Оказавшись в городе, Джон прежде всего заехал к себе. Он снимал квартиру в трехэтажном доме с видом на речку Линни – чахлую, заморенную отходами мануфактур. Кирпичный фасад дома выглядел так, словно переболел оспой, а фонарь над входом ослеп еще до того, как сюда въехал Джон. Но Репейнику здесь нравилось. Поднявшись к себе, он открыл дверь и некоторое время постоял, дыша настоянным воздухом жилья, сочетавшим запах вчерашней еды, старой мебели, светильного газа и крема для обуви. Потом Джон, не снимая ботинок, протопал в гостиную, служившую также спальней и кабинетом. Обои давно пора было менять; пол скрипел под ногами. В гостиной он бросил папку с бумагами на продавленный диван, вынул из ящика стола набор отмычек в кожаном футляре и сунул за пазуху. Почесал щеку (щетина опять отросла), осмотрелся. Раньше здесь вместе с ним жила Джил – год назад, когда он ещё работал на Гильдию. Теперь Джил обитала где-то на восточной окраине Дуббинга: Репейник точно не знал, где именно. Он мог бы, конечно, выяснить, но не хотел. Его устраивало положение вещей – в том смысле, что неприятностей в жизни было ровно столько, сколько Джон мог выдержать, и увеличивать их число он не стремился. Поэтому он не узнавал, где живет Джил… Где, как, и с кем – в этой троице вопросов один всегда тащит за собой остальные два. Не узнавал.
Перед выходом он задержался, чтобы вынуть газеты из ящика на двери. Газет Джон выписывал целых три: «Еженедельное Зеркало», «Утреннее Время» и «Часового». Ничего интересного не было. «Зеркало» на всю первую полосу развернуло подробный список вчерашних парламентских решений – с пояснениями и прогнозами аналитиков. Перевернув страницу, Джон убедился, что аналитики заняли и второй разворот газеты. В основном, обсуждали новый закон об оружии: парламентарии разрешили гражданам носить автоматические револьверы, но зато увеличили каторжные сроки за применение магических жезлов. Новый закон оставил сыщика равнодушным, поскольку Репейник не доверял новомодным капризным револьверам, оставаясь верным своему доброму самовзводному «констеблю марк два». «Время» славило художника, который приехал в Дуббинг из Арвернисского королевства. Художник обладал сложной заморской фамилией Суаз-Лотар. Прямо на первом листе красовалась гравюра с картины Лотара: полуголая немолодая женщина со странной, детской улыбкой на помятом лице. Репейнику картина не понравилась, однако он сделал скидку на то, что гравюра – это одно, а оригинал – совсем другое.
«Часовой» писал, что в Линсе запустили какой-то «Большой Разностный Исчислитель», и что автор – астроном, который к тому же изобрел измеритель скорости для мобилей – обещает предсказать с помощью своего исчислителя точную дату появления осенней кометы. «Быть может, – добавлял журналист, писавший статью, – мы в очень скором Времени узрим на службе благодарного Общества сии Агрегаты, коим не за Труд сойдет исчислять тайны Бытия, делая нас равными Тем, кто столь долго были нашими Пастырями». Джон хмыкнул и перелистал «Часового» в конец, к частным объявлениям. «Продам собаку…» «Сдам квартиру…» «Швея берет работу на дом…» Никто не собирался сбывать с рук сложные лабораторные приборы или магический эликсир. Что ж, глупо было надеяться. Джон бросил газеты в угол и вышел.
Кэб подлетел, словно ждал, пока Джон окажется на улице. Кучер попался отчаянный, и уже через полчаса Репейник стоял напротив шестого дома по улице Кожевников. Дом был старым, одним из тех, за какие хозяева вначале просят огромные деньги, ссылаясь на гранитный фасад и витражные окна, но цена вдвое падает, когда выясняется, что в подвале нет котельной, а в отхожее место не подведена канализация. Прежде чем подойти к дому, Репейник какое-то время околачивался на другой стороне улицы, наблюдая за окнами – не шевельнётся ли занавеска, не мелькнёт ли тень. Ничего такого не случилось, поэтому Джон счёл, что настало время действовать. Он подошёл к двери, как следует постучал несколько раз, подождал, а потом медленной, прогулочной походкой зашагал прочь. Свернув за угол, он очутился на задворках улицы Кожевников, куда выходили задние стороны домов. Здесь было тихо и безлюдно. У стен валялся всякий хлам – пустые бочки, сломанная мебель, старые башмаки. Под ногами деловито шныряли крысы.
Джон прокрался к дому номер шесть (даже сзади он был облицован гранитом, замшелым и мрачным) и, воровато оглянувшись, пристроился к двери черного хода. Отмычки ждали своего часа во внутреннем кармане куртки. Джон аккуратно протолкнул стальное жальце в личинку замка и тут заметил, что дверь не заперта. Обескураженный, он медленно убрал отмычки обратно в карман и немного постоял, раздумывая. Либо хозяин был настолько беспечен, что, находясь дома, не закрывал заднюю дверь, либо он был в отлучке, и кто-то другой уже пробрался в дом до Репейника. Выяснить это можно было только одним способом. Еще раз оглядевшись, Джон скользнул внутрь.
Он очутился в тёмном помещении, насквозь провонявшем жареным маслом и помоями. «Кухня», – понял Джон. Немного подождав, пока глаза привыкнут к сумраку, Репейник кошачьей походкой двинулся к чёрному провалу двери. Пройдя три шага, он что-то зацепил ногой. Раздался жуткий, рассыпчатый кастрюльный грохот. Джон замер, не дыша и слушая потревоженную тишину. Пару минут ничего не происходило, потом он осторожно перевел дух и рискнул опустить ногу. Приглядевшись, он различил во тьме кухонный стол и валявшуюся под ним маленькую табуретку. Её тонкие ножки торчали наружу и были совершенно незаметны в темноте. Там же, под столом, стоял ящик с посудой, который неведомым образом был связан с табуреткой и балансировал, видно, на грани обрушения – а Джон лишил его хрупкого равновесия, и теперь посуда раскатилась по всему полу. Больше ничего не случилось: не выбежал на грохот хозяин с ружьем в руках, не послышались вдали свистки констеблей, не метнулись к выходу орудовавшие в доме грабители.
Репейник, уже не такой осторожный, вышел из кухни и оказался в зале. Это была большая комната, служившая хозяину, судя по всему, гостиной и столовой одновременно: посредине стоял дубовый массивный стол, одним концом почти упиравшийся в чёрный зев камина. На столе смердели забытые грязные тарелки. Шторы на окнах были плотно задёрнуты, и в зале стоял полумрак. Джон обошёл стол, едва не споткнувшись о лежавший на полу куб темноты, при ближайшем рассмотрении оказавшийся чемоданом. Вгляделся в дальний угол зала, опознал в пирамидальном нагромождении теней лестницу наверх. Царивший повсюду беспорядок говорил о том, что в доме уже побывали воры. Ну, или о том, что хозяин покинул жилище в большой спешке.
Наверху Джон нашел спальню и два кабинета. В спальне на огромной кровати белели скомканные простыни, свешивалось на пол одеяло. Рядом стояла тумбочка, развороченная, с выдвинутыми ящиками и дверцами нараспашку. Джон заглянул в тумбочку, но не нашел ничего ценного – запонки, пуговицы, спички россыпью, раскрошившаяся сигара. Из спальни Джон прошел в кабинет. Вот где было заметно, что в доме живет мужчина: опасными бликами отсвечивали со стены древние мечи, скучал в углу кальян, валялась на тахте пустая бутылка. У окна занимал почётное место письменный стол бюрократического вида. Ящики из его тумбочек громоздились на полу, по всей комнате лежали бумажные сугробы. Джон озадаченно почесал затылок. Здесь было, навскидку, тысяч пять листков, и каждый – исписан от руки. Любой мог таить зацепку о том, куда девался владелец дома. Перебирать записи прямо здесь, в чужом кабинете Джон не собирался, поэтому стоило подумать о том, как унести такую кипу бумаг с собой. Поразмыслив, сыщик решил спуститься обратно в зал, где он видел подходящих размеров чемодан.
Прежде чем выйти, Джон нагнулся над бумагами: среди белых листков его внимание привлек странный квадрат. Квадрат оказался обычной подставкой под кружку, из тех, что подают с заказанным пивом в кабаках. Виднелась расплывчатая надпись: «ПЬЯНЫЙ КОНЬ. Мы открыты с шести вечера до шести утра». Джон повертел в руках подставку, рассеянно сунул в карман и вышел из кабинета.
