И потом… Ведь была у папеньки та французская актриса, за нее еще маменьке пришлось заплатить огромные долги, чтобы не поднялся шум из-за всей той истории…

Ни маменька, ни Катерина, ни Софья, ни Глафира Сандакова не сумели бы так ответить на взгляд Александра… Оленька Зубкова – та смогла бы… Да и, конечно, уже отвечала Александру таким взглядом, и не только взглядом… А может, и не только Александру…

Все это ее невероятное богатство, как будто с неба вдруг упавшее… Наследство дальней тетушки – слишком простое, хотя и правдоподобное объяснение… Но когда у девушки, у красивой женщины вдруг появляется такое богатство, обычно не сердобольная тетушка стоит за всем этим…

Нет, она все-таки не поедет в Заполье… Ее девственность – одно из условий, само собой разумеющееся, того, что должно устроиться с князем Ратмирским… Александру это условие вовсе не нужно… И отсутствие оного ничего не исключает в будущем и не грозит неприятностями чистых простыней, как с Ратмирским после венчания, вернее, наутро после брачной ночи.

Что и как произойдет в брачную ночь, мало беспокоило Елизавету, тем более что она все-таки не едет в Заполье и ей не придется ничего скрывать. А как это произойдет – забота князя… Да, будет больно… Крови она боялась всегда, если порезать палец… Но ведь это у всех так… И больно только первый раз…

Елизавета вспомнила, как она перепугалась крови, когда перешагнула границу, отделявшую детство, отрочество от девичества. Да, была кровь, она испугалась, чуть не до смерти… Но ведь так у всех… И она тоже привыкла… Так, наверное, и брачная ночь…

Итак, в Заполье она не поедет… А про письмо Оленьки расскажет Александру во время праздника, перед фейерверком…

Елизавета опять просмотрела послание Оленьки. Так… «Одной девкой станет меньше, одной бабой – больше… Ну да вскоре сама все испытаешь и узнаешь», – это про брачную ночь… Судя по тону, она-то уже испытала и узнала…

Так… «Передай ему, что я не полечу к нему…» Передам… Елизавету устраивала роль посредницы между Оленькой и Александром. Сначала она сама ее придумала, а теперь эту роль можно продолжить с полным основанием.

«Любви, возносящей на небеса, где единственно заключаются браки между неопытными, наивными девицами…» Это Оленька – неопытная, наивная девица? «И коварными обольстителями» – коварный обольститель это Александр, значит она, Оленька, уже побывала на тех небесах, где заключаются эти браки без венчания в церкви…

И Александр, судя по тем взглядам, которыми он с ней, Елизаветой, обменялся, такие браки заключать умеет… Оленьке, как легко догадаться, потом захотелось и в церковь… Но Александр в церковь, к венцу, пойдет с Поленькой… И тут ты, моя милая, не попляшешь, как у них на помолвке…

Ну да ладно. Надо бы подумать о своем венчании. А прежде – о Катерине… Сладить брак сестры Елизавете хотелось ничуть не меньше, чем свой. Свой она почти устроила и ничто уже не мешало завершить начатое. Три сестры Холмских жили единой, очень тесной доверительной жизнью. И для Елизаветы счастье Катерины было ничуть не менее важно, чем устройство своего брака.

Тем более что ее собственный брак – это просто хорошая, удачная, ну и да, выгодная партия. А для Катерины это действительно ее счастье. Ведь они с Аглаевым любят… Чтобы уладить дело с выходом Катерины за Аркадия Аглаева, имелись серьезные препятствия. Впрочем, препятствие только одно – разрешение маменьки.

Маменька скажет, что Катерине рано замуж, она на год моложе Елизаветы, это так, но Катерина давно догнала ее, Елизавету, и ростом и фигурою, а хозяйским, женским навыком по обустройству дома так уже и обогнала, и тут маменька не станет долго спорить, она сама видит это. Главное то, что у жениха всего одна деревенька в сто душ, раньше как-то вроде даже и достаточная, при родителях Аркадия, а после их смерти, при молодом барине заметно пришедшая в упадок. И это маменька тоже не преминет заметить.

Это, конечно, правда, Аркадий не хозяин… Ну да что же делать, если он такой. Папенька тоже не занимался хозяйством. Но о папеньке лучше не упоминать, это только обидит маменьку, имя мужа для нее свято… А не наделай та, папенькина французская актриса долгов и не продай они московского дома, чтобы те долги заплатить, то и Катерине бы было приданое… Но об этом нельзя говорить. Да и зачем, дело прошлое…

А приданое Катерине… Наследство после смерти папеньки было оспорено по суду и отошло брату Алексею по его совершеннолетию. Вдове выделена ее вдовья, одна седьмая часть, а дочерям – их четырнадцатые части. Деньги эти – по десять тысяч каждой из сестер – лежат в банке. Мать бережет их до того как придется выдавать дочерей замуж.

Десять тысяч и одна четвертая часть деревеньки – не приданое, а все же не ничего. Сколько таких бесприданниц, что, как говорят, «в одной рубашке»… Десять тысяч и часть деревеньки это все-таки не «в одной рубашке»…

Десять тысяч, которые за старшей Натальей, они, почитай, в ведении графини Вельской… А вот ее, Елизаветы, десять тысяч, если их прибавить к десяти тысячам Катерины, это уже двадцать тысяч… И Софья могла бы отдать свои десять тысяч… Елизавете казалось, что Софья согласится – как и Елизавета – отдать свою часть и денег и деревеньки. Тогда за Катериной было бы тридцать тысяч и вся деревенька.

Деревенька, разумеется, после смерти маменьки… А пока маменьку тоже нельзя оставлять ни с чем. Поэтому с деревеньки они с Катериной имели бы по половине… Итак, тридцать тысяч и полдеревеньки… Это уже лучше…

Беда только в том, что тридцать тысяч не обеспечат сестру с таким мужем, как Аглаев. Если бы эти тридцать тысяч в руки Протасову, он прикупил бы на них деревеньку, посеял свои овсы и по осени хвастался бы капиталом…

Аглаев так не сможет… Ну да что теперь делать, если он такой… Аглаеву нужно служить по статской службе… Об этом и маменька скажет… Тогда с жалованьем, имея полторы деревеньки, они с Катериной и прожили бы… Но служить по статской – это еще нужно место, а без родственников, без связей да покровителей как его, это место, получить…

У князя Ратмирского такие связи в Москве есть… Елизавета уже говорила с князем – и об отказе от своей части деревеньки в пользу Катерины, и о содействии Аглаеву найти место.

Разговор возник сам собой, когда они обсуждали хлопоты, связанные с венчанием, и решили свадьбу заменить праздником. Князь согласился не претендовать на четвертую часть деревеньки, причитавшуюся Елизавете. Но когда она заговорила о помощи Аглаеву, вдруг стал холоден.

Это удивило Елизавету. Она помнила разговоры о том, что Ратмирский будто бы скуп. Мать его действительно славилась скупостью, это знали все… Однако похлопотать о месте это ведь ничего не стоит… Но князь сказал, что не в его правилах просить за человека, качества которого ему неизвестны и который ко всему еще пишет стихи.

Правда, увидев, как его слова сбили с настроения Елизавету, князь добавил, что когда узнает Аглаева поближе и убедится, что этот юноша человек порядочный и достойный, то, возможно, к этому вопросу можно вернуться. Елизавета, в первое мгновение не сумевшая скрыть разочарования от отказа, сразу взяла себя в руки и заговорила о другом, но в глубине души была очень сильно задета.

Князь как бы ставил под сомнение порядочность и достоинство Аркадия Аглаева. Да, Аглаев писал стихи, и, как она слышала, не очень хорошие, зато часто очень милые и с мифологическими героями. Да, Аглаев не приспособлен к жизни, он не умеет вести хозяйство. Ну да что же делать, если он такой.

И отец его прослужил в армии двадцать лет, а так и остался поручиком, как и папенька, только папенька ушел в отставку по второму году службы, а прослужи папенька двадцать лет, он стал бы не меньше как генералом, в том нет никакого сомнения…