Развертывание германских сил в Восточной Пруссии завершилось 29 июля, в то время как в России 27-го числа только-только приступили к оперативным перевозкам войск. Спокойствие на государственной границе нарушалось лишь заблаговременно сосредоточенной в приграничных районах русской кавалерией, тщетно пытавшейся пробиться вперед для нанесения удара по противнику в период его сосредоточения. Поэтому немцы могли достаточно спокойно подготовиться к отражению русского наступления, организовать взаимодействие войсковых единиц и, что особенно важно, наладить работу службы тыла. Именно скорость германской мобилизации и сосредоточения не позволила русской стратегической коннице совершить глубокий набег на неприятельскую территорию.
Замышляемое как операция армий фронта, русское вторжение в Восточную Пруссию протекало без непосредственного взаимодействия русских армий друг с другом. Замысел немцев по разделению действий русских армий посредством оборонительного барьера в районе Мазурских озер блестяще оправдал себя. Поэтому, как считает военный историк А.А. Строков, наступление русских армий на различных направлениях в итоге обозначило вторжение русских в Восточную Пруссию не как фронтовую операцию, в которой армии связаны общностью цели и взаимной поддержкой, а как две разрозненных армейских операции[54].
Тем не менее при организации наступательной операции подразумевалось, что взаимосвязь армий будет обеспечена через тылы: с восточной стороны Летценского укрепленного района, где немцы держали под своим контролем узкие междуозерные дефиле. Так, 28 июля начальник штаба Верховного главнокомандующего (наштаверх) Н.Н. Янушкевич напоминал главнокомандующему армиями Северо-Западного фронта (главкосевзапу) Я.Г. Жилинскому о необходимости соединения русских армий: «Между 1-й и 2-й армиями должна быть установлена тесная связь путем выставления против фронта Мазурских озер достаточно прочного заслона»[55].
Предполагалось, что соединение русских армий, преследующих якобы непременно бегущего противника, не за горами, а наличие конных масс на флангах наступавших армий должно было упрочить это взаимодействие. Согласно подсчетам стратегов Ставки Верховного главнокомандования, германская группировка в Восточной Пруссии должна была вдвое уступать силам русского Северо-Западного фронта. При подсчете русскими не учитывались немецкие ландверные и резервные части, хотя германские резервные корпуса, за счет выделения для них кадровых офицерских и унтер-офицерских чинов, практически не уступали по боеспособности перволинейным корпусам, а ландвер был подготовлен гораздо лучше русского ополчения, с которым его опрометчиво сравнивали в русских штабах.
Таким образом, общая недооценка противника привела к переоценке и собственных возможностей. Помимо прочего, германское превосходство в артиллерии, особенно тяжелой, было известно, однако этот фактор не считался особенно значительным. В Российской империи (под несомненным влиянием французов) полагали, что в полевой войне тяжелые гаубицы не играют большой роли, а общую разницу в весе артиллерийского огня можно будет компенсировать ружейным огнем: в русской пехотной дивизии было 16 батальонов против 12 батальонов в германской пехотной дивизии. Также русское легкое 3-дм орудие по своим баллистическим качествам было несколько лучше немецкого, что побуждало рассчитывать на перевес в огне легкой полевой артиллерии.
Кроме того, согласно планированию 1912 г., в котором, собственно говоря, и была заложена идея охвата неприятеля наступлением двух русских армий по разные стороны Мазурского озерного района, каждая из русских армий должна была существенно превосходить противника в численности. Так, 1-я (Неманская) армия должна была иметь в своем составе 15,5 пехотных и 5,5 кавалерийских дивизий; 2-я (Наревская) армия – 14,5 пехотных и 4 кавалерийские дивизии. В реальности же 1-я армия будет располагать всего 6,5 пехотными дивизиями (конница – той же численности), а 2-я армия – 11,5 пехотными и 3 кавалерийскими дивизиями. То есть по сравнению с планами 1912 г., заблаговременно ставившими задачи перед русским Северо-Западным фронтом, 1-я армия имела в 1914 г. вдвое меньше пехоты, 2-я армия – меньше на одну пятую.
Представляется, что этот факт, факт резкого уменьшения численности армий Северо-Западного фронта, так и не был окончательно осознан в высших штабах. Соответственно, в Ставке предположили, что при должном руководстве и одна русская армия, в принципе, сможет как минимум не уступить противнику, сосредоточенному в начале войны в Восточной Пруссии. И в таком случае, действительно, изолированность армий друг от друга на первом этапе наступления в Восточную Пруссию не могла рассматриваться как серьезное препятствие к достижению поставленных оперативных задач. Каждая из русских армий оказывалась сильнее 8-й германской армии, долженствовавшей защищать Восточную Пруссию, а потому могла иметь как общую для всего фронта, так и свою собственную локальную цель без взаимодействия с соседом: окружение противника восточнее Алленштейна (для 2-й армии) либо удар по Кенигсбергу (для 1-й армии).
Поэтому в русском Генеральном штабе и разрабатывался план охвата Мазурского озерного района, причем Неманская армия заведомо притормаживала наступление, дабы Наревская армия могла захлопнуть «мешок» в районе Алленштейна, откуда проходила железная дорога за Вислу. Согласно русским расчетам выходило, что немцы станут отчаянно сопротивляться русской Неманской армии, опрометчиво и непонятно почему ожидая пока их окружит Наревская армия. При этом соединение русских армий друг с другом, во имя смыкания флангов восточнее линии Мазурских озер, не ставилось перед войсками в качестве необходимой для победоносного исхода цели. А ведь следовало бы сделать это в первую очередь: численность русских войск Северо-Западного фронта в 1914 г. была гораздо меньшей, нежели это подразумевалось планами образца 1912 г. Но ни в штабе фронта, ни в Ставке об этом и не задумались.
Странно, что и запоздалое сосредоточение русских войск не принималось в расчет столь же тщательно. Ведь тылы русских армий не могли быть устроены в такие короткие сроки перед наступлением, что требовались французами. Следовательно, войска обрекались на ведение первых сражений без должного количества боеприпасов и без гарантии их своевременного восполнения по мере израсходования. Для продвигавшихся вперед частей не хватало и продовольствия. Также русские корпуса в начале войны еще не имели положенного им числа штыков: так, 27-я пехотная дивизия в день Гумбинненского сражения 7 августа имела в своих рядах всего лишь 10 батальонов вместо положенных 16[56].
Ни география местности, ни заблаговременно подготовленная немцами инфраструктура не почитались русскими стратегами за непреодолимое препятствие, хотя для Северо-Западного фронта с открытием военных действий выделялось только 33 % всех русских сил. То есть все те заботливо подготовленные Шлиффеном «мелочи» (артиллерийское превосходство, развитая железнодорожная сеть, укрепления и т. д.), что должны были усилить германское сопротивление русскому вторжению в Восточную Пруссию, не были должным образом оценены. Конечно, можно сказать, что русские армии Северо-Западного фронта стали своеобразной «жертвой» на алтарь коалиционной стратегии. Однако эта «жертва» ни в коем случае не являлась заведомо обреченной, речь может идти лишь о жертвенности русской стороны, бросившейся вперед без надлежащей подготовки.
Наступление в Восточную Пруссию подготавливалось в русском военном ведомстве не один год, а все вышеперечисленные «мелочи» были преотлично известны и в России. Высшие начальники Северо-Западного фронта в свое время прошли борьбу в Маньчжурии (Я.Г. Жилинский – штабист; П.К. Ренненкампф, А.В. Самсонов и В.А. Орановский – строевики), так что подразумевалось, что выбор начальствующего состава был не самым плохим. В Восточно-Прусской наступательной операции принимали участие кадровые войска при не столь уж угрожающем качеству войск количестве резервистов (поэтому, кстати, пехотные дивизии и имели небольшой некомплект). Так что если непосредственное наступление в Германию и впрямь носило оттенок жертвенности, дабы оттянуть германские резервы из Франции, то саму подготовку русского вторжения с этой точки зрения рассматривать никак невозможно.
