Однако попробуем по порядку. Первая московская зима прошла во взаимном привыкании и в тщетных попытках обуздать буйство переходного возраста (у котят это 6-9 месяцев). Большая Утренняя Военная Игра и Большая Вечерняя Военная Игра стоили Я. Г. много крови: уж если юный боец вцеплялся в руку, например, около кисти, то вел свой стальной коготь (мы их звали рыболовными крючками) до локтя. При этом издавал воинственные крики. Вопил и Я. Г. от нешуточной боли. Ведь это как делается: зубами кот вцепляется в кисть и терзает ее, передние лапы гуляют по руке, а задние наносят серию быстрых и сильных ударов. Меня кот больше щадил, точнее, я быстрее убегала с поля боя. Но если он принимал на диване боевую позу (приник к поверхности, уши прижаты, глаза раскосые, хвост выбивает дробь), а мы подходили вдвоем, то он с укоризной во взоре удирал: двое на одного – нечестно.

Бывало и простое буянство, с метанием туда и сюда, вверх и вниз, с громким топотом и воплями. Особенно часто такое происходило на закате, с наступлением темноты. Проходило, если мы, не в силах уже выносить это безобразие, чуть смачивали ему макушку святой водой. Видимо, котенок еще не знал, что ночь – это его время, время охоты и приключений, и боялся ее, как всякое маленькое существо.

Мишкиным страхам мы нашли словесное выражение, уяснив себе, что он считает, что существует некий Большой и Страшный, который может прийти, и тогда… Однажды этот Большой и Страшный едва не реализовался, и было это так. Один наш знакомый, человек действительно громадного роста, сказал, что на следующий день будет недалеко от нас и зайдет. Мы объяснили, что нас не будет дома. Он сказал, что на всякий случай все-таки зайдет. Мы сказали, что всякий случай исключается, потому что дома нас таки не будет, и на сем расстались. В означенный день возвращаемся домой – кота нет как нет. Паника, в разгар которой он вываливается из гардероба страшно встрепанный и вообще не в себе. Обласкали, утешили. В дальнейшем выяснилось, что «гость» все-таки на всякий случай заходил и на всякий же случай звонил в дверь 40 минут. Можно было реконструировать запредельный ужас кота, который забился в шкаф, как забиваются в потаенный уголок квартиры дети, если пожар или кто-то ломится, в иррациональных поисках укрытия и спасения[6]. Кстати, я вспомнила, что в детстве очень любила сидеть в шкафу именно как в таинственном укрытии, неподвластном законам мира сего.

С тех пор шкаф стал для Мишки каким-то взыскуемым градом; правда, его сидение там мы не поощряли и регулярно его изгоняли – вплоть до особого случая, о котором речь еще пойдет.

По маме-кошке он в детстве немного скучал, и выражалось это в том, что изредка он обнимал меня лапкой за шею, а другой лапкой гладил по щеке. Это у кошек знак любви и уважения к старшему, и обычно котята ласкаются таким образом к маме. И совершенно комичные некотовские позы принимал, укладываясь спать: ложился на бочок, подкладывал обе передние лапки под щеку и подтягивал к животу задние. Постепенно мы сообразили, что это он старательно копирует меня. А со временем это прошло, и кот спокойно спал по-котовски, меняя во время сна одну экзотическую позу на другую: клубочек, потом этот клубочек как-то выворачивается (мы это назвали рокайль в честь раковины, излюбленного элемента орнаментов стиля рококо), потом кот изгибается дугой, перемешав все лапы таким образом, что иначе как букет из лап это и не назвать. Похолодание предсказывает, закрывая нос хвостом. Летом, при хорошей погоде – самые великолепные позы сна: либо на боку, растянувшись во всю длину, передние лапы вперед, задние назад, хвост роскошно откинут под прямым углом к туловищу; либо на спинке, лихо отбросив голову набок и слегка задрав все лапы.

Месяца через два после водворения у нас Мишки его пришел навестить прежний хозяин. Мишка к нему подошел и дал себя приласкать, но особого волнения не выразил и при первой возможности умотал по своим делам в другой конец квартиры.

Игрушек не любил; мог погоняться за пробкой или катушкой, но ударял слишком сильно, и они быстро уходили «в аут», забиваясь в какую-нибудь щель. Посмотрев с досадой, терял всякий интерес. Зато играл в каратиста: садился перед книжным шкафом, задирал голову, сосредотачивался и с совершенно каратистским криком взлетал на самый верх. Дальнейшие упражнения мы пресекали, потому что он явно нацеливался на хрустальную люстру со множеством подвесок, а из прыжка его на люстру ничего хорошего произойти не могло, нам даже и пробовать не хотелось.

Вначале очень любил ходить босиком по воде, то есть забираться во влажноватую ванну и там бродить. Кончилось это пристрастие крайне драматично. Обычно кот заскакивал в ванну великолепным прыжком с пола. Однажды, предприняв этот великолепный прыжок и собираясь приземлиться, он увидел, что придется скорее приводняться, потому что ванна полна воды. Тут он от ужаса преодолел гравитацию: прямо в воздухе, без всякой опоры, свечой взвился вверх и обратным сальто благополучно опустился на пол. И к водным процедурам совершенно охладел.

Мишкино отношение к электроприборам показывало, что кот у нас осторожный, но отважный. При включении пылесоса он вздрагивал, напрягался, но не убегал, а с опаской ходил вокруг, готовый ко всему. И только воздух, бьющий из сопла, заставлял его посторониться. Страшным врагом была центрифуга, отжимавшая белье. Она не только рычала, но и немножко подпрыгивала, к тому же стояла в ванне – чисто Левиафан. Предельно собранный Мишка, слегка подрагивая, занимал позицию в дверях ванной лицом к врагу и чуть-чуть подавался то назад (может, утечь?), то вперед (а вдруг вырвется? ведь нужно защищать дом!). Так же реагировал и на кофемолку, и на мясорубку: соблюдал дистанцию, но спину не показывал.

Неподалеку от нас был сад «Эрмитаж», где новые русские, тогда совсем-совсем новенькие, устраивали празднества с фейерверками. Кот очень интересовался, вспрыгивал на окно и всячески вытягивал шею. Но когда в октябре 1993-го палили по Белому дому, он было посмотрел, а потом поскорей ушел от греха и предпочел пока что жить в коридоре. С тех пор фейерверков стало гораздо больше, но он на них никакого внимания не обращал.

Конечно, мне захотелось узнать, как он будет реагировать на зеркало, и я его однажды к нему поднесла. Он с любопытством потянулся носиком, наткнулся на гладкое, холодное и ничем не пахнущее и мгновенно потерял к этому предмету интерес на всю жизнь. Наверное, решил, что это кот-призрак, и убоялся неведомого.

Позднее выявилось его отношение к телевизору. Он быстро разлюбил депутатские дебаты (мы тоже). Но от нас он отличался попыткой упорядочить политическую жизнь страны: если на экране возникало какое-то бесчинство, он подходил и гладил это место лапкой; наверное, хотел, чтобы все происходило более благоприлично. Существует один-единственный фильм, который Мишка полюбил верной любовью и всегда смотрел безотрывно и до конца: «Кавказская пленница». Почему? Кто может это знать?

С телевизором связан один эпизод его дальнейшей жизни, заставивший нас задуматься не только над утверждением, что кошки не воспринимают изображение как вид реальных предметов, но и над наличием у них (по крайней мере, у некоторых) нравственного чувства. Хотя это было, когда Мишка был уже взрослым котом, расскажу сейчас, раз уж речь зашла о телевизоре.

Была реклама показа английского фильма про кошек. В указанное время мы усадили Мишку на почетный стул перед экраном, а сами сели сзади. Коварные жители Альбиона, очевидно, «для интереса» начали фильм со сцены, которая, фигурируй в ней люди, была бы признана порнографией. На Мишку она произвела соответствующее впечатление: кот мгновенно вскочил и, отвернувшись от экрана, уставился на нас с горьким возмущением: мол, чего вы мне подсовываете? Извинились, сказали, что больше такого не будет (и вправду не было), и упросили смотреть дальше. Смотрел на собратьев с интересом и, как нам показалось, с пониманием.