– Ёктить твою налево, – поперхнулся Шматко. И уразумел сей момент явным знаком.

«Точно есть Бог на свете!» – решил мысленно Феоктист.

И почему-то бухгалтер с ним тута же и однозначно согласился.

– Так, ну и где ты прячешься, мля, гнида фашисткая? – завёл успокоительный разговор сам с собой матрос Шматко и развернулся в воде под килем торпедоносца. – Знаю, знаю, там! Сейчас мы тебя…

И он замолотил ластами, попутно вспоминая, как нужно вообще молиться, и коря себя за то, что так и не нашел в своей жизни времени поинтересоваться этим вопросом. Спустя долгие десять минут искренней молитвы Феоктист увидел в мутной непроглядной тьме силуэт огромного железного борта.

– Лодка! – радостно икнуло внутри Шматко.

Он плыл вокруг неё, проводя первый осмотр.

– Хе-хе, надо же! Вот это совпадение! – Артемьич чуть не хихикнул под водой. На рубке подлодки красовалась аккуратная надпись «U-44».

– Ох, не нравится мне это, – суетнулся внутри матросского разума Феоктистыч.

Уж он-то, всю жизнь имеющий дело с цифрами, сразу почуял неладное. Но движуха вроде как наладилась. То ли со страху, то ли из-за адреналина, но, словно не замечая холода воды, Шматко скрупулёзно обследовал лодку, нашёл пробоины в хвостовой части и разыскал выступающие в носовой части крюки. Водолаз отвязал с пояса ярко-белый деревянный буёк, отпустил его на тонкой верёвке к поверхности, а затем стал подниматься и сам, попутно продуваясь. Наверху был ад. Волны швыряли сильно вверх и вниз. Шматко тут же опять замутило. На катере отсемафорили, что он и буй замечены, и, дав «малый назад», двинулись в его направлении. Феоктист снял маску, закрыл кран воздуха, чтобы экономить боевой запас. В мозгу его билось сейчас только одно:

– Надо вытащить лодку! Надо доставить лодку! Штаб ждёт! Все наши ждут! Весь наш народ ждёт эту лодку! Вся страна ждёт эту лодку! Мы узнаем, мля, что и как у них сделано там, и выиграем, мля, эту чёртову войну! Некуда, мля, отступать!

Все эти мысли придавали ему сил и притупляли ощущение жуткого холода.

И вот катер подошёл, и крюки на тросах были сброшены. Шматко опять натянул маску, повернул вентиль подачи воздуха и пошёл снова вниз к лодке, направляя тяжеленные крепежи, которые опускались рядом с ним. Не сразу удалось зацепить крючья за петли. Пришлось повозиться. Но Шматко был так погружён в это занятие, что даже ощущение присутствия чужого разума внутри него притупилось. И вот он вынырнул, сорвал маску и, улыбаясь, дал отмашку. Готово. Его взяли на борт. Сняли промокший костюм и тяжеленное снаряжение. Отвели в камбуз, где кок по приказу капитана налил ему в алюминиевую кружку около ста граммов чистого спирта. Сев на пороге рубки, обернув ноги сухим бушлатом, Шматко опрокинул в горло спирт, и тут организм его расслабился, поняв, что мобилизация на время отложена. И Шматко практически мгновенно погрузился в сон, удивлённо ощущая краем сознания, что чужой разум внутри также вместе с ним погружается сейчас в тёмную и мутную глубину забытья.

– Вот там мы и встретимся, – почему-то весело подумал матрос Шматко. И уснул.

Он так и не услышал разрывающего воздух грохота взрыва, когда торпедоносец взлетел на воздух, едва тронувшись с места, почти мгновенно разметав всего себя по серым стальным волнам Финского залива. Занятый молитвой, Шматко не заметил там, в глубине, тонкий трос, связывающий лежащую на дне подводную лодку с огромной замаскированной миной возле неё. Едва катер сдвинул опасный груз, как всё в радиусе семидесяти метров было превращено в мелкое крошево. Всё. И рыбы, и камни на дне, и катер на волнах, и подлодка в глубине, и русские матросы, и немецкие мёртвые подводники. Всё, кроме самого матроса Феоктиста Шматко, который был выкинут в ледяной воздух над волнами и по счастливому стечению обстоятельств (а может, потому что успел-таки от чистого сердца впервые в жизни помолиться) не утонул, упав в воду. И стоявший невдалеке на якоре такой же торпедоносец быстро подоспел и взял его на борт. Контуженого, но живого. И первое, что увидел один-единственный уцелевший в этой боевой операции матрос Шматко, очнувшись через несколько дней в госпитале, были полные слёз глаза несравненной и всеми в Кронштадтском порту обсуждаемой медсестры Нюры. Артемия Феоктистовича в моряцкой боевой головушке уже не было, и эти прекрасные черты милой Нюры, аки и все её остальные достоинства, бухгалтеру Шматко предстояло увидеть весьма позже.

Резкий свет пробился сквозь его, Артемия Феоктистовича Шматко, веки. Бухгалтер потянулся было сладко, а затем подскочил, словно ужаленный Страстной Напастью. Руки-то его были на руле! О, Великий Тутытам!

«Я уснул за рулём!» – пролетела пикирующей Белкой-Парашютягой первая его мысль.

«Я жив!» – пронеслась вслед за ней Белкой-Дельтапланерюгой вторая.

«Ура!» – тут уже чёткий и цепкий бухгалтерский мозг взял всё под свой неусыпный математический контроль. Быстро обежав вниманием ноги-руки, мозг констатировал, что управление машиной в полном порядке. И неторопливо, последними в очереди, распахнулись глаза.

– Кутунгескэ джаляб! – неожиданно для самого себя заорал Артемий Феоктистович на чужестранном ему, далёком языке.

Кругом простирались горы. Да такие, что ему, рядовому бухгалтеру, жившему в комнатах Буркиной Фасо, и не снились никогда. Снежные вершины сияли, словно намытый хрустальный сервиз в серванте его бабушки. Дорогой читатель, чему удивляться? Все бабушки вселенной одинаковы. Во всех сервантах всех галактик стоят одни и те же хрустальные сервизы. Биллионы сервизов. Биллионы бабушек. И по всей вселенной вторые намывают и стерегут первых в биллионах сервантов. Памаги-и-ите!

– Вай Дод! – заорал Артемий и переключился на родной планетарный язык: – И куда дальше?! И как мне вернуться домой? И где я? И сколько нас тут?

Но горы молчали. И высились вокруг, словно грозные пограничники, поймавшие наконец-то нарушителя государственных пределов с полными карманами жевачки. Мало того, где-то в глубине бухгалтеровского мозга некто противным кошачьим голосом запел: «На границе тучей ходит бурый, край утробой мишиной помят…».

Артемий Феоктистович поёжился в сюртучном пиджмаке и сжался утробой.

– И как же это я пролетел селение-то? Иб ту ю мэ мэ! Никто ж не остановил. А главное, никого не сбил, не задел. Вах-вах, чудо-то какое! – Он кудахтал о своём несбывшемся ДТП, но вдруг резко сник. И припомнился Артемию странный сон, виданный им вроде как только что. И каким-то непонятным, но вполне ощутимым образом Феоктистыч почувствовал, как многие и многие детали чего-то несусветно большого и великого сейчас очень быстро складываются в одну цельную и вполне конкретную картину. Ум отказывался это объяснять, но душа всё поняла и затихла в предчувствии. Да, дорогой Артемий Феоктистович, бухгалтерский ум не был знаком с механизмом срабатывания системных узлов закона кармы. А душа это знала очень даже хорошо.

– Чё делать-то? – задал он знаменитый риторический вопрос всех племён и народов.

Даже тормозить в таком месте было жутко. Артемию казалось, что если он остановит машину и выйдет на дорогу, то окружающая чужая реальность сразу обретёт свою настоящесть, и тогда уж никуда будет не деться. Его бухгалтерский разум ещё надеялся, что все эти горы – просто яркий и болезненный сон, и что морок вот-вот растает. Но кошмар о грозных горах-пограничниках никак не желал таять. Они как бы говорили Артемию Феоктистовичу: «Что ж мы, мороженое какое-нить там дешёвое? Пломбир, что ли, мы тебе? Крем, понимаешь, брюле? С какого-такого перепугу нам таять? Алё, гараж, здесь не кондитерская!»

Бухгалтер хотел протереть глаза указательными пальцами, но руки были заняты проклятым рулём. Решение остановиться Артемий принял внезапно и единогласно, ибо никто не возражал. А и некому было. Наш горе-бухгалтер в этом кошмаре кочумал совсем один. Он выбрал на горном серпантине поворот поплавнее и, сбавив ход, прижался, насколько было можно, к воображаемой обочине. Покрышки прошуршали по мелкому песку и остановились. Открыв дверь, Артемий Феоктистович вывалился на дорогу, тяжело дыша. Он наконец-то дал волю своему неуёмному желанию протереть глаза, но, увы, сие ничего не изменило. Магическое действие, столь часто спасавшее в детстве от случайных мелких галлюцинаций, здесь и сейчас не возымело никакого результата.