Он не мастер красивых речей. Он прямолинеен и честен. И его хрипловатый от возбуждения голос и тяжелый, будто пьяный взгляд говорят за себя.

– Иди ко мне, – теперь Барнс зовет мальчишку. – Иди сюда, Стиви.

Ласка действует безотказно. Роджерс сухо сглатывает, переминается с ноги на ногу, но все же берется дрожащими от волнения пальцами за кромку футболки. Опускает глаза и медленно стягивает вещь, и тут же прикрывается этой злосчастной футболкой.

– Дальше, – мужчина ругает себя за нетерпение, проскальзывающее в голосе.

Стив, по-прежнему не глядя на Барнса, все же выпускает ткань из рук, но теперь обхватывает себя крест-накрест за худые плечи.

Джеймс садится на постели и медленно, чтобы не спугнуть, тянет мальчика к себе.

– Все хорошо, Стиви, – он успокаивающе гладит его руки своей широкой ладонью, заставляя расслабиться и поддаться.

– Ты… – у Барнса во рту пересыхает и в груди что-то ухает. – Ты охеренный, Стив.

Роджерс изумленно вскидывает голову и видит, каким взглядом на него смотрит Джеймс. Мальчик вздрагивает и торопливо закусывает губу, когда Барнс обхватывает его за талию и целует молочно-белую кожу живота. Стиву кажется, что у него сердце разорвется от переизбытка ощущений, оно и так уже стучит где-то в горле, набатом отдаваясь в ушах. Он не может сдержать какой-то жалобный, задушенный полустон-полувсхлип, когда Джеймс широко и мокро лижет кожу около пупка, а руками скользит по спине с выступающими позвонками.

У Барнса дрожат руки, когда он обнимает Стива за такую тонкую талию, что кажется, будто он может переломить мальчика, сжав чуть сильнее. А когда утыкается носом ему в живот, у Барнса рот наполняется слюной – Стив пахнет так… правильно. Мылом и чем-то свежим, как будто яблоком и хвоей. Волнующий и словно прохладный запах. И это совсем не так, как пахнет сам Барнс. Он всегда как бы пропитан дыханием раскаленного металла и пороха, застарелой кровью. Очень тяжелый, удушливый и прогорклый запах.

– Стиви, – зовет мужчина, прижимаясь губами к нежной коже над поясом штанов, – я сниму их?

Роджерс торопливо кивает, зарываясь пальцами во все еще влажные темные волосы. Барнс аккуратно подцепляет резинку и, отвлекая мальчика поцелуями бедренных косточек, стягивает штаны. Стив переступает через ткань, собравшуюся у ступней, и встает вплотную к мужчине, который горячими руками проводит по худым, но сильным ногам. Он не торопится коснуться сразу же паха или ягодиц, еще рано. Вместо этого Джеймс отстраняется и снова ложится на кровать, потянув за собой Роджерса, тоже оставшегося в нижнем белье.

Стив поддается и седлает его бедра.

– Можно я… можно мне?.. – он выглядит и растерянным, и смущенным, и немного напуганным. Он не знает, что ему позволено делать с Джеймсом, можно ли вообще его трогать, а если можно, то где и как? Вдруг Барнсу не понравится и он больше никогда не разрешит Роджерсу притронуться к нему?

Мужчина в ответ оглаживает лицо мальчишки, скользит пальцами по горящим, лихорадочно пылающим губам – Стив успевает прихватить грубые подушечки зубами – спускается на длинную шею, аккуратно обхватывает ладонью и заставляет наклониться.

– Можно, – низким голосом тянет Барнс, соприкасаясь с чужими губами.

Ему самому становится интересно, как далеко они со Стивом могут зайти. На что решится мальчишка и где будет та грань, за которую Барнс не позволит переступить ни себе, ни ему. Существует ли она вообще?

Роджерс обвивает его шею руками, прижимается грудью, распластывается всем телом сверху и порывисто, жадно целует Джеймса. Он похож на неловкого, неумелого щенка, который дорвался до такой желанной кости и теперь никак не может оторваться. Стив трется о Барнса, напрочь забыв о том, что собирался быть осторожным и не задевать заживающую рану. Дрожащими тонкими пальцами гладит шею, плечи, грудь, целует, покусывает, вылизывает губы и рот Джеймса, и при всем этом не перестает тихонько постанывать, шептать что-то.

Мужчина не особо вслушивается в едва разборчивые слова. Он откидывает голову назад, открывая крепкую шею, и Стив благодарно прижимается губами к щетинистому подбородку, целует, щекотно и широко проходится языком по дернувшемуся кадыку, на что Барнс усмехается и призывно облизывает губы. Мальчишка удивительно понятливый: тут же целует, посасывает нижнюю губу Джеймса, прикусывает и послушно позволяет Барнсу скользнуть языком в рот. Неопытность Роджерса чувствуется в каждом движении, в каждом поцелуе, но он так откровенно, отзывчиво реагирует на каждую ласку, каждое прикосновение, что нехватка практики не имеет никакого значения. Барнс вообще не помнит, чтобы кто-то так сильно хотел его, так доверчиво отдавался, и чтобы сам мужчина был так заведен в ответ.

Стив разрывает поцелуй и спускается ниже. Кончиком языка проходится по ямочке между ключицами, тычется носом в мускулистую грудь, покрытую темными волосками, и с довольным тихим урчанием трется щекой и губами о кожу. Неуверенно прикусывает правый сосок, тут же зализывая укус, и в ответ слышит одобрительный стон Барнса. По телу Роджерса пробегается дрожь восторга при мысли, что Джеймсу хорошо, Джеймсу нравится, он, Стив, все делает правильно. Мальчик гладит плечи мужчины, кожа под пальцами горячая, гладкая, мышцы перекатываются под худыми тонкими пальцами, и утыкается носом в подмышку, жадно вдыхает запах свежего пота. У Роджерса мурашки бегут по загривку, и внизу живота все сжимается, ему просто сносит крышу от естественного запаха Барнса.

– Джеймс, – протяжно хнычет мальчишка, когда чужие широкие ладони ложатся на его ягодицы, обтянутые хлопковой тканью трусов.

– Что? Что, Стиви? – он толкается бедрами и Роджерс округляет припухший рот, когда их члены трутся друг о друга сквозь белье.

Стиви в ответ стонет на выдохе и послушно подстраивается под темп, который задает мужчина. Джеймс забирается огрубевшими ладонями под ткань и сжимает упругую задницу. Ну вот, а Роджерс сетовал, что им часто приходилось взбираться в гору, а результат-то стоит того. Стив прогибается в пояснице сильнее, и не знает, в какую сторону ему лучше податься: ближе прижаться к горячим, как печка, животу и груди Джеймса, быстрее двигать бедрами, потираясь членом, или подставляться под широкие ласковые ладони. Барнс скользит одной рукой по влажной от пота худой спине, сжимает пальцы на загривке и заставляет Стива поднять голову, чтобы снова поцеловать. Роджерс нетерпеливо набрасывается на рот мужчины, но тот усмехается и хватка на шее становится крепче, он держит мальчишку и смотрит ему в глаза:

– Открой рот, – сипло произносит Джеймс, с удовлетворением наблюдая, как затуманивается взгляд напротив.

Роджерс облизывает губы и послушно подчиняется. Мужчина скользит двумя пальцами внутрь, где горячо и влажно. Поглаживает язык, бархатистую изнанку щек, и довольно урчит, когда Стив начинает неумело насаживаться ртом на пальцы, посасывать, скользить языком. Он вылизывает их, быстро и поверхностно дыша через нос, и слюны так много, что она стекает по ладони, и мокрые дорожки щекочут кожу.

– Вот так, хорошо, давай же, Стиви, давай…

У Барнса гудят яйца и темнеет в глазах при виде заломленных бровей, трепещущих ресниц и красных губ, которые плотно обхватывают его пальцы. И Джеймсу до нетерпеливого рыка хочется сделать две вещи: растянуть этот алый рот вокруг своего члена и вогнать влажные от слюны пальцы в тугую, узкую дырку, нащупать простату и заставить мальчишку кончать так, как он, наверняка, никогда не кончал.

Но это пока только его желания, на деле же он сильнее притискивает мальчишку к себе, и только хочет вытащить пальцы из обжигающего рта, как друг Стив замирает, а потом крупно вздрагивает, прикусывая пальцы Джеймса, и несколько раз рвано двинув бедрами, кончает, даже не притронувшись к своему члену.

Барнс тихо выдыхает, когда мальчик валится ему на грудь, тут же слепо ища губы. Джеймс затягивает поскуливающего Роджерса в долгий поцелуй, а сам спускает резинку своих трусов под яйца, и крепко сжимает напряженный до боли член в кулаке. Размазывает смазку с головки по всему стволу и ему хватает нескольких движений, чтобы кончить с тихим, едва слышным стоном.