— Ты — последняя ступенька. Я всё равно тебя убью, мисс Уизли, с письмом или без него. Но если ты будешь послушной — умрёшь быстро, как Гермиона. Будешь противиться — будешь умирать медленно, долго, очень страшно и очень больно. Понятно? Или тебе для наглядности показать, как выглядит труп твоего брата? ...Не надо? Тогда будь хорошей девочкой и напиши то, что я тебе продиктую. Ну?! — Эвергрин убрал руку, не позаботившись разжать пальцы, шипы процарапали кровавые дорожки по лицу. — Напишешь?
— Д-да, — дёрнула головой девушка.
— Вот, это правильный ответ, Джинни, — усмехнулся он, принёс из-за ширмы столик с письменными принадлежностями, разрезал верёвки на её руках и стал диктовать.
… — Отлично, — Эвергрин выхватил лист из рук девушки и прочёл, -…Интересно, любимая шутка профессора Флитвика, про корову вместо короны на голове, не про тебя случайно? Эх, кто ж тебя английскому языку-то учил… — покачал он головой и усмехнулся. — Ладно, сойдёт.
Парень отнёс стол и письмо за ширму и вернулся к связанной девушке. Он стоял перед Джинни и молчал, поигрывая волшебной палочкой, светлой, с розовой вставкой в рукояти. Уизли смотрела на него и не узнавала того старосту Эвергрина, к которому все привыкли, того Йенссона, о котором взахлёб говорили её братья: Рон, Фред с Джорджем, даже Перси… От его молчания становилось всё страшнее.
— …Эйнар, — тихонько, даже как-то неожиданно для себя самой, робко позвала Джинни.
— М-мм? — никакого интереса в потемневших карих глазах, только бровь чуть приподнялась.
— А-а ты точно меня убьёшь? Может, можно как-то по-другому?..
— По-другому? Что ты имеешь в виду? У тебя есть что-то, что ты можешь предложить в обмен на свою жизнь?
— А если я… как раз свою жизнь и предложу? Ну, то есть, стану твоей девушкой? То есть, СОВСЕМ твоей, как… как Паркинсон была у Малфоя…
Она краснела всё больше и каждую фразу говорила всё тише. Эвергрин теперь смотрел на неё, как смотрел бы обычный человек, обнаружив плавающего в своей ванной утконоса, а на последних словах передёрнулся всем телом, вспомнив Пэнси, с которой он едва не стал встречаться. Но, по крайней мере, она не предлагала себя так… «Мордред с Морганой, кем эта Уизли себя возомнила?! Королевой Мэб*?!» — пронеслось у него в голове, но если рыжая хотела сбить его с толку, то ей это удалось…
— Я всё равно не понял, о чём ты.
Отступать Джинни теперь было нельзя:
— Ну, у тебя же нет девушки. Я буду ею. Ты же мне нравишься.
— Вообще-то, ты влюблена в Поттера, забыла? — вымолвил парень, а в голове мелькало: «Да это фарс какой-то… Как можно так себя предлагать? Она, что, не понимает, что этим только бесит меня? Или она нарочно меня злит, чтобы я прикончил её одним ударом? ...Как бы там ни было, благодаря такому её поведению, я сейчас быстро дойду до нужного состояния…»
И он стиснул волшебную палочку в руке так, что костяшки побелели.
— Я согласна его забыть ради тебя, — тем временем девушка гнула свою линию.
— Ах, ты согласна?! — его злость выплеснулась в иронии. — Невероятная честь, мисс Уизли! Ради меня забыть Поттера Великого! Я щас умру от щастья!.. Только, знаешь ли, я не любитель надкусанных яблок. Похоже, в Хогвартсе только я и Гарри не удостаивались ещё твоей благосклонности. Я имею в виду, телесной. Ты же на это мне намекаешь, я правильно понял?!
— Да ты…! Да кáк ты…?! — смущение Джинни растаяло без следа, теперь она злилась не хуже Эйнара. Только она не учла, что они находятся вовсе не в равных условиях…
— …А я ещё не верила, когда говорили, какой ты!!!
— Интересно, какой же я, просвети, — хмыкнул Эвергрин.
— После Святочного Бала полшколы девчонок о тебе мечтали! Каждая хотела встречаться с тобой! Даже, я слышала, француженки!
— И что?
— И то! Когда ты так и остался без пары, все сразу стали шептаться, что… — и она осеклась.
— Что? Продолжай, раз начала, — процедил он сквозь зубы, хотя уже понял, чтó она скажет, если посмеет: одно дело, шептаться за спиной, и совсем другое — заявить в лицо.
— Ну… Что ты… — её кураж испарился, как только Джинни увидела придвинувшееся к её лицу лицо Эйнара, с таким бешенством в потемневших глазах, которое сразу ей напомнило не кого-нибудь, а самого профессора Снейпа. Конечно, она тут же заткнулась.
— То-то же! Если не знаешь, о чём говоришь, лучше молчи. Может, за умную сойдёшь, — распрямился он и взмахнул волшебной палочкой: — Хотя, вот так будет понадёжнее. Силенсио! — и тут же, почти без паузы: — Флагелло! Флагелло!
Белый луч, похожий на раскалённую проволоку, стегал и жёг одновременно, палочка Хембридж работала отлично. Джинни дёргалась, взмахивая руками, пыталась защитить лицо, рот широко открывался в беззвучном крике. Лицо кривилось от боли и страха, но ещё больше — от осознания неизбежности… «Флагелло! Флагелло!» — беспощадный луч хлестал слева и справа, путался в волосах и жестоко рвал их. «Лацеро! Лацеро!» — руки, ноги девушки покрывались глубокими рваными ранами, зияющими в разрывах ткани. Снова и снова «флагелло» чередовался с «лацеро», открытые раны под ударами луча-хлыста болели и кровоточили всё сильнее. Больше всего Джинни ждала, когда же она потеряет сознание, но забытье всё не приходило. Кровь теперь текла свободно, мантия больше не впитывала её. Эйнар замер, любуясь растекающимися струйками, которые «оживляли» подсохшие лужицы крови Грэнджер. Резко выдохнув, он опять направил на полуживую Джинни волшебную палочку. Закусив губу, девушка расширила в ужасе глаза, и слёзы текли по её щекам, обжигая глубокие царапины и смешиваясь с кровью… Тем не менее, ни одна рана ещё не была смертельной, Эвергрин следил за этим.
— Думаешь, я слишком жесток к тебе? Гермиона страдала не меньше, только от боли в душѐ, с которой не сравнится никакая телесная боль. Но, увы, души-то у тебя и нет, Джиневра Уизли. Поэтому страдает твоё тело.
«За что ты так ненавидишь меня?!» — беззвучно прошептала девушка.
— Ненавижу? О нет, Джинни, ненависть слишком сильное чувство, оно не предназначено для такого ничтожества, как ты. Ненавижу я Гарри Поттера, каждой струной моей души, выражаясь высокопарно. А тебя всего лишь презираю…Встать! — рявкнул он внезапно. С трудом превозмогая боль в израненных руках и ногах, она оперлась на подлокотники и встала.
— Иди к стене. Туда, рядом с той кровавой лужей. Диффиндо! — волшебные верёвки на её ногах были разрезаны вместе с мантией, — Иди.
Девушка спотыкаясь шагнула туда, куда он её велел.
— Виртус Виолатио! — несколько раз прогремело заклинание. Переломанные ноги больше не держали её, и Джинни рухнула на пол, лицом вниз. Эйнар подошёл и пинками шипованных сапог «проверил», насколько «хорошо» сломаны кости. О да, палочка Хембридж работала безупречно. Парень наклонился к беззвучно рыдающей Уизли, приподнял её голову за волосы и прошипел над ухом:
— Твоя кровь тоже не достойна быть на стене. Пусть остаётся на полу, рядом с той, что вытекла из Хембридж. Пожалуй, я оставлю тебя, не буду дожидаться, пока ты испустишь дух. Завтра я приду и приберу тут. Прощай.
Он разжал пальцы, и голова девушки упала. «Виртус Виолатио!» — ещё один синий луч сломал плечо, и возле головы также стала натекать тёмная блестящая лужица, подбираясь к лицу. Эйнар бросил волшебную палочку Хембридж в эту лужу, словно награждал её за хорошую работу. Она опять напилась крови и выросла, розовая вставка запульсировала, как живая. «Она словно питомец у меня, — подумал парень, вылавливая палочку из крови Джинни, — У кого сова, у кого кошка… А у меня — волшебная палочка-кровосос. Бр-рр…» И он написал кончиком палочки по оставшемуся пятну имя девушки. Усмехнулся, наблюдая, как натекающая кровь скрыла надпись, и ушёл за ширму переодеваться.
Перед уходом он ещё раз оглядел комнату, убедился, что Джинни ещё дышит, но ей осталось не долго. Затем он уложил поровнее тела Гермионы и Рона, дважды произнёс «Эритлапидем**!» и трансфигурировал обоих в камни. И наконец-то отправился в расположение факультета. За окнами Замка Хогвартс уже брезжил рассвет.
