— Правда. Он восполнял мои пробелы, — быстро отозвалась я. Если б он только знал, о чём Барон грозился рассказать...

— Значит, это не станет для тебя такой уж большой потерей. — Лорд решил поставить меня перед фактом собственного изобретения.

Пересилив себя, я сухо кивнула.

— Я не слышу тебя.

— Это не станет для меня большой потерей.

— Гм, так-то лучше, — Лорд улыбнулся краешком губ, а немного погодя спросил: — Почему у тебя на полке лежит череп в белом чепце, скажи на милость?

На его лице читалось любопытство в сочетании с равнодушием, — не понять. Я тяжело вздохнула.

— Потехи ради... милорд.

Он кивнул. Его глаза были бесстрастны, но лицо приобрело странное выражение. Некий мрачный задор. Похоже, мой черепе в чепце его позабавил. Внезапно вспомнив о своём повелительном тоне, он холодно процедил:

— Не изводи меня, Присцилла. Ступай в свою комнату.

Не решившись поднять на него глаза, я безропотно слезла со скамейки. Мои ноги сами понесли меня. Под его пристальным взглядом я поковыляла в свою комнату.

Когда я вошла, портрета «Кровавого Барона» там уже не было.

Не беда, я убеждала себя, лежа пластом на своей кровати в каком-то оцепенении. Все мои мысли вращались вокруг тех слов о Ньирбаторе, наследстве и Мальсибере. О привилегиях.

Не всё потеряно.

Суббота, 23 февраля

— Не воображай, будто всякая чепуха вскружила мне голову... И не разговаривай со мной как с безголовой девицей.

Мы с Гонтарёком сидели в склепе, где договорились встретиться после того, как он прислал мне сову с извинениями и «прошением помиловать влюбленного глупца». Помиловать глупца я ещё могу, но влюбленного — ни за что. Нашёл время любить.

— Я никогда не считал тебя безголовой... — Варег попытался оправдываться, но я перебила его. Мне нужно было высказать наболевшее:

— Мне многого не надо. Пойми, пока здесь Волдеморт, никто не будет посягать на замок. Сомневаюсь, что даже Мальсибер осмелится сюда сунуться. А госпожа, в каких бы облаках она не парила, она жива, значит, и защита рода тоже живёт. Ради меня и завещания она должна жить. А Лорда не стоит впредь затрагивать в разговорах. Он — легилимент... Ты не принимаешь всерьёз нависшую над нами опасность. Лорд не пощадит никого, кто посмеет усомнится в его господстве. Про ОФ даже не упоминай при мне. Никогда.

— Не верится, что ты зашла так далеко... Но если зашла, то лишь по опрометчивости, — ответил Варег, будто совсем меня не услышал. На его угрюмом лице читались досада, недоверие, обида.

— Я никуда не зашла, Варег. Он не... ты не подумай, он не сломил мою волю, не сокрушил меня или что-то в этом роде...

— Нетрудно догадаться, — проворчал Варег.

— Я просто выполняю задание, — устало выдохнула я.

— Не то слово! Ты выполняешь задание, а я всегда говорю то, что думаю.

— Это отличное средство, чтобы попасть туда, где никто уже не говорит.

После продолжительной паузы, в ходе которой мы совсем по-детски отодвинулись друг от друга, Варег снова заговорил:

— Я... э-э... я согласен... с тем, чтобы не затрагивать эту тему. Не будем подставлять друг друга под удар, ладно? — Когда я кивнула, он заметно ободрился и продолжил: — Приска, нас с тобой объединяет гораздо больше, чем какие-то там убеждения. Хотя я уже по горло сыт твоей занятостью и прочими закидонами... Когда ты говоришь о каком-то страшно секретном задании, ты напоминаешь мне наших торговцев ядами, которые на всякий случай представляются поставщиками благовоний.

Я молчала, не зная, что ответить. С одной стороны, Варег пошел на уступку, а с другой, присовокупил к ней наглое обвинение.

— Пойдешь сегодня со мной в «Немезиду»? — предложил он ни с того ни с сего.

— Извини, сегодня не ...

— Понятно, — перебил он. Его глаза сверкнули ребяческой злостью.

— Я хотела сказать, — выдавила я, — что пойду с тобой завтра.

— А я завтра не могу.

— Да неужели? Алхимия не пустит, что ли?

Резко вскочив с места, Варег стал расхаживать по склепу с обиженной миной. Я искоса поглядывала на него, вкладывала во взгляд: «Уходи уже». Мне было тяжело. «Это же Варег, твой самый близкий человек», — скорбно прорезался голосок в моей голове.

И он не ушёл. Пристроившись рядышком, он заключил меня в крепкие объятия. Так мы просидели некоторое время. Оторвавшись наконец друг от друга, мы молча устремили взгляд в самый тёмный угол. Воздух в склепе Баториев был полон смутным дыханием возрождающейся жизни — ощущалось, что весна вот-вот вступит в свои права.

Беспокойство о Вареге по-прежнему не отпускает меня, но я знаю, что он достаточно рассудительный, и если подумает дважды, то не станет подставляться ради сострадания ко всяким грязнокровкам. Надеюсь, что он образумится, в его голове поубавится этой светозарной дури, и он не будет строить козни против Волдеморта.

Я собиралась спросить его, какой мозгошмыг укусил Лугоши и Матяша, но решила не поднимать этот вопрос, больно много чести.

По домам мы разошлись тихо-мирно.

Воскресенье, 24 февраля

Этой ночью мне снился Барон Баторий. Портьера больше на покрывала его. Он больше не торчал на портрете, а сидел рядом со мной на моей кровати. Тень от балдахина забавно легла на его благородные черты лица, и он показался мне даже очень привлекательным. Мы разговаривали на повышенных тонах, он снова ругался, а я огрызалась. Вдруг послышался стук в дверь. Барона как прорвало! Горячечной скopoговоркой, задыxаясь и сбиваясь, он начал что-то рассказывать. Я не сразу сообразила, что речь шла о Волдеморте, вернее, о том самом дне, когда его нога впервые ступила на порог Хогвартса, ведь Барон не употреблял его имени, а говорил якобы о совершенно другом человеке. Барон горячечно излагал всё без последовательности, словно адские гончие подгоняли его. Между тем стук в дверь продолжался. То, чему я внимала, потрясло меня до глубины души. Стук не утихал. Барон время от времени вытирал испарину со лба; говорил сбивчивo, взаxлёб. В последний миг дверь жалобно затрещала и распахнулась, но ничего не было видно. Взгляд Барона потух и он умолк; мы оцепенело всматривались во тьму. Внезапно плотный вихрь рванулся к нам и окутал нас с головой. Меня сбило со стула и я упала, а Барон куда-то исчез.

Я проснулась. Глаза впились в потолок, дыхание было затруднено. Казалось, что я только что пробежала огромное расстояние в несколько десятков лет. Горечь ударила мне в голову: я не запомнила ничего, кроме того, что «летом и зимой Хогвартс изнывал от скуки, потому что...» Как же там было, ради Мерлина?! Ах, да. «Потому что никто не разгадывал его тайн»

Какой никакой, но Барон был моим советником. Любопытно, что Лорд имел в виду, говоря, что я совсем не знаю Барона? Он назвал его... КРОВАВЫМ. Барон заявлял, что я ничего не знаю о Лорде. Лорд отметил, что я ничего не знаю о Бароне.

Получается, я вообще ничего не знаю.

Понедельник, 25 февраля

Сегодня в полдень Фери доложил мне, что Лорд зовёт меня по срочному делу. Я как раз сидела на подоконнике, высматривая на луговине Миклоса. Любопытно было, чему он теперь учит детей. Но луговина была безлюдна, лишь огненный сноп солнца ниспадал на Свиное Сердце. Воздух сегодня был каким-то спёртым и влажным, как в теплице. Ощутимо, что душеньке Весне не терпится свергнуть госпожу Зиму.

Когда я вошла в комнату Лорда, мой взгляд сразу пал на письменный стол, но там его не оказалось. Портрета Барона я также не обнаружила ни на одной из стен. Слева послышался шорох ткани. Резко крутанувшись, я увидела его — Того-Кто-Побывал-В-Моей-Голове.

Лорд стоял спиной к камину; позади него блики от пламени плясали на портрете Графини. Он смерил меня надменным взглядом, и я невольно понурилась, а когда подняла глаза, то увидела, как уголок рта Графини зловеще пополз вверх. У меня поджилки затряслись. Подойдя на шаг ближе, я присмотрелась к портрету, стараясь уловить что-то ещё — но ничего не заметила. Неужели померещилось?..