Литмир - Электронная Библиотека
A
A

…Стоял посреди двора, погружённый в воспоминания. Сколько всего было! И хорошего, и плохого, если поковыряться. Только зачем?

Посмотрел в небо, на крест знаменитого на всю Украину храма. Солнечные лучи играли с раннего утра, отражаясь от золотого купола и креста… Красота-то какая!.. Ещё князья Острожские строили, а храм до сих пор стоит и радует людей. Господи, столько лет храму! Род князей Острожских растаял, исчез во времени, а память о них осталась. Нет, значит, не исчез род, память материализовалась в этой крепости и храме. Вот и он, немолодой уже Антон Станиславович, посмотрел на эту красоту и помянул мысленно князей. Слышат его там, на небесах? Подумалось: а что он сделал в земной жизни?.. Передал свою любовь к русской литературе и свои знания детям, лишённым судьбой слуха. Издал несколько книжек со стихами, увлёкся театром, много лет играл в народном театре Острога. Его заметили, даже приглашали на сцену в область. Тамара воспротивилась.

«Не ходи, Тоник, – попросила, – не будет у нас жизни с твоими гастролями».

Послушался Тамару – любил её. И наверно, она была права. Засматривались на него девчата. Может, и не остерёгся бы. И как тогда? А так прошла жизнь в любви и семейном согласии, правда, не без потрясений. Вспомнилось давнее, но не забытое горе: сын, – смахнул слезу с глаз. «Какой парень был!.. Красавец. Только из армии вернулся. Нелюди! Убили исподтишка и живут как ни в чём не бывало. Сгубили невинную душу. А сколько он мог сделать в этом мире?!» – думал о погибшем сыне, тяжело ступая к пасеке в углу двора.

Пчёлы – Божьи создания: они и от тяжёлых мыслей отвлекают, и радостью душу питают.

«Милые мои, водички вам надо. Налью, налью сейчас», – прошептал Антон, умилённо рассматривая пчёл, хлопочущих на лотках ульев.

Одни улетают, другие прилетают с нектаром, здесь же охрана начеку… Пчёлы устраивают свою жизнь разумней, чем кое-кто из людей. Всё делается ради общего блага.

Он долго возился на пасеке, отгоняя от себя мысли о разговоре с Марией, но мысли, словно пчёлы, роились: то улетали, то опять возвращались. Что из того, что без мёда?!

В тот же вечер он не удержался и рассказал о новости жене. Тамара на удивление восприняла известие спокойно, лишь печально промолвила:

– Знать бы, что этот ребёнок твой. А так что скажешь… Непонятно, как детям и внукам будем объяснять. Они-то ничего не знают о той истории. Она замужем? Дети есть?

– Не знаю ничего, Тамара… Если встретимся, порасспрошу.

– Не встречаться нельзя, Антон.

В пятницу работал на благо школы, красил, малярничал, с коллегами разговаривал и даже пытался шутить, но как-то с неохотой, через натугу.

– Антон Станиславович, вы будто бы в другом месте сейчас. Стихи пописываете? – удивился коллега Владимир Квасюк.

– Написал одно лет сорок назад, а сейчас думаю о последствиях.

– Ну, Станиславович, даёшь! – заметил Квасюк. – Извини, но ты словно с ума сошёл. Ходишь, работаешь, сам с собою разговариваешь.

– Не сошёл, а спрыгнул.

В субботу Антон Станиславович весь день топтался без дела во дворе, ожидая автобуса со вновь обретённой дочерью.

Прикатил автобус, проскрипела калитка… Всматриваясь в её черты, желая и не желая, чтоб всё подтвердилось, чтоб чужая женщина оказалась его дочерью, он недоумевал, как накануне не мог или не умел выйти из зажимов не своей роли. У неё своя семья: муж, две дочери, еще не замужние, а он видел перед собой Лию, улыбчивую и сдержанную, умную и непосредственную, но ни капли крови, хоть отдалённо напоминавшей сходство с ним, не обнаружил. Ну ни кровиночки.

– Я тебя увидела и счастлива, – сказала Мария на прощанье. – Мне больше ничего не надо. До замужества была на маминой фамилии, а отчество твоё – Антоновна. Мама никогда не отвечала на вопрос, кто мой отец. Она говорила, что он умный и хороший человек. И ничего более. Только в последний момент прошептала, чтоб я с тобой встретилась.

– Я не знаю, что в таких случаях нужно говорить. Не знаю, не знаю, – расписался в бессилии Антон Станиславович.

Мария уехала в Саратов, а он остался с раздумьями и сомнениями. Так продолжалось долго. Прежней, тихой пенсионной жизни как не бывало. Занимался пасекой, домашним хозяйством, собакой – свирепой кавказской овчаркой. А мысли были там, в далёком прошлом.

Минуло медовое лето, мёда собралось сколь надо, если не сверх того. И себе хватило, и детям, и друзей одарил, и знакомым перепало.

«Жила бы Мария рядом, и ей досталось бы мёда», – подумал с устатку вечером.

К осени ветки от яблок ломились, пришлось подпорки поставить. И опять пожалел, что Мария далеко и яблок ей не достанется.

Зима, бесснежная и тёплая, не радовала. В феврале так потеплело, что пчёлы из ульев появились, сонно ползая по лоткам. А он, не обращая внимания на причуды природы, ходил хмурый: мучился, переживал. Нелегко в этом жестоком современном мире совестливому человеку жить. Ой, нелегко!.. Ночью вскакивал и шёл на кухню, чтоб не будить Тамару. А та тоже не спала, лежала в темноте с открытыми глазами, неслышно охая и вздыхая. Так в беспокойстве прошла зима, и весна минула.

Худо ли, бедно ли, но уже год с тех пор, как приезжала Мария, отмотался. Иногда звонил, говорил по телефону. Но что можно сказать в трубку, не видя человека?.. Как-то сорвалось у него:

– Мария, может, нам заказать экспертизу? Генетическую.

После долгого молчания услышал:

– Надо ли? И зачем?

Однажды, в тихий летний день, присел во дворе и задремал. И увидел в полудрёме себя, молодого, стоящего у калитки с Тамарой. А над деревьями пылало ярко-красное зарево: то ли солнце закатное, то ли пожар где-то разгорался. А потом увидел идущую мимо них Лию с маленькой девочкой и голос её услышал:

«Не пугайся, Антон. Красное солнце к вечеру – на добро…»

А девочка вдруг заплакала, тоненько так и жалостливо. И от этого плача он очнулся. Рядом тёрся о ногу приблудный котёнок и жалобно мяукал.

«Откуда он? Надо же… Потерялся? Или кто подбросил? Не дай Бог за загородку к овчарке попадёт… Вмиг разорвёт», – подумал и протянул руку, подобрал несмышлёныша. А тот, не будь хил, неловко, но резво отскочил от него и, поднырнув под загородку, спустя мгновенье оказался перед пастью овчарки.

«Всё. Пропал дурашка маленький», – ёкнуло внутри. К его удивлению и радости, злая овчарка принялась облизывать котёнка.

Назавтра, с утра, Антон пошёл на кладбище к сыну. Долго стоял перед обелиском с портретом улыбчивого парня с кудрявой головой. Положил пучок белых ромашек на чёрный мрамор с выбитым на нём «Memento Mori».

Вечером он долго не мог заснуть, вздыхал, по привычке ворочался с боку на бок.

– Толик, не могу больше молчать. Будь что будет. Письмо тебе приходило от Лилии. А я тебе его не отдала, – прошептала Тамара и заплакала.

– Тамара, ты читала его? Что там было?

– Нет. Не распечатывала. Прочитай сам, если хочешь.

А в письме было всего несколько фраз: «Антон, Мария не твоя дочь. А могла быть твоей. Я тебя любила. Мне недолго уже осталось. Не хочу уходить с грехом. Прости, если сможешь. Лилия».

На следующий день утром Антон Кулаковский отправил Марии телеграмму: «Доченька! Буду в Саратове через два дня. Целую. Папа».

Такая беспощадная любовь

Было далеко за полночь. Уже затихли в чёрной тьме голоса электричек. Тишь небесная полнилась звёздами. Мягкий свет ночника освещал красивую женщину с книгой в руках. Зачиталась. Всё про любовь из жизни позапрошлого века! Муж посапывает себе. И пусть! Она, Саша, – в другом мире, где чистая любовь, тихая, умная, лиричная. Простые слова и море чувств! Да что там море – океан после шторма, когда безбрежье волн полно сил, никак не успокоится… Какой страстный монолог о любимой женщине, покинувшей скабрёзную землю!

Шёпотом Саша повторила до дрожи в сердце поразившие её строки:

Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня…
Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
5
{"b":"688822","o":1}