С Аглаевым они были большими друзьями, папенька даже вызволил его, когда Аглаев попал в плен к горцам. Хотя перед этим они хотели стреляться на дуэли… Но потом, к счастью, помирились, ведь папенька хоть и вспыльчив, но отходчив. И папеньку с маменькой познакомил как раз Аглаев…

Аркадий Аглаев был частью мира, сложившегося вокруг семьи Холмских. Он даже жил у них каждую зиму, когда Холмские еще имели свой дом в Москве. И чувства его к Катерине, можно сказать, с самых детских лет…

У Аглаева много всяких недостатков, но нельзя же усомниться в том, что он порядочный и достойный человек, только потому, что у него всего одна деревенька, и потому, что он пишет эти свои стихи. И Катерина точно так считает. И даже Софья.

Надо прежде всего поговорить с Софьей. В семье Холмских считалось, что Софья обладает особым умом. То, что она умна, подтверждалось не однажды еще чуть ли не с пеленок.

Когда ум ее стал уже притчею во языцах, то кормилица (она же и няня, жившая в семье Холмских на положении члена семейства, потому как хотя и крепостная, но была доверенной и преданной фавориткой прабабушки, той самой, которая из боярского рода) утверждала, что даже грудь Софья сосала умнее, чем ее сестры. Потом стали вспоминать и другие черты из ее младенчества, и во всем находили проявление ума.

Рассказывали, что по весне и осенью, когда детей водили гулять, Софьюшка никогда не промочит ноги. Вернутся с прогулки – у всех башмаки испачканы в грязи, а у Софьи – чистенькие.

Казалось бы корь – все дети переболели, а Софья – нет. Когда папенька ездил в Тверь или в Москву и привозил конфекты, сестры и братец свои съедали в один день, а у Софьи оказывалось припрятано и до первого праздника.

Старая нянюшка присматривала за детьми, как квоктуха за цыплятами, держала их при себе, поучая на каждом шагу. Только сестры и братец старуху не слушались, отвлекаясь на свои игры, а Софьюшка послушает, а потом еще и переспросит. И никогда не забудет. А когда надо – вспомнит.

Няня рассказывала им перед сном сказки и Софья часто делала замечания. Сжег Иван-царевич лягушечью кожу своей жены, царевны-лягушки, Василисы Премудрой, и через то приключилось много бед. А почему же царевна-лягушка, Василиса Премудрая кожу лягушечью без присмотра оставила? Нужно бы спрятать ее, чтобы никто не нашел, а еще лучше держать при себе, в потайном кармашке. Тогда бы Ивану-царевичу ее и не сжечь, и беды бы не случилось…

Но все это вспоминали потом. Обнаружили же ум Софьи, когда пришлось продавать одну из деревенек их имения. Надеждино первоначально состояло из двух деревенек. Одна, собственно Надеждино, или, как его иногда называли, Большое Надеждино, с барской усадебкой при нем и церковью. Вторая – Малое Надеждино, в десяти верстах, поменьше и на неудобных землях, изрытых оврагами, в которых водилось множество лис.

Кроме этих оврагов в округе было много неудобиц – пустошей, заросших кустарником. Еще до того, как Холмский получил наследство от дядюшки и семейство переехало в Москву, у него случились кое-какие долги и нужда в деньгах по хозяйским делам и он уговорил жену продать Малое Надеждино.

От него и доход невелик, оно и от усадьбы далековато, да и деньги нужны. Будь жива прабабушка, она бы не позволила продавать. Но прабабушка года два перед тем умерла. Нянюшка тоже была против продажи, но нянюшку, хотя она и сидела вместе с барами за обеденным столом, папенька с маменькой слушать не стали, не взяв во внимание то, что нянюшка свое мнение подкрепляла именем и мнением старой барыни.

Правда, продать Малое Надеждино оказалось не так просто. Само по себе оно, как именьице, никуда не годилось. С одной стороны деревенька граничила с землями княгини Ратмирской, а с другой – с землями Сандаковых, и кто-нибудь из них мог бы за небольшую цену польститься округлить свои владения.

Первой вызвалась купить Малое Надеждино княгиня Ратмирская. Она приехала со своим любимцем, управляющим Стародубцевым, и осмотрела угодья. За чаем у Холмских старая княгиня спросила мнение управляющего и тот уклончиво ответил, что если свести на заброшенных землях кустарники и посадить на их месте лес, как это делают немцы, овраги сровнять, а крестьян привести к порядку, то Малое Надеждино можно и купить, учитывая то, что цену хозяин просит небольшую.

Княгиня уехала и пообещала дать ответ через неделю. Холмскому очень хотелось поскорее получить деньги и он решил, что дело слажено, деревня продана, о чем и сказал наутро за завтраком.

И тут Софья – ей тогда шел всего десятый годок – вдруг вмешалась в разговор взрослых и заявила, что старая княгиня Малое Надеждино покупать не станет.

– Это почему же? – удивился Холмский.

– Она скупая, – сказала Софьюшка.

О скупости княгини Ратмирской за глаза поговаривали все, но откуда это известно ребенку?

– Почему же ты так думаешь? – спросил папенька.

– А она, когда пила чай, за каждой чашкой брала лишний кусочек сахара, а все, что оставалось, клала в рукав.

– Как в рукав?

– В рукав. И прятала за подкладкой.

– Однако ты выдумщица!

– Я не выдумщица. Я видела.

Софье не поверили, посмеялись над ее детской фантазией. А спустя неделю к Холмским заехал управляющий княгини, Стародубцев, и передал, что Ратмирская деревню не покупает.

Конечно, если свести все кустарники и посадить лес… А овраги засыпать и сровнять… Но работы много, мужиков заставить работать хлопотно, а посаженный лес растет не скоро. Выгоден тот лес, который вырос сам лет за пятьдесят – сто до того, как его пустить в дело…

И хотя Софья оказалась права, внимание тогда на это пока не обратили.

Почти сразу же случился другой покупщик, князь Засекин. Он имел много владений, разбросанных по всей России. С папенькой князь познакомился еще в армии, случайно, и при встречах каждый раз спрашивал, не из князей ли Холмских тот происходит.

Папенька несколько раз настойчиво растолковывал князю, что дворяне Холмские не имеют отношения к княжескому роду Холмских, давно, кстати, угасшему, хотя и очень знаменитому в Тверской губернии как отрасль князей Тверских. Засекин не держал этого в памяти и постоянно задавал свой вопрос.

Папенька даже, имея иронию, нарочно предворял его своим вопросом: «Не изволите ли, ваше сиятельство, поинтересоваться, не из князей ли Холмских я происхожу?» – на что барски простодушный Засекин всегда тут же искренне вопрошал: «Ах, в самом деле, не из тех ли вы князей Холмских, что из ветви Тверских?» – и папенька опять повторял свое объяснение, о чем потом всегда весело рассказывал в кругу семьи.

Князь Засекин считал себя большим англоманом и очень любил охоту на лис, в России охотниками особо не почитаемую. Однажды Холмский, встретив в Твери князя, разговорился с ним об охоте и пригласил его к себе поохотиться, уверяя, что в его угодьях за один день можно добыть самое малое десяток рыжих красавиц.

Князь не верил, что такое возможно, но на охоту приехал. Результат его поразил – их добычей действительно стали двенадцать прекрасных огненно-красных лисиц: их в оврагах и на кустарниковых пустошах вокруг Малого Надеждино всегда обитало превеликое количество.

За обедом у Холмских, узнав, что хозяин продает Малое Надеждино, князь попросил уступить деревню ему. Тем более что в Тверской губернии у него есть небольшое имение, куда он раньше очень редко заглядывал, но, купив Малое Надеждино, он теперь каждую осень, когда лисица выкунивает и выходит мышковать, будет приезжать охотиться только в Малое Надеждино.

Князь назвал сумму, Холмский не стал торговаться, потому что у княгини Ратмирской он просил вдвое меньше. Довольные друг другом покупатель и продавец ударили по рукам. Князь уехал, пообещав через неделю прислать своего поверенного для заключения купчей.

Прощаясь, Засекин взял с Холмского слово ни при каких обстоятельствах никому не отдавать Малое Надеждино. А в том случае, если кто-то предложит большую цену, уведомить его и князь тут же, оставив все дела, приедет и выторгует деревню с ее лисьими угодьями, какие и не снились даже самым знатным английским лордам, большим любителям и знатокам охоты на лис.