Кунала тревожило, что в последние пару лун Алок затевал такие разговоры все чаще. Если его друг слишком сильно высунется, он накличет себе на голову далеко не пару затрещин.

Алок засопел, раздувая ноздри, в глазах затрепетал нехороший огонек. Кунал схватил его и поволок прочь от тела Удита, вверх по склону, где их не могли подслушать.

– Не дури, слышишь? Думаешь, все вот так просто изменится?

Алок только зыркнул исподлобья и побрел прочь.

Кунал прижал ладони к вискам. Несмотря на суровые слова, он чувствовал то же, что и побратим.

Контроль.

Генерал не одобрил бы такого – или одобрил?

Он решил выяснить.

Добравшись до верха спиральной лестницы, Кунал закрыл глаза и свободно выдохнул, приказывая сердцу биться ровно.

Каждый раз.

Даже сейчас от мысли о встрече с дядей Сету по спине бежали мурашки. Он, несомненно, стал сильнее, выше, опытнее, чем в восемь лет, когда впервые пришел сюда, но вид этой двери всегда вызывал в памяти первое впечатление от грозно высившейся над его головой Крепости. Его нового дома.

Кунал обдумал свои аргументы, зная, что пылкие слова не убедят Сету Хотха, генерала Красной крепости. Дядя Сету ценил логику и здравомыслие, поэтому Куналу стоило напомнить об аристократических родах, например о Доме Русала, и о торговцах тканями, до сих пор удрученных воинской повинностью. Вышвыривание тел их сыновей вместо священного сожжения не улучшит обстановку.

Он вздохнул, сомневаясь, что его слова хоть что-то изменят. Но после разговора с Алоком что-то побуждало его попробовать, даже если разговор закончится приказом заковать в кандалы его самого.

Дверь комнаты была слегка приоткрыта. Кунал замер. Дядя никогда не оставлял дверь незапертой, он ценил уединение и не привечал гостей.

Кунал осторожно поднял руку и постучал.

Молчание.

Дядя хотел, чтобы он действовал как лидер Крепости. Брал на себя больше инициативы. Во время их последнего разговора он сказал именно так.

Кунал толкнул тяжелую дверь.

Первое, что бросилось ему в глаза, – кровь на кровати. Алое пятно в море изумительно-белого цвета. Затем – неподвижное тело дяди, распростертое на великолепных вышитых подушках.

Шок был похож на физический удар, сердце замерло, и словно бы само время застыло под его неверящим взглядом.

Кунал отпрыгнул спиной к стене, держась за рукоять кинжала, и быстро оглядел комнату в поисках вероятного убийцы.

Никого.

И тут он плюнул на свои навыки и в несколько прыжков пересек расстояние от стены до кровати. Кровь пролилась повсюду, на простынях виднелись пятна и полосы. Кунал схватил дядино запястье, положил два пальца на холодное горло.

Неверие, горе, ярость пронзили его, и он сжал безжизненную дядину ладонь. Кунал ощущал, как теряет власть над собой – теряет единственное, что всегда требовал от него дядя.

Первым делом он должен предупредить командующего. Запекшаяся кровь вокруг раны и холодная кожа говорили, что смерть, скорее всего, наступила несколько часов назад.

Он был солдатом и видел смерть раньше, но она никогда не затрагивала его лично.

Дядю Сету убили в постели. Без возможности сопротивления. Что за подлый негодяй способен на такое? У Кунала на руках была кровь, которую не смыть, но все убийства он совершил на поле брани. Во время почетного боя лицом к лицу с врагом во имя Джансы. Убийство беззащитного было трусостью.

От слепой ярости застучало в висках, и Кунал согнулся, едва дыша. Вот почему дядя учил его самоконтролю, спокойствию и невозмутимости. Всякий раз, когда Кунал терял самообладание, его начинала терзать мигрень. Прислонившись к резному столбику кровати, он удержался на ногах, и рельефный золотой орел врезался в его ладонь.

Со стороны лестницы раздались быстрые шаги.

Кунал немедленно выпрямился, стараясь овладеть собой, и он едва почувствовал, что руки больше не дрожат, дверь открылась.

В комнату ворвался командующий Панак, следом двое солдат. Все трое были белее соли.

– Я надеялся, ты этого не увидишь, – начал командующий. – Ушел искать носильщиков, чтобы спустить тело вниз для ритуалов. Мы нашли его только четверть часа назад. И солдата в отключке у стены.

Кунал кивнул.

– Я как раз собирался поднять тревогу.

– Уже не нужно, но спасибо. – Панак напряженно улыбнулся Куналу. – Солдат до мозга костей.

– Убийца? – В груди ревел ураган, но лицо Кунала было безмятежным, как озерная гладь. Дядя бы им гордился.

Командующий устало качнул головой.

– Неизвестен.

– А солдат снаружи, господин? Он может что-то рассказать?

– Он только бормочет что-то несвязное. Его нашли там без памяти, воняющего медовухой, – ответил Панак. – Не думаю, что он намеренно впустил убийцу. Вероятно, все из-за безответственности – напился и лишился оружия, – однако мы посадили его в колодки. Позор, а не солдат.

Кунал молча кивнул. Мальчишка, видимо, умер ночью от ран.

Командующий вздохнул и пробежал пальцами по коротким волосам. Он постарел всего за несколько часов.

– Подозреваемые есть, господин? – уточнил Кунал, стараясь держать чувства в узде.

Командующий Панак заколебался.

– Один.

Кунал ждал продолжения, но Панак ничего не пояснил, только уставился на него, как будто что-то обдумывая.

– Встретимся через час в Зале генералов, Кунал. – Голос Панака неуловимо смягчился. – Тебе захочется туда прийти.

Эша шла, то и дело оглядываясь, по грязным дорогам Поры, маленького торгового городка, расположенного на лесистых холмах у краешка дождевой чащи Тей.

Пора была стоянкой для усталых путешественников и купцов на Великом пути, главной торговой дороге, соединяющей восток и запад через Южные земли. Здесь также обитал один из ее осведомителей Джитен – скромный ростовщик, чья лавка служила прикрытием для куда более неблаговидных занятий.

Лавка Джитена была ее единственной остановкой на пути в Крепость, а сам Джитен являлся одним из немногих обладателей лунной булавки вне круга соклановцев: их вручали только Клинкам и ближайшим союзникам как символ преданности делу.

Ради его же блага она надеялась, что подозрение беспочвенно.

Никто не мог знать о Гадюке, но, проходя через центр города, она не могла отделаться от ощущения слежки. После минувшей ночи, после лунной булавки и копии меча-плети в комнате мертвого генерала Эша уже не могла быть ни в чем уверена. Разве что в необходимости сейчас быть еще более осторожной и предусмотрительной.

Спокойная дорога за спиной умеряла тревогу, но не слишком. Эша знала – как только солдаты найдут ее меч, который она обменяла на копию, то кинутся в погоню за Гадюкой. Единственным утешением служила мысль о том, что все будут искать мужчину.

Тысячи вопросов переполняли разум, и все возвращали ее к единственной отвратительной идее. Что, если убийца генерала знал – она не просто Гадюка, а одна из Лунных клинков? И что еще хуже – она входит в круг вожаков и сотрудничает с Харуном, наследным принцем Дхарки?

Хотя солдаты Крепости сражались с Клинками в пограничных стычках, их растили для войны, и рейды против мятежных застав проводила в первую очередь пехота. Однако грязное убийство вроде этого могло заставить даже элитных Щитов Сенапа преследовать мятежников и брать их в плен.

Вспоминая последнюю встречу со Щитами, Эша инстинктивно потерла локоть правой руки. После того как родителей убили у нее на глазах, саму Эшу схватили и неделями держали в городской тюрьме Гвали, подвергая «допросам».

Одна из сломанных костей так и не срослась нормально. Она тренировалась с учетом этого обстоятельства. Но, несмотря на то что левая рука никогда не вытягивалась так, как правая, девушка спокойно игнорировала этот факт, компенсируя недостаток своими мечами для балансировки тела в бою.

Все во имя потерянной принцессы, единственной, кому удалось ускользнуть.