не ответил.

Уезжая, он обещал вернуться через две недели. Но уже подходила к концу третья, а его все не было. Когда же де Монфор подъехав верхом к особняку, спрыгнул с лошади, и, бросив поводья слуге, поспешил в дом, то едва успев войти, увидел что она бежит ему навстречу. Но вместо того чтобы броситься к нему в объятья, графиня в порыве ярости изо всех сил ударила любовника. Опешивший шевалье пытался остановить ее, но разъяренная женщина била его в грудь и по лицу.

– Где ты был?! – закричала она. – Со своей Полин? Скотина! Убирайся!

Она действительно не находила все это время себе места. Когда он не приехал, как обещал, через две недели, она решила, что он не приедет больше никогда. Вспомнила его молодую любовницу Полин. Сколько ей? Двадцать пять?

Монфор схватил ее за руки и прижал к себе.

– Я не знала уже что думать! Хотела ехать в Париж!

– Со службы не отпускали, – коротко проговорил он и вдруг склонился к ее губам.

Анна отвернулась.

– Не прикасайся ко мне!

Получив то, о чем столько времени мечтал – доступ к ней, в ее спальню, он ощущал себя на вершине триумфа. Как она не может понять, что ему никто больше не нужен? Ну и что, что ей уже почти сорок девять, а ему немного больше?

Шевалье сильнее прижал Анну к себе, ища ее рот. Наконец они слились в жадном поцелуе. Монфор подхватил любовницу на руки, перенес до дивана и стал срывать с нее одежду.

– Не здесь! Слуги увидят…

– Пошли они к черту, – вымолвил он, обхватывая губами ее грудь, а потом опускаясь ниже.

– Платье-то зачем было рвать, – пробурчала одна из служанок, прикрывая двери гостиной и делая знак остальным убираться.

Монфор так и не рассказал графине о том, что виделся с Анри. И о том, что граф болен. Аббат сделал это сам, нагрянув во Флер Нуар в одно дождливое утро. Когда графине доложили, что за гость пожаловал к ней, она вышла к нему сразу же, как была – в темно-зеленом домашнем платье, напоминающем халат. Застегнутое на талии, оно открывало нижние юбки и кружевную сорочку. Волосы Анны были распущены, лишь передние пряди собраны сзади и небрежно заколоты. Мысленно она порадовалась тому, что Мишель буквально за четверть часа до этого уехал в город и должен был вернуться лишь через несколько часов.

– Какая неожиданность, сударь, – улыбнулась она гостю.

– Я еду в один приход, по делам церкви. А так как дорога моя все равно лежит мимо вашего имения, решил навестить вас, графиня, и кое в чем убедиться. Как вы здесь устроились?

– Не плохо, как видите, – ответила Анна. – Правда тут немного мрачно, порой мне кажется, что в доме обитает приведение – эти скрипы, шорохи… Словно шаги и вздохи какой-то неупокоенной души.

– Надеюсь, вам это только кажется. Хотя атмосфера действительно зловещая.

Приказав принести угощения и вина, графиня предложила гостю расположиться в кресле.

– Вы останетесь погостить? – спросила она несколько напряженным тоном, что не ускользнуло от Анри.

– Нет, – поспешил успокоить ее тот. – Мне нужно продолжать путь. Я лишь хотел кое-что вам сообщить. Но сначала скажите, Монфор здесь?

Графиня подняла на него пораженный взгляд, посмотрела пристально и остро.

– Нет, – сказала она отрывисто.

Аббат удовлетворенно кивнул.

– Вы меня осуждаете? – вдруг спросила Анна с некоторой воинственностью, словно готовясь к защите и решив напасть первой.

– Мое дело молиться за вас. Осуждать я не в праве, – пожал плечами аббат.

– У меня началась новая жизнь, – стала говорить женщина, будто оправдываясь. – Мне не нужно бояться, что кто-нибудь узнает, что у меня есть любовник, не нужно хранить верность супругу, не нужно лгать. Я свободна.

– Не примите мои слова за осуждение, но я не понимаю людей, которые решают вот так все разрушить. На ровном месте.

– Не на ровном месте! Это копилось долго и больше я не хочу терпеть.

– Что терпеть? – усмехнулся Анри. – Не дурите. Возвращайтесь к мужу. Он вас любит.

– Плевать ему на меня! Мне теперь совершенно ясно, что он обо мне всегда думал. Любил бы – не сказал бы такого.

Аббат вздохнул.

– Как я вижу, вы не знаете, что случилось. Хоть и просил де Монфора вам передать. Граф болен.

Пока он рассказывал обо всем, что случилось с Арманом после ее отъезда, Анна слушала, а в глазах стояли слезы, резавшие, как осколки стекла. Ее сердце разрывалось от этих слов.

За окнами шумел проливной дождь, едва утихнувший и вот начавшийся с новой силой. Воздух был свеж и прохладен.

– Насколько болен граф? – выпытывала графиня у Анри.

Его бодрые заверения, что он уже почти поправился, казались ей полными притворства и не внушали никакого доверия.

– Бог все прощает, – уже собираясь уезжать, сказал аббат.

– Мой бог – нет, – ответила Анна.

– Поверьте, ваш бог тоже, – улыбнулся аббат, прекрасно понимая, кого она имеет в виду.

– Я не знаю, как быть. Жизнь все так запутала, – вздохнула она.

– Делайте так, как подсказывает сердце. Езжайте домой. Он ничего не знает наверняка, и не узнает, по крайней мере, от меня.

Аббат грустно покачал головой, поцеловал ее руку и вышел.

Осмелится ли она вернуться к мужу после всего? Она лихорадочно металась по комнате и спрашивала себя: отчего ей так больно? Хотела забыть его, выкинуть из головы. Но разве словами рассудка уймешь расходившееся сердце? Потом бросилась на диван, рыдала, уткнувшись лицом в подушку. А в это время в коридоре шептались служанки, заглядывая в проем двери:

– Ну, вот к чему все это привело. Не иначе как граф у Папы испросил разрешение на развод, что она так убивается.

– И поделом ей – изменщице, распутнице. Таких люди ненавидят и презирают. Раньше потаскуху привязывали голой к телеге, тащили по городу и били плетьми. Так что ей еще повезло.

Что если он болен смертельно? Анна решила ехать. Монфор ничего не знал о визите аббата и вернулся, когда тот уже уехал. Вошел в гостиную и увидел, что графиня заливается слезами. Стал успокаивать, еще не понимая, что случилось. Прижимал к себе, но когда понял, что она вырывается и отталкивает его, удивился.

– Почему вы так злы на меня? Вы сами бросаетесь ко мне, потом сами на меня за это злитесь! Это вы приехали ко мне! Я не искал с вами встречи!

Он был прав. Она всегда испытывала к нему физическое влечение.

– Как вы могли, он же ваш друг! Как вы могли скрыть от меня, что он болен?! – проговорила вдруг она сквозь слезы.

– Я слишком люблю вас, чтобы вернуть ему.

… Она ожидала увидеть мужа в постели больного и изможденного, но ее взору предстала совсем иная картина. Он ехал верхом на коне, гордый и прямой как обычно. Поравнявшись с ней, остановился, посмотрел ей прямо в глаза, как смотрят судьи.

– Здравствуйте, сударыня, – сухо поздоровавшись, граф отправился дальше.

В следующий раз они увиделись только вечером за ужином. Он шел по залу. Его волосы, хоть и посеребренные сединой, были густыми и длинными. Свет горевших вдоль стен свечей выхватывал из глубин его шевелюры иссиня-черные проблески.

В замке были гости, поэтому стол накрыли в обеденной. Не только он не спускал с нее глаз во время ужина, все окружающие делали то же самое. И одному Богу ведомо, что они видели.

Графиня почти не участвовала в беседе, порой даже не слушала, что говорят, погруженная в свои мысли. Но когда поднимала глаза, всякий раз натыкалась на блеск северной стали в направленном на нее взгляде мужа.

Почему-то думала она сейчас о том, что ей так и не удалось нарожать ему много детей… Она беременела еще несколько раз, но ее тело выкидывало младенцев. Графиня помнила, с каким неподдельным волнением и страхом за ее жизнь он сидел у ее постели всякий раз, когда ей было плохо. Доктор говорил, что должно быть это были мальчики, девочке бы удалось задержаться в ее утробе. После очередного выкидыша она снова молилась о ребенке, и снова его теряла. А потом и вовсе перестала беременеть. И смирилась с невозможностью произвести на свет еще одного малыша.