Крепость тамплиеров в г. Понферрада, Эль-Бьерсо, провинция Леон, XII век. Фото 2019 г.
Макет крепости Понферрада. Фото 2019 г.
Сейчас уж не осталось следов того могущества тамплиеров, что священными письменами высечено в камне, символов их ритуалов, церемоний и знаменитого креста, грозы неверных; рассеяно все здесь и там в тех мощных стенах. Но в те времена, о которых идет речь, крепость представляла собой прекрасный образец власти и могущества своих владельцев. Дон Альваро оставил своего коня в руках рабов-африканцев и, сопровождаемый двумя кандидатами в рыцари, поднялся в главный зал. Это была великолепная комната, выстланная восточными коврами, с потолком и стенами, украшенными в шахматном порядке алым и золотым, и с узорчатыми окнами. Как диковинная шкатулка, она была украшена со всей роскошью, приличествующей светскому и духовному главе столь богатого и известного ордена. Кандидаты оставили кабальеро у двери, и, после привычного благословления, стражник, который нес охрану в прихожей, ввел его в комнату дяди. Это был почтенный старик, высокий и сухопарый, с седыми волосами и бородой. Его аскетичное и сосредоточенное выражение лица смягчалось невероятным добродушием. Он уже начинал сутулиться под грузом прожитых лет, но было заметно, что бодрость еще не покинула его тело, привычное к военным тяготам и закаленное постами и ночными бдениями. Одет он был в белое монашеское одеяние храмовника и внешне практически не отличался от простого рыцаря. Удар, который угрожал ордену, и те неприятности, которые возникли у любимого племянника и удручали последнего отпрыска его рода, легли тенью грусти на его чело и придали его выражению лица еще больший налет серьезности. Магистр, выйдя навстречу дону Альваро, обнял его чуть более растроганно, чем обычно, и провел его в некое подобие кельи, в которой обычно находился. Ее обстановка и убранство являли собой образец аскетизма и бедности, как было при Гуго де Пейне и его сподвижниках во времена создания ордена, красноречивой эмблемой которого не зря были два рыцаря на одном коне. Дон Родриго как в силу своей должности, так и в силу исключительной бережливости своего характера мог быть прекрасным примером скромности и смирения. Они присели на деревянные стулья, стоявшие у грубо сколоченного орехового стола, на котором горела массивная бронзовая лампа. Дон Альваро подробно рассказал старику обо всем случившемся, что тот и выслушал с большим вниманием.
Крепость тамплиеров в г. Понферрада, Эль-Бьерсо, провинция Леон, XII век. Фото 2019 г.
– Во всем этом, – наконец ответил он, – я вижу руку, которая обезглавила сына Гусмана под стенами Тарифы на глазах у его отца. Граф де Лемус связан с ним и другими сеньорами, которые мечтают о разгроме ордена, чтобы поживиться на его останках. Они опасаются, что твой брачный союз с сеньорой, столь богатой землями и вассалами, укрепит наши силы в королевстве, и так уже внушающие им страх. Польстив честолюбию дона Алонсо, они использовали все низменные средства, чтобы разделить нас. Бедная донья Беатрис! – добавил он печально. – Кто бы сказал ее благочестивой матери, когда она растила с таким усердием и заботой свою дочь, что та должна будет стать наградой в таком подлом заговоре.
– Но, сеньор, – продолжил дон Альваро, – вы думаете, что сеньор де Арганса останется глух к голосу совести и чести?
– Сын мой, – ответил храмовник. – Тщеславие и амбиции иссушают родники души, и отдаляется человек от Господа, дающего истинное благородство и добродетель.
– И между вами не было никакого официального соглашения?
– Никакого. Видно, такова уж твоя нелегкая судьба, дон Альваро, иначе не случилось бы того, что донья Бланка, которая ценила тебя так высоко, сейчас стала причиной твоих страданий. Сначала она сопротивлялась вашему союзу, поскольку хотела, чтобы ее дочь познакомилась с тобой поближе до того, как отдать свою руку и сердце. И дон Алонсо, впервые смирив свой заносчивый характер, уступил просьбам своей жены. Поэтому, несмотря на то что совесть и обязывает его, мы, со своей стороны, ничего не сможем сделать, чтобы заставить его сдержать обещание.
– Другими словами! – воскликнул Дон Альваро. – Мне не остается иного пути, чем тот, который указывает мое отчаяние.
– Тебе остается вера в Бога и в свое собственное доброе имя, этого у тебя никто не отнимет, – ответил магистр сурово, хотя в голосе его проскользнули нотки нежности. К тому же, – добавил он спокойно, – остались еще человеческие средства, которые в состоянии свернуть дона Алонсо с того гибельного пути, по которому он хочет направить свою дочь. Я бы, возможно, не сказал об этом последнем средстве, потому что, несмотря на мою осмотрительность, это может еще больше обострить ненависть к нашему благородному ордену. Завтра ты поедешь в Карраседо и передашь от моего имени письмо аббату. Его духовное звание может как-то повлиять на высокомерность сеньора де Арганса, и, надеюсь, если я попрошу, он не откажет в помощи своему брату. И мой, и его орден зародились в лоне учения святого Бернарда, получив свои первые заветы от святости его сердца. Сколько лет мы сражаемся под знаменем Христа в поисках царства, которого не было в этом мире.
Дон Альваро немного смутился, увидев, что в эгоизме своего горя он забыл о тревогах и невзгодах, которые, словно терновый венец, окружали эту седую, почтенную голову. Тогда он начал рассказывать о ходивших слухах, старик, опираясь на его плечо, спустился по лестнице, они дошли до Оружейной площади и, двигаясь вдоль стены, вышли к реке.
Ночь была тихой, и луна светила посреди синего безоблачного неба. Оружие караульных вспыхивало в ее лучах, отбрасывая живые отблески при движении. Река с приглушенным гулом серебряной лентой сбегала к подножию холма. Лес и горы проступали смутными очертаниями, как обычно бывает при лунном свете. Все располагало к меланхолии, зерна которой есть в глубине каждой благородной души. Магистр сел на одно из каменных сидений, расположенных у зубцов башни, а его племянник занял место напротив.
– Ты, наверное, думаешь, сын мой, – сказал он, – что могущество тамплиеров, у которых больше двадцати четырех командорств в Кастилии, не говоря уж о других менее важных крепостях, а в Арагоне – целые города, да и по всей Европе более чем девять тысяч домов и крепостей, чрезмерно велико. И что именно это породило ту гордыню и высокомерие, обвинение в которых им теперь и бросают в лицо.
– Да, так я и думаю, – ответил племянник.
– Так думают большинство из наших, – ответил магистр, – чувство превосходства обуяло нас. Чувство превосходства, которое погубило первого человека и которое еще погубит стольких его сыновей. В Палестине мы поплатились за свое презрение и тщеславие завистью остальных и в результате потеряли ее – нашу отчизну, нашу единственную истинную родину. О, Иерусалим, Иерусалим! Священный город! Утешение для всех на земле! – воскликнул он высокопарно. – В тебе остались все силы наших защитников, а оставив Сен-Жан д´Акр, мы испустили последний вздох. С тех пор мы скитаемся по Европе, окруженные могущественными врагами, что зарятся на наши владения, утратив наши изначальные принципы смирения и скромности. Весь мир ополчился против нас, и даже папская тиара, которая всегда служила нам щитом, кажется, склонилась на сторону наших врагов. Наши братья уже стонут в застенках Филиппа, и Бог знает, какой конец их ждет, спаси их, Господи! – воскликнул он громовым голосом. – Там они застали нас врасплох, но и здесь, и в других частях мира они увидят нас готовыми к бою. Папа может распустить наше братство, рассеять нас по всему свету, как народ Израилев, но, чтобы осудить нас, они должны будут нас выслушать, и храмовники не пойдут на казнь под палкой, беззащитные как стадо баранов.
