Я считаю, что нет смысла что-либо облагораживать. Как гласит пословица, чёрный уголь не отмоешь добела. Только у магглов принято считать, что бывают люди без чёрного. Нет, суть в том, что берёт верх. В идеале должно быть поровну, говорят философы. Но от самого слова «идеал» веет абсурдом, а философы сплошь пожилые сумасброды. Впрочем, я считаю себя недостаточно опытной, чтобы рассуждать на эту тему, но ты это проглотишь, дорогой мой дневник, куда ты денешься.

Утром я подумала о том, чтобы написать Варегу, спросить, как он, что делает и зачем приходил. Рано или поздно нам всё равно придётся увидеться, чтобы обсудить, что делать дальше. После того, как он отверг меня, мои теплые чувства к нему съёжились, как сдутый воздушный шарик. Он охладел ко мне. Зачем же он приходил к замку? На самом деле мне хотелось спросить, почему он наврал мне о занятости, а сам сидел в лесу, жаря мясо на открытом огне, как пещерный маггл. Я решила не лицемерить и ничего не писать.

Настроение у Лорда сегодня было скверное, а взгляд абсолютно бесчувственный. Так смотрят лесные птицы, сидящие на ветке. Как-то дико осознавать, что от этого человека зависит вся моя жизнь.

Всё началось с того, что я сбежала вниз по лестнице, надеясь перехватить его в холле, чтобы спросить, приходить ли сегодня на отчёт. Получилось так, что это он перехватил меня, поскольку увидел меня раньше, чем я его.

— Иди в библиотеку, — велел он.

Я подняла взгляд на Лорда, то есть на его колыхание одежд, поскольку он уже поднимался по лестнице. «Почему тогда не сказал: идём в библиотеку? Ему бы только повелевать и умничать...»

Не осмеливаясь поравняться с ним, я трусливо плелась позади. «Я не буду ему досаждать, — я мысленно дрессировала себя. — Не буду препираться. Не покажу, что меня что-то задело. Продемонстрирую выдержку. Я не буду его донимать. Не буду будить в нём зверя. Пускай василиск спит...»

Расположившись в библиотеке за тем же столом, что обычно, мы обсуждали полную картину второго очерка. Лорд держал в руках мою тетрадь, которую, видимо, на днях успел вынести из моей комнаты. Не знаю, что и думать. Он заходит в мою комнату когда пожелает. Знала бы госпожа.

В библиотеке Лорд вёл себя отстранённо; он вёл себя так, будто вчера не прикасался ко мне. Зачем он это, собственно, делал? У него нет никакого правдоподобного предлога. Пугать меня ни к чему. Я пропитана страхом, и он это знает. Кажется, я всё чаще забываю о том, что нахожусь рядом с человеком «с мохнатым сердцем». Не знаю, чего ожидать от его болезненных перепадов настроения. К своему изумлению, в библиотеке я поймала себя на том, что пытаюсь приглушить собственную досаду и угодить ему. Ни с кем так себя не роняла.

— Милорд, я заметила одну закономерность. — Поймав его взгляд Лорда, я продолжила: — Когда я записывала толкования семнадцати фраз из «Розы ветров» и сопоставляла их с переводом второго очерка, обрядовые составляющие выстроились в змеиный зигзаг.

— Дальше, — сказал он.

— Затем, делая заметки об обряде Тенебрис, я заметила ту же закономерность: те же зигзаги. Они непроизвольно возникли в моей тетради, буквально всплыли в естественном порядке. Я испугалась не на шутку, когда в следующий раз открыла тетрадь.

— Итак, — Лорд выдержал паузу ровно четыре секунды. Достаточно драматично, но чтобы не переиграть. — Что это за обряд?

Я была озадачена. «Что за глупые вопросы? Или он думает, что спихнул всё на меня, и самому больше нет нужды копаться в глубинах этой, как принято считать, кощунственной науки?.. Может быть, он устал? Нелепая мысль. Хотя, это же шестой будет. Разумеется, пять изъятий души вымотали его... Но в таком случае, он мог бы приостановиться...»

— Обряд Тенебрис, милорд, — ответила я, стойко удерживая его взгляд. — Он включает использование Маледиктуса как сосуда.

— Маледиктуса? — хмуро переспросил он. Брови Лорда поползли вверх. — Ты в своём уме, Присцилла? Задействовать живность слишком рискованно. Я не намерен доверять частицу своей души тому, что может вести себя непредсказуемо.

— Милорд, я только пытаюсь обратить ваше внимание на то, что вырисовывается на горизонте, то есть на моей тетради. И живность не опасна, если её приручить.

Я многозначительно посмотрела на него, сдерживая улыбку.

— Да неужели? — все так же хмуро процедил он. — Ты, стало быть, советуешь мне завести питомца? Ты ещё не поняла, что общение с собственным крестражем может быть пагубно?

— Да, если этот сосуд чужероден вам, как, к примеру, Диадема одной из самых светлых волшебниц, — ответила я, вложив в тон немало сарказма. — Диадема отвергает вас, потому что это светлый объект. Да, вы сломили её сопротивление, однако вы не можете держать её при себе. Это парадоксально и... немного грустно.

— Чужероден? — выпалил он, пристально глядя на меня. — А какой, по-твоему, мне родственен? Речь идёт о живом существе, Присцилла, или ты сбилась с мысли?

— Но живность не должна вас смущать, милорд. Вы же змееуст. — Его пристальный взгляд подстегнул меня развивать тему. — На основе всего изученного мной, я пришла к выводу, что шестой обряд пройдет успешно, если будет использован Маледиктус, перерожденный в змею.

— Обоснуй, — сказал он с какой-то неожиданной готовностью.

— Маледиктус близок искусству хоркруксии тем, что...

Он поднял руку, заставляя меня умолкнуть.

— Да-да, обоснуй, зачем ты пытаешься усложнить сложное.

Я не подала виду, что меня задел его заносчивый тон, и продолжила:

— Маледиктус близок искусству хоркруксии. И то и другое является и проклятием и наградой, — кому как. Если создатель крестража обречён жить вечно, маледиктусу позволено умереть. Кудесник намекает, что в этом синтезе достигается равновесие, неосуществимое в обычном обряде.

— Он тебе сам это сказал? — бросил Лорд. Один уголок его губ подрагивал в усмешке.

— Вы как всегда во всеоружии вашего остроумия. Милорд.

— Прозвучало так, словно ты побаиваешься слова «всегда». Присцилла.

— Может, и так. Слишком много в нём вceго намешано: пpoшлое, настоящее и будущее.

— Оставь, это смешно.

— Как скажете, — пробормотала я упавшим голосом.

Новая разновидность страха выползала из закоулков моей души. Усталый страх. Лорд почесал подбородок с выражением скуки на лице, а я царапала снизу крышку стола.

— Змея? Ты смеёшься? — Лорд ухмыльнулся, окинув меня неодобрительным взглядом, граничившим с враждебностью.

— Это родственная вам стихия, милорд. Змея не сможет отвергнуть вас, как Диадема Ровены ввиду вашего происхождения. Крестраж крестражу рознь. Тем более, задумайтесь сами, Кудесник написал труд по хоркруксии сущей абракадаброй, которая в переводе прямо-таки змеится в моей тетради. Вам это не кажется подозрительным? Он зашифровал его, будто пряча самое ценное сокровище. Я предполагаю, что Тенебрис вполне осуществим. Более того, благодаря вашей... опытности он может стать даже самым лёгким...

— Скажи на милость, что мне потом делать со змеей? — отрывисто перебил он меня. — Это же тебе не тиара подвенечная, которую можно спрятать в футляр.

— У вас, по всей видимости, никогда не было питомца, поэтому вы воспринимаете это в штыки. Милорд.

В родительском доме у меня было несметное количество животных. Они прожили хорошую жизнь и, как бы больно ни было это сознавать, скончались своевременно — до моего переезда в Ньирбатор. Замок бы их не принял. Даже Доди старается сидеть снаружи окна; чувствует отталкивающую энергию.

— Это же будет носитель частицы вашей души, — продолжала я, потупив взгляд, чтобы не показать, насколько меня задело его неодобрение. — Не беспокойтесь, змея будет покорна вам. Будь это другое животное, оно могло бы воспротивиться, но змея, едва услышав ваш зов, будет вам вечно верна.

«Ради всех Баториев, пускай он взвесит мою идею. Мне нужно заполучить его одобрение»

Спохватившись, я протянула Лорду клочок бумаги.