Глава 7 Джони

Автобус прыгает на каждой кочке, дождь размывает грязь а стёклах, а дворники размазывают её по лобовому стеклу. Я прислушиваюсь к радио, в треске помех различаются слова песни Машины Времени – Перекрёсток семи дорог. Эта песня всегда ассоциировалась у меня с детством. Отец часто включал её, когда мы с ним ездили на рыбалку. Мы мне приходилось брать с собой свои сигареты – воровать у отца было слишком опасно. Я отходил и купил где-нибудь в лесу, там, где отец не смог бы меня увидеть. Денис с нами обычно не ездил, у него были свои дела и он не любил песню «Перекрёсток семи дорог». Он любил гулять с друзьями. Когда ему стукнуло семнадцать – он словно выпал из семьи. Не пошёл никуда учиться, а нашёл работу и снял квартиру.

Когда мой брат зарабатывал деньги, я зарабатывал цирроз печени в дешёвых барах и недорогих супермаркетах. Я много пил, тоже бросив школу. Мне были интересны рок-н-ролл, пиво и рок-концерты. И Кристина. Один раз, после очередной ночной тусовки в рок-клубе я переспал с подругой – наутро меня мучила совесть. Я думал о том, как Кристина читает дома книгу или спит, веря в мою верность, пока я трахаю какую-то шлюху. Этот период продлился недолго, всё оборвалось, когда я уснул под трубами избитый местными.

Автобус тормозит и я выхожу, опираясь на костыль. Кристина не захотела со мной ехать, сославшись на плохое самочувствие, а я не мог остаться дома. Я ведь ни разу и не был на могиле Джони. Когда его выковыривали из машины – он уже мало походил на человека. На телевидении это просто скрыли, размыв картинку там, где разорвано человеческое тело. Но все таки эти ошмётки мяса, торчащие кости и разбитый череп оставались моим другом. Другом, которому обязана жизнью Кристина. Если бы не он, я никогда не смог бы её вытащить из того ада.

Выйдя из автобуса и оперевшись на костыль – достаю зажигалку. Золотистая и царапанная, надпись «PlayBo…». Последняя буква стёрлась. Я чиркаю пальцем и искры зажигают пары бензина скопившиеся в фитиле – я добываю огонь и подкуриваю.

Мелкий дождь впивается в волосы, холодные струйки воды забираются под одежду, проползают до поясницы, заставляя моё тело дрожать.

Я не тороплюсь с тем, чтобы скорее пройти вперёд – я хромаю до остановки, чтобы сесть под какой-никакой крышей на лавочку и спокойно докурить сво сигарету не думая о навязчивом дожде.

Сажусь на металлическую лавочку – она сухая и сюда не капает дождь. Кроме меня здесь ещё двое молодых людей – девушка и парень. Она крепко к нему прижимается, а он обнимает её за талию. Я смотрю на них и думаю, что им так повезло не оказаться в моём положении. Они младше меня на каких-то лет пять, но они совершенно не знают насколько у жизни бывают острые шипы и что лучше работать за скромную зарплату, чем как я, срубить куш, а потом оказаться между молотом и наковальней без памяти и сил.

Иногда я ловлю себя на том, что чувствую себя стариком, который недавно отметил своё семидесятилетие. Наверное, возраст исчисляется всё-таки не в годах, а событиях и в том, что ты из них извлекаешь. Чем больше набиваешь своим лбом опыта – тем старше становишься. Тее может быть двадцать пять, но ты будешь уже будешь смотреть на всё уставшими глазами, понимая, что далеко не всё так просто и у твоей жизни есть цена, которую кто-то сможет заплатить, если это будет нужно. А ещё ты можешь просто кому-то перейти дорогу, даже руководствуясь благими намерениями – ты её перейдёшь и потом обязательно найдётся тот, кто поставит свои интересы выше твоей жизни.

Сегодня романтики говорят, что деньги не главное, нужно держаться за что-то человеческое, истинное. Мой опыт говорит совершенно иначе: при мне совершались сделки по купле-продаже человеческих жизней. Они ничего не стоят, на самом деле. Большинство людей будут только рады, что их кто-то купил. Например наркоманы, попавшие в реабилитационный центр. Я бы не сказал, что им там плохо. Они обретают веру и приносят деньги своим хозяевам, которых никогда не увидят в лицо. Они не просят не то что денег за свою работу – они и едой не интересуются до тех пор, пока кто-нибудь не приведёт их в столовую. Даже изголодавшись до обморока они не кинуться на то, что лежит в тарелке – сначала молитва, потом приём пищи.

Мне никогда не было жалко этих рабов. Они настоящая обуза для семьи, кошмар, заставляющий страдать тех, кому не посчастливилось оказаться их родственниками.

Останавливается автобус, тоже грязный, тоже ПАЗ. Почти такой-же, на котором я сюда приехал. Девушка и парень заходят в него. Парень забирается первый, а потом подаёт руку своей спутнице – дверь закрывается и они навсегда исчезают из этой небольшой сцены на остановке. Тушу сигарету, встаю и опираясь на костыль иду на кладбище.

Тропинка от дороги мира живых к земле мёртвых не зарастает. Я аккуратно хромаю, иду между проржавевших оград и старых памятников.

Ему никто даже не поставил памятника, только крест с фотографией увеличенной с паспорта. Когда он говорил, что тут у него толком никого нет – я думал, что он всё-таки преувеличивает. Когда-нибудь я найду деньги и поставлю ему новый памятник.

Достаю золотистую зажигалку Zippo и подкуриваю, тем самым поминая Джони. Глубоко вдыхаю дым, а потом выпускаю его струйкой – он врезается в стену и рассеивается по кухне. Смотрю на затёртую надпись на зажигалке и даю себе обещание, которое не могу сдержать уже несколько лет – нужно установить Джони памятник.

На часах 2:35 – нужно выходить и посидеть где-нибудь в темноте. Я хочу увидеть того человека, который заложит послание в трубу. Буду убеждать сея в том, что могу быть умнее.

Глава 8 Старый дымоход

Выхожу из дома укутавшись в кожаную куртку. Длинные волосы я собрал в хвост, чтобы не бросались в глаза. Пусть сейчас всем и пофиг на то, какая у тебя причёска, но в этих районах достаточно тех, кто считает, что каждый должен жить «по понятиям». Понятием, созданным теми, кто оказался в тюрьме за воровство и убийство, у кого встаёт член на мужскую задницу. Эти люди, верящие в понятия – десятками поступали к нам на «реабилитацию», когда я был со всем этим связан. И многие, очень многие, не могли выбросить из головы этих правил жизни и убивали друг друга за неосторожно брошенное слово.

Поднимается ветер, а звезды скрывает слой облаков. Луну тоже. Я иду, медленно, чтобы не привлекать внимания. Мимо меня проходит наряд полиции. Один из патрульных смотрит на меня, но ничего не говорит. Наверное, видит меня здесь уже не первый раз. Его лицо тоже показалось мне знакомым.

Протягиваю наушники и включаю с телефона музыку. Чёрный Обелиск, начиная с альбома «Снизу Вверх». Из отечественных исполнителей я всегда любил именно их. Что-то есть в этой группе такое, что упускают другие. Многие гоняться за зрелищем или излишней атмосферой, а у них просто искренняя музыка. В наушниках играет песня «Простите меня». Простите меня, те кого я предал, простите меня, те кого разлюбил. Простите меня, я не ведал, что делал, простите за то, что обещания забыл – в этом есть своя искренность.

Я часто думал о том, почему мы слушаем музыку в наушниках, вместо того, чтобы насладиться ей, лёжа у себя дома на удобном диване включив колонки. Та реальность, в которую мы выбираемся переступив порог своего дома, зачастую слишком далеко от той частоты, на которой вибрирует душа. Музыка помогает достигнуть резонанса с реальностью.

Ставлю песню на паузу:

– Привет, Армен, сделаешь шаурму с сыром?

– О, какие люди! Ты чего так поздно? – Улыбается мне смуглый парень и упирается локтями в подоконник своей палатки.

– Не спится что-то, да и дома давит что-то всё…

– Обычно с такими делами идут в ночной бар, а не шаурму кушать! – Всё также иронически продолжает продавец.

– Шаурму то сделаешь?

– Сделаю, конечно. С тебя сто двадцать рублей. И всё-таки, что ты ночью тут делаешь?

– Гуляю, говорю же.

– Эх, ладно. Сейчас готово будет. Кофе будешь?