Девушка касается его плеча на прощание, подхватывает пистолет и уходит.

Мужчина, после того, как хлопает дверь, сидит, вслушиваясь в окружающую тишину. Убедившись, что Наташа не решит вернуться, устало откидывается на надрывно скрипящую спинку дивана. Закрывает лицо ладонями и замирает в таком положении. Вроде бы начинает дремать, как из угла раздается шорох.

– Мне нужно поспать, – он действительно вымотан и напряжение, скопившееся в нем за этот нескончаемый день, дает о себе знать.

– Спи. Я побуду здесь, – слышится в ответ.

Джеймс хрипло выдыхает, трет глаза, в которые будто песок насыпали, и поднимается на ноги.

Он убирает карты со стола, прячет их в выемку в стене, скрытую за покосившейся картиной. Кажется, это не особо удачная репродукция одной из работ Караваджо. Барнс бросает на нее мимолетный взгляд. Он никогда не был ценителем искусства, но видел оригинал, который когда-то давно хранился в Дублине. На подлиннике лица двух главных действующих фигур выделялись светлыми пятнами, привлекали внимание. А тут какая-то блеклая, тусклая толпа. И нет никого, кто заставил бы остановиться, разглядеть что-то скрытое.

Джеймс хмурится, ругая себя за отвлеченные мысли, отворачивается от картины, проверяет на месте ли оружие, и выходит, негромко закрывая за собой дверь.

***

Ночь и следующий день выдаются суматошными и вызывают кучу головной боли не только у Джеймса, но и у Наташи. Барнс не любит суету и беспорядок, поэтому беготня и некая паника, намечающаяся среди его людей, вызывает в мужчине глухое раздражение и чувство досады. «Они же тут все просрут, пока нас не будет», – озвучивает его мысли Наташа. На данное утверждение Джеймсу, увы, нечего ответить, потому что единственный человек, на которого он может положиться, уходит вместе с ним. Он лишь надеется, что парни, на которых он все оставляет, не совсем идиоты, но особых надежд все же не питает.

Почти до трех часов ночи Барнс занимается передачей оружия. Глава севера – Тони Старк, весьма и весьма недоволен тем, как складываются дела, несмотря на то, что Фьюри действительно с ним поговорил и что-то там наплел про испарившуюся половину партии. Барнс его понимает. Он не любит нарушать договоренности и подводить людей, и окажись сам в такой ситуации, тоже вряд ли бы обрадовался. Поэтому то, что, в конце концов, ему удается расстаться со Старком почти добрыми и почти друзьями – сродни чуду.

Джеймс возвращается домой ближе к пяти утра, погружается в тревожный короткий сон, и просыпается, когда за Наташей, ушедшей собирать оброк с должников, закрывается дверь. Голова привычно тяжело гудит, мышцы левой руки тянет и выкручивает, но Барнсу хотя бы можно вдоволь хромать по всему периметру их небольшой берлоги, пока нет Романовой – из комнаты в кухню и обратно. Он быстро расправляется с тарелкой склизкой, пресной каши, которая оседает камнем на дне желудка, и садится за карты. Нужно доработать маршрут.

В середине дня возвращается Наташа. Ее появление заставляет Джеймса оторваться от пожелтевших листов. Он разгибает затекшую спину, трет уставшие глаза и вопросительно смотрит на девушку. Судя по всему, у нее хорошие новости.

– Смотри, Джеймс! Фьюри выделил нам… – она держит паузу, – пять кусков мыла, а еще две плитки шоколада!

Барнс давно не видел Наташу такой счастливой.

– Оно даже пахнет мылом! – девушка сияет от счастья и никак не может оторваться от прямоугольного бруска, завернутого в бумагу. – Вот, понюхай! Да за такое богатство жизнь отдать не жалко.

Она протягивает сверток. Мужчина послушно склоняется над ним и принюхивается. И правда, пахнет мылом, а не как обычно – чем-то средним между перетопленным на десятый раз протухшим жиром забитого скота и экскрементами.

– Да, здорово.

Он чувствует себя виноватым. Сам Барнс как-то научился довольствоваться тем, что они теперь имеют: скудная малокалорийная пища, топорная одежда военного покроя – к тому же, почти вся коричнево-зеленого или серого оттенка. И отвратительные по качеству средства личной гигиены: зубную пасту практически невозможно достать, поэтому чаще всего приходится использовать либо соду, либо зубной порошок, который потом еще долго скрипит на зубах, как песок; мыло почти не пенится, оставляя после себя не только мерзкий запах, но и ощущение жирной пленки на коже. Те вещи, которые всегда имелись в достатке, которыми пользовались ежедневно, о наличии которых ни один человек никогда особо не задумывался, вдруг стали цениться на вес золота. Так вот Барнс смирился с таким течением дел довольно легко. Во времена службы тоже особо не шиковали, хотя военным, само собой, доставалось больше, чем гражданским. Но каждый раз, когда Наташа с трудом прочесывала тусклые, остриженные под каре волосы, которые когда-то давно струились огненно-рыжими прядями по спине, или когда она безотчетно дотрагивалась до обветренной, высушенной кожи рук и лица – в такие моменты Барнс всегда испытывал чувство вины. Он не мог объяснить, но понимал, что Наташе не хватает простых мелочей, которые могли бы ее порадовать. За пределами карантинной зоны Джеймс как-то нашел гребень для волос. На нем тускло поблескивали голубые и синие камешки – гребешок венчали пять цветков-фиалок.

– Очень красиво, – пробасил тогда Барнс, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, не зная, куда деть руки, когда Наташа заколола волосы и сияющими глазами смотрела на мужчину, ожидая вердикта.

С тех пор украшение она надевала по особым случаям. За минувшие восемь лет таких можно было насчитать от силы штуки три-четыре.

– Я была у Ника, – продолжает девушка. Джеймс кивает, это он уже понял. – Кроме мыла и шоколада он передал еще кое-что из одежды, медикаменты, сухпайки. Ночью будет оружие. Кстати, я выбила патроны для ЗИГ Зауэра у должников.

– Молодец, – он не знает, как бы все успел без Наташи. – Спасибо.

– Как дела с маршрутом? – Романова облокачивается на спинку дивана и смотрит через плечо мужчины на разложенные по всему столу карты.

– Больше четырех тысяч километров, – Джеймс откидывается назад и усмехается, когда видит выражение лица Наташи.

– Пока мы дойдем до Эс-Эл-Си, незараженных людей вообще не останется!

– Может, найдем какой транспорт по пути.

– Ага, какой-нибудь добряк непременно согласится подбросить нас до ближайшей лесополосы.

– Необязательно, – качает головой Барнс, – можно оставить прямо на дороге, к чему эта возня?

– Действительно, – Наташа округляет глаза и даже не пытается скрыть сарказм в голосе.

– К Индиаполису приближаться не стоит, поэтому будем двигаться севернее, – мужчина становится серьезным. – До конечного пункта будет три крупных города, около которых мы пройдем, – он указывает на выделенные точки, – Питтсбург, Линкольн, Шайенн.

– Питтсбург тоже неплохо было бы обойти стороной, – девушка внимательно смотрит на карту, задумчиво кусая губу.

– Да, но тогда придется делать крюк.

– Хорошо, в таком случае просто не будем заходить в сам город.

Барнс согласно кивает и сверяет все еще раз.

Он думает, что зря не узнал больше подробностей о том, кого они будут сопровождать. Если бы в пути были только они с Наташей, то за день легко можно было бы преодолеть километров двадцать-двадцать пять, им двоим под силу такой темп. Джеймс не особо верит, что у кого-то из солдат Фьюри вдруг чудесным образом появился иммунитет, но рассуждая логически – раз этот «кто-то» знаком с Ником, то, скорее всего, так или иначе человек связан с той сферой, в которой они все вращаются. Подобные предположения позволяют Джеймсу надеяться, что «кто-то» – весьма и весьма подготовленный и физически выносливый человек.

Ожидания, основанные на пустых надеждах и умозаключения, неподкрепленные фактами – бич всего человечества. А Джеймс Барнс по-прежнему часть этого самого человечества.

***

Осторожно продвигаясь в сторону назначенного места, мужчина чувствует себя довольно бодро. Во многом это заслуга Наташи, которая едва ли не силой уложила его вечером спать.