Полагаю, в доме Бартока активно проводятся собрания Пожирателей; ничего удивительного, что Лорд там засиживается. По этой причине я стараюсь туда не соваться, хотя мне бы не помешало пойти в кабинет Розье за дополнительной литературой. Было бы намного проще уменьшить всю ту библиотеку до размера иголки и перенести в свой Ньирбатор. Но это уже предел мечтаний.

Всё это я объяснила госпоже, когда она поделилась со мной, что у неё «кошки скребут на душе оттого, что Милорд где-то пропадает»

Госпожа Катарина приняла Лорда в банкетном зале, сидя в тронном кресле, окруженная галереей гравюр с батальными сценами и семейными портретами, написанными маслом. Красные свечи и белые букеты цветов завершали убранство праздничного зала.

Жареная утка в апельсиновом соусе украсила центр блюда, вокруг неё плясали кабачки и креветки. Вряд ли я бы смогла, как госпожа, наслаждаться вкусом креветок, которые, по её словам, «так и таяли на языке». У меня скорее зуб на зуб не попадал от страха, что Волдеморт в присутствии госпожи ляпнет что-нибудь такое, что окончательно дискредитирует меня в её глазах, и она поспешит завещать Ньирбатор гадкому Мальсиберу. Ради госпожи я могу стерпеть издевку, но с другой стороны я знаю, как её уязвляет всё нелестно сказанное на мой счет. Она воспитывает меня с двенадцати лет, и каждое завихрение в моем характере она склонна принимать как свой личный промах. Лучше бы я вовсе не родилась, чем дожила до осознания, что госпоже стыдно за меня перед Волдемортом. Пpoпади оно пpoпадом, это ceмейное дocтоинство!

— Милорд, позвольте поинтересоваться, как вам живётся в Ньирбаторе? Хорошо ли вам спится? — учтиво спросила госпожа, её глаза сияли почти так же ярко, как тяжелые изумруды в колье.

Волдеморт не торопился отвечать. И садиться за стол он тоже, по всей видимости, не счёл необходимостью. Он шагал вдоль галереи и рассматривался. Он был таким же мертвенно-бледным, как в первый вечер: глаза — такие же холодные, лицо — столь же невозмутимое. Остановившись возле портрета моего отца, он склонил голову набок и хмыкнул. Отец изображен на фоне нашего бывшего, а теперь разрушенного дома; в руке он держит палочку с шестью чашечками цветка, которую у него когда-то украли. В его суровых глазах читается воля к жизни. Портрет отца молчит, но молчание это не той природы, что молчание Эржебеты. Они наделены разной магией. Графиня молчит добровольно, а отец — в силу того, что так решил Ньирбатор.

Задержавшись подольше возле портрета Ганнибала Годелота, Лорд хмыкнул и слегка кивнул. Кружевное жабо Ганнибала было запятнано кровью. Он не удосужился почистить его для приличного портрета, а, напротив, приказал запечатлеть его в таком виде, чтобы грядущие поколения не обманывались на его счёт. «А Лорд, значит, одобряет, — не без смеха мелькнула мысль. — Ишь какой эстет»

Он шагал вдоль стены, увешанной изображениями баталий, такой уверенный в том, что выйдет победителем в своей войне. Кажется, что в характере Лорда нет ни капли мягкости, скорее — нарочитая безжалостность и стpeмление подтвердить своё бесспорное господство над всеми. Он расхаживал якобы у себя дома, но я решила не отравить себе этим душу, и по примеру госпожи Катарины не особо обращала на это внимание. Госпожа, которая отличается требовательностью по части соблюдения этикета, говорила мне, что ввиду его знатного происхождения следует позволить Лорду делать всё, что ему заблагорассудится, ведь не за горами то время, когда он займёт своё законное место и станет во главе всего магического мира.

Вчера госпожа имела со мной разговор на эту тему, и привела цитату: «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку». Я могла бы возразить, ведь своими глазами видела, что быку дозволено всё, тем более, сама поспособствовала этому. Также использование госпожой аналогии с древними богами не пришлось мне по вкусу. Льстить Волдеморту я бы ещё смогла, и с немалой пользой для себя, но обожествлять это уже слишком.

— Да, любезная, в Ньирбаторе мне весьма хорошо, — снизошел до ответа Волдеморт, одарив госпожу угодливым взглядом. Обойдя стол, он замер у госпожи за спиной, и стоило мне поймать его взгляд, как он продолжил: — Я насчитал сто тридцать восемь люков. Металлические пластины, покрывающие их, придают им сходство... с пчелиными сотами, а духи рода, — глаза Лорда сверкнули враждебностью, — выступают такими лютыми защитниками, точно это их улей.

Я не сводила с него глаз, ловя каждое слово, как выпад в свою сторону. Будь моя воля, я бы собрала все люки в своей комнате, выставила големов у входа, выдумала бы разнообразные ловушки... Но Ньирбатор не допустит такой самодеятельности — он сам себе защита, голем и ловушка. Похоже, что Лорд попытался распечатать какой-то из люков, но тот не поддался. Мысленно поблагодарив всех духов рода, я пообещала при удобном случае преподнести им жертву. Волдеморт между тем продолжал свою скользящую поступь вдоль галереи; его заинтересованность чередовалась с полным равнодушием.

— Знаете, Катарина, путешествие по Европе меня очень утомило. Мои силы изрядно истощились, — сказал он, и тотчас на его лицо навернулась маска побитого жизнью колдуна. — Я явственно ощущаю, что Ньирбатор послужит отменным источником для возобновления моих сил.

— Мы счастливы принимать вас в нашем доме, милорд, — внушительным тоном повела госпожа. — Вы соединили в себе достоинство и опыт предков, и добавили к ним силу цветущей молодости!

Искажённое лицо тридцативосьмилетнего Волдеморта очень подходило под описание госпожи. Я не удержалась и, подавив нервную дрожь, ровным голосом изрекла:

— Знаете, милорд, поговаривают, что Гриндельвальду недолго осталось. После его смерти Нурменгард станет мощным источником. Волшебники будут сражаться за право там обосноваться. Можно будет обустроить его как удобное жилище... Госпожа, скажите? — Улыбнувшись, я перевела взгляд на госпожу, чтобы ей хватило смелости поддержать меня.

Она испепелила меня взглядом. Даже больше: она предала меня огню без остатка. Тяжко сглотнув, я пригубила «бычью кровь».

— Твои намёки умиляют меня, Приска, — повеяло бесстрастным тоном позади меня. Слегка повернув голову налево, я увидела, что длинные пальцы Лорда сжимают резные завитки на спинке моего кресла. — Поверь, Нурменгард я готов обустроить для тебя хоть сейчас.

Его угроза поубавила во мне дерзости, но я не испугалась так, как должна бы. Первая встреча была кошмаром, а с ним невозможно свыкнуться, но его можно заглушить: я вспомнила, что умею отвлекать себя забавными фантазиями. И теперь я красочно представила себе, как в банкетный зал влетает Фери и спрашивает: «Вам не помешает, господа, если я буду лущить здесь фасоль?» Волдеморт награждает его десятикратным Круциатусом, и в госпожи появляется предлог для изгнания этого «ужаса и трепета». Фантазия, не более того, но какая приятная!

Госпожа Катарина, не услышав его реплики, продолжала вести одностороннюю беседу на отвлеченные темы: о чистокровии, о предках, о Дурмстранге, о нас с Варегом, о традициях Батори. Волдеморт даже не делал вид, что слушал. Казалось, что колье на шее госпожи вызвало в нём больше интереса, чем её повествование, хотя мысль эта отдаёт дурным тоном. Или мне померещилось?..

Вскоре всяческие предлоги для поддержания «беседы» были исчерпаны. Не обращая никакого внимания на утку, Лорд разглядывал гравюры и портреты.

Недавно в газетах писали, что старик Мальсибер отреставрировал фамильное поместье в пригороде Лондона и переехал туда со своей новой женой и падчерицей. Малфоям, мимоходом обронила госпожа, очень повезло. Она ухватилась за эту тему, как связующее звено с Волдемортом. Но её вопрос о том, присутствовал ли Лорд на новоселье, показался мне крайне неудачным.

Лорд никак не отреагировал и продолжил разглядывать гравюры.

Госпожа не унималась, нахваливая поместье Мальсиберов, где частенько гостила в молодости. Затем она начала восхищаться нарядами Малфоев на целой серии колдографий в последнем выпуске «Пророка». Я не сдержалась, и у меня вырвался едкий смешок, предназначенный для госпожи, но услышал его Волдеморт.