– Сейчас ты пойдешь к этому ребенку; если понадобится, то перенесешь его в дом, возьмешь все лекарства, которые будут необходимы. Я позволяю, Чарльз, – Леншерр с наслаждением произнес последнюю фразу, неотрывно продолжая следить за лицом Ксавьера. – А после вернешься сюда, и мы посмотрим, что ты можешь сделать для меня.

Отпустил запястье англичанина и медленно отошел к креслу. Чарльз попятился к двери и, пока комендант не передумал, бросился вон из дома.

У малышки обнаружился тот же недуг, который совсем недавно скосил Чарльза. Хотя в условиях постоянного переохлаждения, крайне скудного питания и практически полного отсутствия гигиены это было неудивительно. Пока Чарльз проводил осмотр, пока переносил ребенка в дом, и устраивал ее в комнате на первом этаже, ему некогда было думать о словах Леншерра. Но как только жар немного спал, и девочка забылась тревожным сном, а Чарльз позволил себе немного расслабиться, в голове сразу же всплыли события минувшего вечера. Ксавьер не хотел думать о том, как он должен будет расплачиваться с Леншерром за то, что тот разрешил помочь ребенку, но зная коменданта, Чарльз был уверен, что немец будет не спеша, с наслаждением измываться над ним, душу наизнанку вывернет.

Чарльз не боялся физической боли, он ее много повидал, и здесь – на территории Леншерра, и до лагеря тоже. Поэтому относительно спокойно смирился с мыслью, что ему, возможно, придется вынести побои и пытки. На мгновение замер перед дверью кабинета, собрался с мыслями и постучал. Дождался разрешения войти, плотно прикрыл за собой дверь и только тогда взглянул на хозяина кабинета, который сидел все в том же кресле.

– Я пришел, герр комендант, – произнес Ксавьер, хмуро глядя в лицо начальника.

– Ты, кажется, забыл меня поблагодарить, Чарльз, – Леншерр же не удосужился оторвать взгляд от стакана, который держал в руке.

– Вы правы, герр комендант, – смиренно согласился англичанин. – Спасибо вам за то, что позволили помочь.

– Не очень-то ты искренен, не так ли, Чарльз? – немец все же перестает гипнотизировать янтарную жидкость и смотрит на врача. – Где же твоя благодарность? Я ведь могу и передумать. Или пойти прямо сейчас и быстро прекратить мучения бедного дитя.

– Вы будете шантажировать меня здоровьем ребенка? – с плохо скрываемой яростью спрашивает Ксавьер.

– Если ты не будешь послушным и не будешь беспрекословно делать все, что я пожелаю.

– У меня нет выбора, герр комендант, – опустив глаза, произносит Ксавьер.

– Однако ты все равно пытаешься сопротивляться, – неодобрительно качает головой Леншерр, – а мне нужно повиновение. Подойди, Чарльз.

***

– Он избил его? – с волнением кусает губы девушка и с тревогой смотрит на старика.

Тот вдруг насмешливо фыркает и глядит в ответ снисходительно:

– Поколачивал, естественно, но если вы о том, что произошло дальше в данном конкретном случае… нет, не избил, но Чарльзу, определенно, было больно. И, к сожалению, не только физически. Он был очень гордым, понимаете? Гордым и сильным, и смелость тоже присутствовала, но при всем при этом он был… несколько наивным что ли, как бы это странно не звучало. Доктор много повидал за годы войны, еще до того, как попал в лагерь, но все равно присутствовала в его взглядах некоторая наивность и невинность. Леншерр видел это и хотел растоптать, извратить все светлое, человеческое, что осталось в Чарльзе. Забрать себе и его тело, и душу. Должно быть, это прозвучало пошло, пусть так, но это правда.

***

Эрик был жадным. Порывисто, безжалостно, по-животному дико брал Ксавьера, не думая о нем ни секунды. Чарльз сжимался, дрожал мелко, костенел всем телом и лишь рвано, вымученно выдыхал в подушку. Леншерр тоже был тихим, безмолвным любовником. Кончал, едва слышно шипя сквозь зубы, откатывался на свою половину кровати и закуривал. Давал небольшую передышку не только себе, но и Ксавьеру, который пытался справиться с дикой болью в раскуроченной заднице, в облапанных до синяков боках. А потом все начиналось сначала.

Если первое время Ксавьер пытался сопротивляться и как-то бороться, то теперь отупел от постоянной боли и насилия, которые сломили его быстрее, чем он мог подумать. Залазил на кровать и бездумно, по привычке становился в коленно-локтевую позу или ложился на спину, и слепо пялился в потолок, пока Леншерр трахал его. Сначала, дорвавшись до тела Чарльза, комендант не придавал этому значения, концентрируясь на ярких, пьянящих ощущениях, но позже его начала злить такая безмолвная покорность Ксавьера. Он так хотел получить ее, увидеть Чарльза на коленях перед собой, а теперь приходил в бешенство, видя, как послушно англичанин делает все, что Эрику заблагорассудится. Немцу стало настолько не хватать того непокорного, упрямого взгляда и ехидных, бунтарских речей, что во время секса он отвешивал Чарльзу размашистые пощечины, от которых у того голова моталась из стороны в сторону, разбивал губы или душил его до хрипов, чтобы увидеть на лице пленника хоть какие-нибудь эмоции. Чарльз не отзывался.

Он заплакал только один раз.

Леншерр сидел на кровати, а между его широко расставленных ног на коленях стоял Чарльз, захлебываясь слюной и давясь членом, который Эрик грубо толкал ему в глотку. Ксавьер попытался отстраниться, чтобы вздохнуть, но немец больно дернул его за волосы, притянул ближе, заставив принять до конца. Чарльз захрипел задушено, а Леншерр, чувствуя, как горло спазматически сжимается, кончил, крупно содрогнувшись всем телом. Отпустил волосы Ксавьера, и тот отстранился, закашлявшись. Принялся нервно, торопливо утирать рот от слюны, спермы и крови, которая сочилась из уголка губ. Брезгливо взглянул на ладонь и обтер ее о штанину.

Хотел уже было встать, но тут Леншерр подался вперед. Чарльз опасливо взглянул на него исподлобья, а Эрик вдруг провел самыми подушечками пальцев по щеке англичанина; мягко прошелся по скуле, очертил подбородок и на мгновение замер, прежде чем коснуться запекшихся губ. Леншерр никогда не целовал его, вообще старался не прикасаться к лицу, не считая моментов в постели, а тут такое. Чарльз не знал, как реагировать, остолбенел, даже дышать перестал, а Эрик вглядывался в его лицо и напуганные глаза, хотел разглядеть что-то. Вздохнул прерывисто, мотнул головой, прогоняя наваждение, и убрал руку.

– Ложись на кровать, Чарльз.

Они разделись, сидя друг к другу спиной, каждый на своей половине кровати, как супруги, прожившие много лет вместе. Чарльз аккуратно лег на спину, дожидаясь, пока Эрик повесит штаны и рубашку на спинку стула. Все это повторялось столько раз, что Чарльз счет потерял ночам, проведенным в этой спальне, но все равно вздрогнул, когда кровать скрипнула под тяжестью второго тела. Леншерр лег на него, накрывая тяжелым, сильным телом, но вместо того, чтобы как обычно коленом требовательно раздвинуть ноги англичанина, замешкался на секунду, а после поцеловал в щеку. У Чарльза глаза полезли на лоб, он изумленно посмотрел на Леншерра и по лицу увидел, что тот чувствует себя неловко, и удивлен не меньше самого англичанина.

– Что вы делаете? – почему-то шепотом спросил врач.

Комендант неопределенно пожал плечами:

– Целую тебя? – и снова дотронулся сухими, плотно сжатыми губами до кожи. Осторожно проложил дорожку из поцелуев и остановился у самых губ, помедлил и накрыл рот Ксавьера.

Чарльз все это время лежал ни жив, ни мертв, он не знал такого Леншерра, не знал, что ожидать от него, а неизвестность пугала. Эрик тем временем все настойчивее и глубже целовал Ксавьера, прихватывал острыми зубами нижнюю губу, посасывал ее, вылизывал. Оторвался от припухшего рта:

– Оближи, – поднес два пальца, видимо забываясь и грубовато проникая в рот Чарльза

Англичанин, борясь с комком в горле, торопливо прошелся языком по пальцам, с испугом следя за каждым движением Леншерра. Тот вытащил пальцы, и приставил их к входу, аккуратно проник внутрь, начал размеренно двигать. Сам тем временем стал целовать шею Чарльза, перешел на ключицы и грудь. Вскинул голову, посмотрел на англичанина безумным, невидящим взглядом и выдохнул: