– Ага.

– Чёрный, без сахара?

– Точно.

Смотрю на дымоход, старый как этот город, пока Армен возится с шаурмой. Никого. Ночь. Сейчас можно встретить либо местного алкоголика, который точно знает, где можно достать ещё, либо наряд полиции. А ещё тех, кто пока не закончил гулять, но это не здесь. Это дальше. В лесопарке.

Ночной город мне нравится больше. В это время даже рекламные вывески перестают выглядеть такими навязчивыми, хотя сейчас их лучше видно. Людей практически нет, машин тоже. Только иногда кто-то проскакивает на огромной скорости, пользуясь тем, что дороги свободны.

Даже воздух становится чище, ведь толпы перестают взбивать пыль в загазованном городе. Только сравнив ночной воздух с дневным, понимаешь, что днём всё наэлектризовано, а часам к трём ночи напряжение спадает. Можно часами смотреть на небо и никакая суета не будет тебя торопить как можно скорее насладиться видом.

–Твоя шаурма, Артём. И кофе.

– Спасибо Армен.

Откусываю шаурму и делаю глоток кофе. Иду во двор, где скоро должен появится кто-то, кто оставит мне «послание». Я могу, конечно, договориться с Арменом и сделать из его палатки наблюдательный пункт. Но он очень общительный парень, ему нужно с кем-то разговаривать, что-то рассказывать. А я не хочу этого, мне нужна тишина.

Сажусь у забора в конце двора прикрытый кустами и смотрю на трубу. Шаурма становится меньше и меньше, погружаясь в меня и я чувствую, что могу просто недоесть её. Кофе недопить я не могу.

Уже через час наблюдения за этой трубой, мне кажется, что я смогу нарисовать её по памяти один в один. Я учту все детали, каждую трещинку и даже особенности отвалившихся на половину скоб, играющих роль лестницы. Интересно, а когда эта труба последний раз использовалась по назначению? Наверное, меня тогда ещё не было, а мои родители тогда не были знакомы.

Небо медленно светлеет и, временами мне кажется, что эта труба пляшет. На часах четыре утра, но по-прежнему к этой трубе никто не подходил. Я закуриваю и запрокидываю голову вверх. Нет, это не небо такое красивое, просто я хочу отдохнуть от этой трубы. Если кто-то туда подойдёт – я услышу.

Глава 9 С первым днём лета

Экран телефона утверждает, что сейчас уже 4:45 утра, но никто так сюда ничего и подкладывал, о это не значит, что ничего не нужно проверять. «Посылка» могла здесь быть уже больше суток. Нео внезапно орошает меня ледяным дождём. Без прелюдий в виде нескольких капель, без нарастающего ветра – сразу ливень.

Бегу и прячусь от стихии под навесом у подъезда. Труба совсем рядом и никуда от меня не денется, но дождь я всё-таки пережду. Вдруг там бумага и то, что на ней написано смоет дождём? Придётся выждать.

Сажусь на корточки оперевшись спиной на металлическую дверь, за которой начинаются лестничные пролёты и ступеньки, брошенные окурки и чужие судьбы.

Дождь барабанит по машинам выдавая почти музыку. Кристина всегда любила дождь, интересно, она сейчас его слышит? Она мне говорила, что дождь, он всегда грустный, потому что он стучится в окна и двери, но никто и никогда его не впускает, от него прячутся под зонтом и крышами. Всё дело в одиночестве, а дождь такой его символ. Это красивая теория взятая со страниц добрых книг, но мне всегда казалось иначе… Дождю всё-равно ждут его или нет, спрячутся от него или будут танцевать под ним. Он льёт только потому, что так хочет, что просто может себе это позволить.

Закуриваю и смотрю в ветхий забор, отделяющий цивилизованный центр города от руин. Прямо там, за этим покосившимся деревянным забором старая двухэтажка выстроенная ещё при Сталине. В её вот уже год никто не живёт. Она стала пристанищем для бомжей, собак и местной молодёжи. Идеальное место для того, чтобы делать что-то запрещённое в тайне от лишних глаз.

Облако дыма выходит за пределы «безопасной» зоны и попадает прямо под дождь и исчезает. Дождь смывает всё: следы, грязь, а ещё прибивает пыль, но он и отделяет меня от некоторых ответов на мои вопросы, часть которых может случайно оказаться в трубе. Но скорее всего, там чьё-то фото, которое по планам позвонившего ночью человека, скоро должно украсить новую могилу.

Дождь стихает – небо успокоилось. Даже слёзы рано или поздно заканчиваются, даже на небесах. Я встаю и, выбросив окурок прямо в лужу иду к трубе. Возле неё нет асфальта, только сплошная грязь уже покрывшая мои кроссовки. Присаживаюсь на корточки и чувствую, как по телу проносится дрожь. Руки уже не такие верные мне – они трясутся и подкуривают ещё одну сигарету. Чтобы подготовится.

Я не знаю, что там должно быть за одним из старых камней. А ведь строитель, который закладывал трубу даже не подозревал, что через много лет, скажем, через пятьдесят или шестьдесят кто-то спрячет туда инструкции для убийства. Такой своеобразный способ передавать информацию без интернета.

Аккуратно поддеваю пальцами кирпич – не двигается, и я принимаюсь за следующий. Прохожие недобро на меня смотрят – вот-вот так и полицию вызвать могут, решив, что я наркоман, который просто ищет закладку. Благо, сейчас здесь почти нет людей, только кучка тех, у кого смена начинается очень рано и далеко, так что им попросту приходится в пять утра уже быть в пути.

Один из кирпичей поддаётся и я выдвигаю его, а потом просовываю туда ладонь. Какая-то коробочка, большая. Выдвигаю ещё несколько кирпичей. Схватив её пальцами – тяну на себя. Вместо того, чтобы сразу открыть – убираю её под куртку и иду домой.

– Эй, ты тут что, всю ночь просидел? – Окликает меня Армен.

– Не, а с чего ты взял?

– Я не видел, чтобы ты обратно домой возвращался.

– Ну и зря, – отвечаю и я прошу его сделать кофе.

Кофе – это такая попытка отсрочить открытие коробочки. Я действительно боюсь узнать о её содержимом больше, чем факт того, что она не пустая.

– Как на личном то, брат? – Продолжает разговор Армен, протягивая мне кофе, – с тебя двадцать пять рублей!

– Обдираловка, Армен, двадцать пять за растворимый кофе? Позавчера же был двадцать.

– Не я устанавливаю цены, сам знаешь.

– Да-да, ты всего лишь исполнитель, я знаю, держи, – протягиваю ему ровно, без сдачи. Две десятирублёвые монетки и одну пятирублёвую.

– Так как на личном то? Хмурый ты какой-то.

– Я просто не выспался. Да почти всё в порядке, кроме того, что Кристина от меня съехала не объяснив почему.

– Это старая история. Наверное, кого-то встретила.

– Может и так, ладно, бывай, – беру стаканчик с кофе со столика и иду в сторону дома.

Захожу – кажется, что я не был дома уже целую вечность и всё здесь давно покрылось пылью. А ведь не было всего лишь несколько часов… Наверное, время всё-таки измеряется хоть и секундами, но ощущается в количестве мыслей и эмоций, а вот их у меня было, особенно страхов и сомнений на несколько месяцев вперёд. И в основном такой спектр ощущений я испытал просто нащупав эту коробочку. Странно, что мне стал по-настоящему страшно только сейчас, а не когда я её доставал. Наверное, я просто не осознавал, что эта маленькая коробочка из под обуви и теперь я с ней один на один. Точнее, с её секретом.

Нарушив все свои правила – закуриваю прямо сидя на диване, приспособив под пепельницу кружку. Снимаю крышку и ловлю себя на том, что удары сердца начинают бить мне по ушам, а руки ходят ходуном, стряхивая пепел с сигареты, зажатой между безымянным и средним пальцами.

Крышка падает на пол, теперь нужно снять бумагу. Такую когда-то белую, но с жёлтыми пятнами. Под ней оказывается пистолет и, насколько я разбираюсь – пистолет Макарова, а рядом распечатанное на принтере письмо. Видимо, почерк отправитель решил скрыть. Сначала я беру пистолет и, на всякий случай проверяю обойму – два патрона. Откладываю пистолет в сторону, уложив рядом с собой на серый плед отдельно ствол и обойму понимаю, что меня трясёт. К горлу подкатывает ком, который вот-вот пробьёт рвота, а лёгкие начинают сильно зудеть. Затягиваюсь сигаретой так, что в итоге чувствую обугленную вату и сразу же подкуриваю следующую. Нет чувства, что это вторая подряд, наоборот, мне даже кажется, что я вообще несколько часов к куреву не прикасался.