Джон выдохся и замолчал. Голова болела все сильней. Староста думал про ноги и одновременно – про то, что сказал Репейник. Это было невыносимо.

– Ничего не понял, – слабым голосом произнес наконец Гатс. – Какие мужики? Какая река? Почему злая? И какие русалки? Это что получается – кроме нашей еще есть?

– Были, – кашлянул Джон. – Вы… не разговаривайте… берегите силы.

Вскоре они добрались до дома старосты. Джон, изловчившись, открыл калитку, при этом удерживая Гатса на спине и следя за его ногами. Когда Репейник вошел в дом, там обнаружилась толстая служанка, насмерть перепуганная. Вдвоем они уложили старосту на диван, и Джон обессиленно повалился в кресло. Гатс прикрикнул на служанку, чтобы опомнилась, и велел бежать за аптекарем – коли жив еще. После того как она, причитая и хлопая себя по бедрам, ушла, Гатс сказал:

– Я ведь вам денег должен. За работу.

– Ничего вы мне не должны, – сказал Джон, размазывая пот по шее. – Я же не убил русалку. Правда, теперь это и не требуется. Наверное.

– Почему? – спросил Гатс. Джон подумал.

– Это не река злая, – сказал он. – И не русалка.

– А кто тогда злой? – жалобно простонал староста. – Этот… монстр?

Джон пожал плечами.

– Люди, – сказал он. – Как обычно.

Револьвер лежал на берегу, наполовину зарывшись в песок. Джон поднял его, кое-как вытряхнул грязь, вытер оружие полой куртки и засунул в кобуру. Солнце стояло еще высоко, и, если поторопиться, до заката можно было успеть в Дуббинг. Он обшарил куртку и порадовался: монета с профилем Прекрасной Хальдер уцелела, осталась в застегнутом кармане. Кроме того, староста все-таки заставил взять немного денег – на обратную дорогу и чуть-чуть сверх того. Джон дал себе слово в Дуббинге прежде всего купить ружейного масла и как следует почистить револьвер. С этой мыслью он зашагал между холмов, оставляя позади деревню Марволайн, ее чудовищ и ее мертвецов.

Солнце ласково припекало голову. Куртка почти высохла. Джон был жив. Все три этих факта радовали до крайности. Репейник шагал, бодро шмыгая носом и сочиняя в уме рапорт начальству. Рапорт выходил путаным. Джон прошел вдоль реки около двух лидов и сочинил рапорт почти до конца, а потом кусты у края старой дороги зашуршали, и оттуда вышла Джил.

Репейник тут же остановился, вынул из мокрой кобуры револьвер с мокрыми патронами и прицелился в русалку.

Джил не делала попыток приблизиться. Она стояла перед Джоном и смотрела ему в глаза. Пахло кувшинками.

Прошло секунд десять.

– Ну, – сказал Джон деловито, – я стреляю, что ли.

Джил открыла рот и сказала:

– Не стреляй.

У нее был обычный женский голос, только очень хриплый.

Джон сделал вид, что не удивлен.

– Поди ж ты, – сказал он. – А чего раньше молчала?

Джил повела головой, не отводя от Репейника взгляда.

– Мне с ними больше нельзя, – сказала она. – Можно с тобой?

Репейник перестал делать вид, что не удивлен, и спросил:

– Чего?

Джил понурилась и переступила с ноги на ногу.

– Нельзя мне с ними больше, – повторила она.

Джон почесал затылок левой рукой. В правой по-прежнему был револьвер.

– А ну, выкладывай все, – велел он.

Джил кашлянула.

– Я в воду только, – сказала она. – А то я ж без ничего.

Джон кивнул. Джил спустилась к реке и улеглась на мелководье, выставив только голову.

– Иди поближе, – позвала она. – Не съем.

Джон спустился следом. Присев на кочку, он вытянул ноги, положил револьвер на колено и произнес:

– Рассказывай. Ты ему столько лет служила, должна много знать.

Джил сморгнула.

– Да что рассказывать-то, – буркнула она. – Был Хозяин. Пришел в реку из моря. Тогда, давно. Рыбу пугнул. Всю, чтоб ушла. Потом спать лег, надолго.

– Спать? M – нахмурился Джон.

– Он почти все время спал, – объяснила Джил. – Старый уже был… И тогда тоже спал. Устал плыть. Потом, как проснулся, к берегу подошел. Там как раз рыбачил кто-то.

– Гриднер? – предположил Репейник. Джил покачала головой.

– Не знаю. Хозяин ему явился. Велел, чтоб девчонку в реку бросили. Тот пошел, сказал всем: мол, река сердитая, жертва нужна. Ну, потом… принес девчонку.

– Гриднер, – кивнул Джон. – С тех пор и повелось, значит. Избранный род. Уход и кормление. – Он сплюнул.

Вот почему река стала злой, жадной до девичьей крови. Достаточно было одного наглого тарга, который не побоялся людей, и одного человечка, который с ним договорился. «Как хорошо мы это умеем, – подумал Джон с отвращением, – так здорово умеем договариваться – с таргами, с гриднерами… с собственной совестью».

– Наверное, – сказала Джил. – Которые от того пошли, от первого. Гри… Гриднеры. Они к реке ходили, овец привязывали. Кормили…

– Так это не для вас были овцы, – догадался Репейник. – И скотину вы драли тоже не для себя. Ему носили.

Джил кивнула.

– Я только рыбу ем, – гордо сообщила она. – Вкусно.

– А людей? – ехидно спросил Джон. – Вкусно?

Джил сверкнула глазищами.

– То для него. Я ж сказала: рыбу ем. А он не ест. И сегодня для него… в деревню пошла. Хозяин голодный был. Только не нашла ничего. Искала, искала все утро. Впустую. Скотина в поле. Детишек… – Она замялась. – Детишек не стала брать. Потом слышу – бахнуло. И Хозяин на берег выходит. Страшно было. Спряталась. Тебя потом нашла, увидела, как ты Хозяина убил.

Репейник кивнул.

– Я сначала думала, – продолжала Джил, – ты плохой. А ты не плохой.

Джон не нашелся, что сказать.

– Еще думала, что папу с мамой убить хотел, – говорила Джил. – Тогда, на берегу. Ночью. Потом поняла, что не хотел.

Джон оторопел.

– Так ты поэтому на меня бросилась? – спросил он неуверенно. – Решила, что я…

Джил потупилась. Джон представил: русалка наблюдает за его первой вылазкой. Вот чужой человек ночью приводит на берег родителей (зачем?), вот копает яму (зачем? для них?), вот усаживает их рядом с ямой на землю, а сам ложится и целится из страшной трубки (куда целится? в них?). Тут кто угодно обманулся бы.

– Ладно, – сказал он и прочистил горло. – Ладно. Слушай… А не хочешь теперь к старикам своим вернуться? Они тебя, знаешь, ждут… Или от реки уйти не можешь?

– Уйти могу, – вяло сказала русалка. – Хозяина ты убил, теперь свободная. Пока он жив был – уйти не могла, почуял бы. Проснулся бы и вернул. А теперь – все.

– Пробовала, что ли, уйти? – спросил Репейник.

– Пробовала. Много раз.

– Ну, дела. Так что ж – раз теперь свободная, может, вернешься?

Джил покачала головой.

– Мне к людям хода нет. Там теперь все знают… что рыбу – не я. Убьют.

Репейник задумчиво кивнул. Да, Гриднеры мертвы, тарг мертв, бояться некого. Судя по резьбе на воротах и вышивке на полотенце, многие деревенские были в курсе, кто на самом деле управлял рекой. И впрямь ведь убьют.

– А я-то здесь при чем? – спросил он. – Ты же вроде соображаешь. Должна понимать, кто я такой и чем занимаюсь.

– Ты не плохой, – убежденно сказала Джил. – Хозяина убил, а папу и маму – нет. И этого, усатого нес. Он ходить не мог, Хозяин ноги сломал. А ты нес. И сейчас… Когда вышла к тебе, хотел стрелять. Но не стал.

Репейник повертел в руках револьвер с безнадежно промокшими патронами.

– Допустим, – сказал он. – А если бы все-таки выстрелил? Ты почему меня не… – он смешался, пытаясь подобрать слово, – не обездвижила?

Вдруг Джил что-то сделала со своим лицом. Дрогнул подбородок, растянулась верхняя губа, обнажая щучьи зубы, в уголках глаз собрались морщинки. Репейник с изумлением понял, что Джил улыбается.

– Я только один раз могу, – сказала она. – Кого увижу, того один раз только. Потом… ну, больше не могу.

«Ах вон оно что, – подумал Репейник. – Вот почему она меня не парализовала, когда попалась в ловушку».

– Можно с тобой? – спросила Джил снова.

Джон молчал.

Зачем нужны принципы?

Чтобы выходить из затруднительных положений.