«Как давно я мечтала узнать, какое ты внутри, – мысленно я обратилась к зданию, прокручивая в воспоминаниях все пять лет, что проходила мимо него по пути на работу. – И вот, ты превзошел все мои фантазии».

– Только сознание не потеряй, – сказала Джейн, заметив, как жадно я рассматриваю театральный буфет.

– Это восхитительно, – просипела я, сжимая в руке билет.

– Согласна, впечатляет. Особенно вон та кофемашина золотистого цвета. Напоминает робота, но ее явно изобрели в прошлом веке.

– Это первая кофеварка, – сказала я, улыбнувшись. Видеть ее вживую было несказанным удовольствием. – В 1901 году Луиджи Беццера запатентовал новый способ приготовления эспрессо. Он подарил миру «Tipo Gigante» – огромную паровую кофемашину, а перед нами ее современный аналог, но сделанный в духе начала 20 века. Шикарная вещь.

– И все-то ты знаешь, – заметила Джейн.

– Профессия бариста обязывает.

Еще раз окинув взглядом буфет, мы спустились вниз, на цокольный этаж, который служил гардеробом для гостей театра.

– Кстати, такое ощущение, что я где-то раньше видела парня на входе, – задумчиво сказала я, снимая с себя шарф и плащ. – Только не помню, где именно.

– Это не Том?

– Нет, точно не он. Знаешь, Том не особо привлекательный, а этот был довольно симпатичным.

– Я тоже заметила, – Джейн засмеялась и протянула гардеробщику пальто. Им оказался точно такой же юноша, как и на входе. Только ему, в отличие от первого, нельзя было дать и семнадцати. Совсем юный.

Когда мы получили номерки, я по привычке решила посмотреть, какая цифра досталась моей одежде. Пятьдесят пять.

И тут мне показалось, что в помещении отключили вентиляцию. К горлу подступил комок, уши заложило как при контузии, а руки начала бить мелкая дрожь. С номерка на меня смотрели две театральные маски, объятые огнем. И этот огонь был живым. Он обнял мои пальцы и опалил их жаром, как если бы я сунула руку в разведенный камин. С каждой секундой становилось все хуже. Когда почувствовала, что теряю равновесие, тут же убрала номерок в маленькую сумочку. Как только железяка оказалась внутри, мне стало легче дышать, вокруг снова появились звуки, ноги окрепли. И только ком, стоявший поперек горла, не давал забыть о минутном помешательстве моего организма.

Когда я пришла в себя, с любопытством посмотрела на Джейн. Подруга беззаботно поправляла прическу у зеркала. Ее явно не обжег номерок.

– Я вспомнила дворецкого, который встречал нас у дверей! – задумчиво произнесла я, когда мы с Джейн поднимались на второй этаж по винтовой лестнице (не самой удобной для театров). Уже прозвенел первый звонок. До начала спектакля оставалось всего пять минут.

– Да? И кто он?

– Это один из близнецов-актеров, – улыбнулась я, радуясь, что наконец вспомнила, где могла видеть лицо дворецкого. На флаере, конечно. – Он был такой приветливый. Наверное, это младший близнец, Отис. Он так хорошо загримировался, его и не узнать.

– Такая работа, – буднично сказала Джейн. Одной рукой она придерживала подол юбки, другой – хлипкие перила винтовой лестницы.

Мы поднялись на второй этаж и оказались в большом и просторном холле, забитом девочками, девушками и женщинами. Среди них не было ни одного мужчины.

– А Том не соврал, – заметила я, когда мы с Джейн встали около рояля в углу холла. – Театр популярен только у женщин.

Второй этаж театрального здания оказался таким же мистически-прекрасным, как и первый. В черно-красных тонах, с необычными картинами на стенах. Только, вместо Марло и Шекспира, здесь висели иные произведения искусства. Я натыкалась то на зловещие улыбки, то на огонь, который, казалось, готовился выпрыгнуть из заточения рам, чтобы поглотить гостей.

Холл оказался просторным, с двумя дверьми, которые смотрели друга на друга – одна вела в зрительный зал, другая в служебный коридор с гримерками. Между ними, на большом расстоянии от стен, стоял диван из черной кожи, на котором в тот момент сидели три девочки, не отрывая взгляда от телефонов. Я подняла взгляд на потолок и увидела большую викторианскую люстру.

Я разглядывала каждую деталь интерьера с особым восторгом, снова и снова вспоминая, как еще несколько недель назад проходила мимо этого здания и с любопытством заглядывала в окна. Я пыталась вообразить себе, как все выглядит внутри. Представляла, что все тут современно и ново. Но ни одна моя фантазия не оправдалась. Коричневый паркет, черные стены, многочисленные картины и люстра. С виду мрачное здание было совершенно иным изнутри. Присутствовал дух прошлых веков. Он был заперт в рояле, стенах, люстре и даже в необычных картинах, на которые я старалась не смотреть, чтобы не портить себе настроение. Другие зрители, кажется, делали то же самое: обходили стороной художественные изыски, но глубоко внутри восхищались ими.

Через минуту на второй этаж поднялся еще один «дворецкий». Тоже высокий, но с длинными волосами, собранными в хвост на затылке.

«Циркач», – вспомнила я прозвище лучшего друга Тома Дэвида Мосса.

Поклонившись зрительницам, он распахнул двери в зал и пригласил всех войти. Когда я проходила мимо Циркача, наши взгляды на секунду встретились, и парень улыбнулся. В этот момент мне показалось, что меня коснулось пуховое перо. Я не заметила никакой циничности в этих искренних карих глазах. Друг Тома производил впечатление мягкого и доброго человека, и я не понимала, почему Харт назвал его чуть ли не каменной глыбой.

«Неужели соврал?» – в замешательстве подумала я.

– Такое чувство, что мы на приеме у Королевы, – засмеялась Джейн, когда мы сели на свои места на втором ряду. – Необычно тут у них. Но мне нравится.

– Мне тоже, – оглядываясь по сторонам, тихо произнесла я больше самой себе, чем подруге.

Вокруг нас суетились другие зрительницы в поисках мест. Одни из них громко переговаривались, другие тихо хихикали. Девочки, которые занимали диван в холле, сели перед нами и начали общаться друг с другом, забыв о телефонах. Кажется, они обсуждали очередную восходящую звезду киноиндустрии.

– Я никогда не была в таком маленьком театре. Здесь так необычно, – задумчиво произнесла я.

В театре оказалось всего десять рядов по десять мест в каждом. Впереди – красный занавес, по бокам – черно-красные стены, напоминающие горящие угольки. Мы сидели в коробке, но я не чувствовала никакого дискомфорта.

– Бывший водил меня в камерный театр, – вспомнила Джейн. – Но это было года три назад. Я даже не помню, понравилось ли мне. Но необычно, да. С этим соглашусь.

Когда все зрители расселись, к нам вышел Циркач и произнес:

– Дамы и… дамы, просим вас выключить сотовые телефоны, – любезно сказал он, улыбаясь глазами. – И добро пожаловать в театр «GRIM»! В самый необычный современный театр! Обещаем, после этого спектакля вы уже не вернетесь к привычной жизни. Только тс-с-с, об этом я вам не говорил.

Молодой человек мягко улыбнулся, и все зааплодировали ему, предвкушая удивительное зрелище, на которое они потратили кровно заработанные деньги. Когда и я приготовилась наградить театр хлопками, взгляд дворецкого вдруг изменился, а его улыбка превратилась в волчий оскал. Пропала доброта, а вместе с ней легкость, которая окутала тело, когда я впервые взглянула на юношу у входа в зрительный зал. Может быть, я нафантазировала это, но, произнося последнее предложение, Циркач остановил на мне злобный взгляд. Уже не пуховое перо, а кувалда, готовая пробить череп насквозь. Его глаза больше не улыбались. В них плескался необъяснимый азарт. Словно он видел добычу и представлял, как разделывается с ней у всех на глазах.

Опешив, я моргнула. В эту секунду Циркач снова стал приятным молодым юношей-дворецким. Он тепло улыбался зрителям.

«Ну и фантазерка же я, – пролетела мысль в моей голове. – Привидится же такое».

В этот момент в зале выключили свет. Красный занавес разъехался. На сцене в кресле-качалке сидел старичок и курил трубку, как ни в чем не бывало. На его коленях лежала газета, а рядом на кофейном столике горела ночная лампа.