– Но я не голодный, Джеймс, – отнекивается мальчик, растирая ноющую грудь холодной ладонью.

– Надо поесть, – не терпящим возражений тоном настаивает мужчина.

Роджерс полусонно жует кусок оленины, глотает протянутую таблетку, снова пьет еловый отвар и опять засыпает.

Ночью, когда Стив сопит забитым носом и изредка кашляет, Джеймс выбирается из дома и срывает еще веток, чтобы наутро приготовить свежее питье. Возвращается, внимательно оглядывает Роджерса, накрывает его двумя пледами, которые мальчик сбил в ноги, и ложится рядом, натягивая рукава куртки на замерзшие ладони.

Следующий день проходит точно в таком же режиме. Еще через день Стиву легче. Нос почти дышит, а горло, если верить словам мальчика, не так скребет и глотать вроде бы не больно. Барнс снова готовит хвойный отвар, следит за тем, чтобы Роджерс вовремя его пил, не забывал про таблетки и еду. К вечеру температура если и есть, то совсем не высокая. Стив выглядит более оживленным и к нему возвращается привычная болтливость, так что Джеймс успевает вздремнуть перед ночным обходом.

Когда он возвращается, Стив уже спит. Барнс бесшумно проходит и укладывается рядом. Он слушает тихое сопение мальчика и тоже пытается уснуть. Что-то терзает его. Мужчина не привык копаться в себе, разбирать собственные чувства и эмоции. На это просто нет времени. Да и желания особого, откровенно говоря, тоже нет. Потому что Барнс знает – стоит только раз углубиться в собственное сознание, тут же увязнешь среди прошлого, а потом только и останется, что сожалеть. Поэтому он заставляет себя не думать. Абстрагироваться от всего. Барнс шумно вздыхает и замирает в напряжении, когда Роджерс начинает поворачиваться. Сначала Джеймс думает, что разбудил его, но Стив просто вертится во сне. Сбивает плед в ноги и замирает, прижавшись к Барнсу.

Джеймс напряжен. Он ждет чего-то, но сам толком не знает чего. В комнате темно, но они лежат совсем близко, и Барнс может разглядеть непослушные вихры на затылке, гладкий высокий лоб и даже подрагивающие длинные ресницы.

Вдруг мужчина поддается какому-то необъяснимому внутреннему порыву и прижимается губами ко лбу мальчишки. Прикосновение длится всего несколько мгновений, пару секунд, но для Барнса они бесконечны. Он касается прохладной кожи своими обветренными горячими губами, колет жесткой отросшей щетиной. И даже в этом «не поцелуе» видна вся разница между огрубевшим, черствым Барнсом и мягким, юным, полном жизни Роджерсом. И именно Барнс ведет Стива туда, где его жизнь оборвется. Знает ведь, что ведет на гибель, и продолжает вести. А Роджерс продолжает идти за ним. Мужчина гонит от себя сравнения, приходящие на ум. Стив не святой, нет. Но Барнс не может отделаться от мысли, что повторяет сюжет, который уже был разыгран когда-то.

Он просыпается среди ночи, но пробуждение непривычно. На этот раз он не чувствует себя так, будто во сне его перемололи, пропустили через мясорубку очередного кошмара, в котором вновь и вновь ему дробят кости с левой стороны тела. Голове непривычно легко, но рука все равно гудит. Только это не выкручивающая кости, сухожилия и суставы застарелая боль, это Стив уснул на его левой руке, отчего та затекла. Барнс не двигается. Вся ситуация в целом для него непривычна. Он не помнит, когда последний раз просыпался с ощущением чужого тепла рядом, и – что наиболее важно – чужое присутствие не раздражает. Мужчина слегка морщится и подумывает, как лучше убрать руку, но мальчишка вдруг начинает возиться и Барнс слышит, как он недовольно хныкает, когда своеобразную «подушку» пытаются вытащить из-под головы. Джеймс замирает и ждет, затаив дыхание, пока Стив перестанет ворочаться. Наконец Роджерс успокаивается и около уха вновь раздается безмятежное сопение. Джеймс еще какое-то время лежит, уставившись в потолок. Смиряется с участью «подушки», натягивает плед Стиву на плечи и вскоре снова засыпает.

***

– Но Джеймс, ты же обещал! – Стив стоит в криво надетой шапке и с укором смотрит на мужчину, который закидывает ружье на плечо и ни в какую не хочет поддаваться на уговоры Роджерса.

– Я обещал, что возьму тебя с собой, если будет не очень холодно, – напоминает Барнс, серьезно глядя на сердито сверкающего глазами больного.

– Но…

– Стив, – не терпящим возражений тоном, прерывает его мужчина, – на улице мороз, ты только перестал кашлять, еще позавчера у тебя была температура. Улавливаешь?

– Да, – буркает Роджерс, стягивая шапку.

– Отлично. Нож? – мальчишка послушно демонстрирует холодное оружие, заботливо заточенное Барнсом накануне. – Пистолет? – Роджерс вытаскивает из-за пояса Кольт. – Хорошо, но это…

– На крайний случай, – заученно повторяет Стив.

– Верно, – Джеймс доволен, – скоро вернусь.

– Ага.

Головой Стив понимает, что Барнс прав: рано ему еще идти с ним на охоту, все равно придется провести на улице довольно продолжительное время, а он только более-менее поправился. Но на душе неспокойно. И Роджерс не понимает почему. Не в первый раз ведь остается один.

Уже на выходе Джеймс вдруг останавливается и будто неуверенно смотрит на мальчишку. Можно было бы назвать это волнением, но Барнсу слишком хорошо знакомо это чувство – почти животное чутье. Что-то будет.

– Я правда быстро, – он не хочет, чтобы Стив волновался. Не из-за чего. Перебрасывать свою паранойю и подозрительность на него не стоит.

– Знаю, – если мальчик и удивлен, то не подает виду, – буду ждать тебя, – тихо бормочет он себе под нос, когда Джеймс уходит.

Он все никак не может сосредоточиться. Выслеживает не очень крупного молодого оленя, но мыслями пребывает не здесь. Ожидание выматывает сильнее, чем обычно, и Джеймс неосознанно начинает постукивать пальцем по холодному металлу оружия.

Он следит за добычей из густо заросшей низины. Летом, когда все кругом цветет, тут, должно быть, вообще не пройти, но сейчас крепкие, переплетенные между собой ветви, припорошенные снегом – хороший наблюдательный пункт.

Спустя довольно продолжительное время Барнс, наконец, выпрямляется и поднимает ружье. Вдруг над его головой с резким трубным криком в серое низкое небо взмывает птица. Мужчина наклоняет голову, чтобы в лицо не попал снег, упавший с потревоженных ветвей, ругается беззвучно. Вновь выпрямляется, удобнее перехватывает оружие и замирает, глядя на вскинувшего голову и смотрящего прямо на него зверя. Олени плохо видят, но у них отлично развиты слух и обоняние. Барнс почему-то не может избавиться от ощущения, что темные влажные глаза следят за ним. Он длинно выдыхает и с силой трясет ближайшую ветку. Снег осыпается на землю, деревья начинают шуметь, а олень тут же срывается с места, длинными прыжками увеличивая расстояние между собой и неудавшимся охотником.

– К черту. – Джеймс торопливо выбирается из низины.

Его будто силком кто-то тянет обратно. Нервное волнение становится физически ощутимым – в районе солнечного сплетения собирается тугой комок и Джеймса начинает мутить. Барнс с торопливого шага переходит почти на бег. Он слышит, как скрипит снег под ногами, как вздыхают и постанывают заиндевевшие деревья, слышит свое прерывистое дыхание и учащенное сердцебиение. Вот Стив посмеется, когда Барнс примчится словно бесами гонимый. Встревоженный, обеспокоенный…да что там обеспокоенный? Напуганный. Еще и с пустыми руками. Ладно, это не страшно: у них есть запас мяса, на пару дней хватит. А послезавтра они уже вместе со Стивом пойдут охотиться. Джеймс ему еще раз объяснит и покажет, как выслеживать добычу, как подстреливать и как свежевать.

Ему почти удается успокоить себя, но когда он уже совсем близко, так, что видно крышу их дома, Джеймс сразу понимает – что-то не так. Он понимает это спинным мозгом, самым нутром. Тем самым пресловутым звериным чутьем, которое столько раз спасало ему жизнь. У него сердце пропускает удар и холодные руки спазматически сводит при мысли, что он опоздал и со Стивом что-то случилось.

Барнс срывается с места, ни секунды не думая о том, что окажется как на ладони, станет почти идеальной мишенью.