– Вглядитесь, – сказал монах, – посмотрите на одно из многочисленных грандиозных надгробий, где покоится прах этого великого народа. Они тоже в своей гордыне и несправедливости отвернулись от Бога, как ваши тамплиеры. Идите туда! Идите, как шел туда я в ночной тишине, и спросите эти руины о величии их господ, идите, но только ветра свист и волчий вой будут вам ответом.

Сеньор де Бембибре, до этого момента пребывавший в смятении, оказался сокрушен окончательно и не мог вымолвить ни слова.

– Сын мой, – добавил прелат, – подумайте об этом хорошенько и отрекитесь, пока еще не поздно. Бегите от этих несчастных не оглядываясь, как праведник Лот бежал из Гоморры.

– Как только я увижу то, о чем вы говорите, – ответил дон Альваро со спокойной решимостью, – тогда и последую вашему совету. Тамплиеры, возможно, иногда высокомерны и несдержанны, но это лишь потому, что несправедливость испортила их благородный характер. Они дадут ответ перед папой римским, и их безгрешность останется чиста как солнечный свет. Но в итоге, отец мой, увидев благородство моих намерений, сделаете ли вы что-либо для блага моей души и для доньи Беатрис, которую так любите?

– Ничего, – ответил монах, – я не буду способствовать укреплению храма гордыни и зла.

Тогда кабальеро поднялся и сказал:

– Вы свидетель того, что мне отрезаны все мирные пути. И дай бог, чтобы вам однажды не бросили это в лицо!

– Храни вас небо, добрый рыцарь, – ответил аббат, – и да прозреет ваша душа.

Затем он проводил дона Альваро во двор монастыря и, попрощавшись, вернулся в свою келью, где предался грустным размышлениям.

Дон Альваро, хотя и не питал больших иллюзий в отношении встречи с аббатом, результат, тем не менее, стал для него неожиданностью. Неисправима слабость бедного человеческого сердца, только неумолимая и холодная реальность может заставить его расстаться с надеждой – тем талисманом, что так облегчает и украшает жизнь. Магистр, со своей стороны, наоборот, предвидел такой исход, поскольку слишком хорошо знал глубину фанатизма, который в душе настоятеля Карраседо задушил все благородные чувства. Но, стремясь поднять дух своего племянника и подчиняясь великодушному порыву, который всегда склоняет души возвышенные к миру и согласию, он все-таки решился на этот шаг. Те же самые причины побудили его нанести визит сеньору де Арганса, хотя критическая ситуация, в которой находился орден, с одной стороны, и всем известное честолюбие дона Алонсо – с другой, должны были заставить его отказаться от этой попытки. Однако нежность старика к своему единственному родственнику порой граничила со слабостью, хотя внешне это проявлялось очень редко.

Итак, в тот день, о котором мы только что рассказали, он выехал из командорства Понферрада в сопровождении свиты и направился в Аргансу. Визит вышел мучительным и неловким, поскольку дон Алонсо, стремясь уйти от честного и искреннего объяснения ситуации, по поводу которой его и так мучила совесть, отгородился стеной холодной учтивости. Магистр убедился, что решение дона Алонсо неизменно, но, поскольку слишком ревностно относился к чести своего ордена и своему достоинству, чтобы опуститься до бесполезных просьб, попрощался с этим домом, порог которого он столько раз пересекал с душой, полной таких прекрасных намерений.

Как бы то ни было, сеньор де Арганса несколько встревожился, узнав о чувствах, которые испытывает дон Альваро к его дочери, что решил ускорить насколько это возможно брачный союз с графом, стремясь искоренить какое бы то ни было беспокойство. Он мало опасался сопротивления своей жены, поскольку привык к тому, что она постоянно подчиняется его решениям, но характер дочери, унаследовавшей немало его собственной твердости, вызывал у него некоторые опасения. Тем не менее, как человек благоразумный и энергичный, в достижении своей цели он рассчитывал как на отцовский авторитет, так и на свое влияние на дочь. Итак, однажды вечером, когда донья Беатрис сидела подле своей матери, вышивая покров для церкви, который собиралась подарить монастырю Вильябуэна, где в то время настоятельницей была ее тетка, в комнату вошел ее отец и сказал, что им необходимо обсудить важное дело. Донья Беатрис отложила работу и с почтительным вниманием приготовилась слушать. Черные, цвета эбенового дерева кудри, струившиеся вдоль ее лица, и тревога, прятавшаяся в глазах, делали ее лицо еще более интересным. В душе дона Алонсо шевельнулась гордость при виде того, как красива его дочь, в то время как на глазах доньи Бланки выступили слезы от мыслей, что эта красота и богатство, скорее всего, будут причиной ее постоянных несчастий.

– Дочь моя, – сказал дон Алонсо, – ты знаешь, что Господь отнял у нас твоих братьев и ты – единственная и последняя надежда нашего дома.

– Да, сеньор, – ответила донья Беатрис нежным, мелодичным голосом.

– Таким образом, твое положение, – продолжил отец, – обязывает тебя заботиться о чести нашего рода.

– Да, отец, и Бог свидетель, что ни на мгновение я не допускала мысли, которая не была бы преисполнена уважения к чести ваших седин и спокойствию моей матери.

– Иного я и не ожидал от человека, в венах которого течет моя кровь. Я хотел сказать тебе, что наступил момент, увенчавший самые страстные мои желания, когда я могу пожинать плоды своих усилий. Граф де Лемус, самый благородный и могущественный сеньор Галисии, пользующийся покровительством короля и в особенности инфанта дона Хуана, просил у меня твоей руки, и я дал ему согласие.

– Не тот ли это граф, – спросила донья Беатрис, – который после того, как получил от благородной королевы доньи Марии местечко Монфорте в Галисии, тут же покинул ее войско, чтобы встать под знамена инфанта дона Хуана?

– Тот самый, – ответил дон Алонсо, совсем не обрадованный вопросом дочери. – И что ты хочешь этим сказать?

– Возможно ли, чтобы мой отец выбрал мне в мужья человека, которого я не смогу не то что полюбить, но даже уважать.

– Дочь моя, – сдержанно ответил дон Алонсо, поскольку знал противника, с которым собирался иметь дело, и не хотел использовать силу, разве что в самом крайнем случае. – Во времена смут и междоусобиц нелегко пройти, не оступившись хотя бы раз, поскольку дорога полна ям и ухабов.

– Да, – ответила она, – дорога властолюбца всегда усеяна препятствиями и трудностями, а честная тропа рыцаря ровна и спокойна как луг. Граф де Лемус, несомненно, могущественен, и, хотя многие его боятся и ненавидят, я не слышала никого, кто говорил бы о нем с почтением и уважением.

Не зная, как парировать выпад дочери в адрес де Лемуса и его безграничного честолюбия, в гневе дон Алонсо забыл о своих былых намерениях и резко ответил:

– Ваша обязанность – молчать, повиноваться и принять в мужья того, кого выберет вам отец.

– Моя жизнь в ваших руках, и, если вы прикажете, я хоть завтра уйду в монастырь. Но я не могу стать женой графа де Лемуса.

– Что за страсти бушуют в вашей душе, донья Беатрис? – спросил отец, глядя на нее испытующим взглядом. – Вы любите сеньора де Бембибре? – внезапно спросил он.

– Да, отец мой, – искренне ответила она.

– Но разве я вам не сказал, чтобы вы с ним распрощались?

– Я с ним уже попрощалась.

– Почему же тогда не распрощалась с ним эта нелепая страсть в вашем сердце? Самое время вам задушить ее в себе.

– Если такова ваша воля, я задушу ее у подножия алтаря. Я выменяю на любовь небесного супруга любовь дона Альваро, который чистотой своей веры больше заслуживает Бога, чем меня, несчастную женщину. Я откажусь от всех своих мечтаний о счастье, но не забуду его в объятиях другого мужчины.

– Вы поедете в монастырь, – ответил дон Алонсо, вне себя от негодования, – но не для того, чтобы исполнить ваши безумные капризы или стать монахиней, на что вас толкает ваш мятежный характер, а чтобы в уединении, вдали от меня и вашей матери, научиться послушанию и уважению, с которым вы должны ко мне относиться.