Это была известная история, но в изложении тети она каждый раз звучала немного ярче и сочнее. Я всегда восхищалась своими родителями, их успехами и талантами, а главное абсолютным чувством свободы, которое они подарили мне, избавив от глупости учавствовать в каких-либо состязаниях. Они всегда поддерживали мои начинания и не загоняли в рамки мещанских правил. Бри и Лукас с детства баловали меня хорошей музыкой, изысканными блюдами, и превосходной литературой, они показали мне чарующий мир искусства и блистательные подиумы высокой моды.
Семья научила меня ценить общение. Уважать интеллект. Я с благодарностью впитывала их жизненные установки, и в начале пубертатного периода меня увлекала литература. Я зачитывалась Экзюпери, Набоковым и Мопассаном. Владение тремя языками позволило прочесть в оригинале Чехова и Ахматову, Рота и Керуака, Флобера и Эмиля Золя .
Говоря об известности и покорения мира, самой известной из нашей семьи была эта худощавая брюнетка среднего роста с зеленовато-серыми глазами и немного вытянутым лицом сидевшая напротив меня. Весь мир считал Брижит иконой стиля, она обладала индивидуальной пластикой, запоминающейся манерой выражаться и безупречным чувством вкуса. Колоссальная осведомленность в своей сфере, перфекционизм и воля, ученая степень по философии и журналистики сделали ее абсолютно не досягаемой для конкурентов. Бри было сорок деваться лет, из которых последние десять лет, она успешно возглавляла известнейший журнал о моде. В тот летний день в нашем маленьком литературном саду «La petit jardin littéraire» с солнечными зонтами, удобными креслами и спасительным бассейном Брижит была в приспущенной свободно скроенной белой рубашке, заправленной в синие джинсы, коричневой шляпе Федо́ра* с атласной лентой. Неспешно переворачивая лощеные страницы журнала, лежащего на ее коленях, Бри периодически отрывалась от чтения и делала какие-то заметки в своем блокноте.
А когда в беседе, более походившей на мой монолог, звучало что-то действительно стоящее, тетя поднимала голову, придерживая шапку за широкие поля смотрела на меня сквозь большие солнцезащитные очки и задавала пару уточняющих вопрос. Так повествование о своем утреннем кавардаке, и потягивая кисло-сладкий коктейль из сельдерея пролетело два с половиной часа. Солнце приближалось к горизонту, и его лучи уже не ранили наших глаз. В свой рассказ я включила историю знакомства с Софи, вокзальную проделку с бутербродом, упомянула и о грядущем вечернем свидании с Жан-Жаком. Однако, встречу с незнакомцем в темных очках и вздымающейся на ветру рубашке я обошла стороной. К половине шестого на виллу вернулся расстроенный Фредерик, который так и не смог отыскать мою пропажу. Он тут же уверил меня, что чемодан скорее всего нашли совестливые соседи и завтра они обязательно дадут о себе знать.
Затем треск цикад заставил Бри скрыться в доме для каких-то важных телефонных переговоров, а весь персонал стал готовить сад к роскошному застолью. Застучали тарелки, замельтешили приглаженные официанты, а вызванные мастера стали натягивать ленты освещения, перетаскивать мебель и даже сооружать небольшую сцену со светомузыкой и барабанной установкой. Секрет грядущего торжества не поддавалась дешифровки и мой первый вечер на жемчужной вилле под сводом перламутровых звезд официально перешил в разряд захватывающих.
* Федо́ра – шляпа из мягкого фетра, обвитая один раз лентой. Поля мягкие, их можно поднимать и опускать. На тулье имеются три вмятины.
Глава 4. Неожиданное рандеву
Первым делом я направилась в кабинет Бри дожидаться свободной линии. Мне нужно было позвонить Жан-Жаку и перенести восьмичасовую встречу на завтра. Тетя закончила дела и ушла вниз, а я утонув в кресле, вынула толстый телефонный справочник. На двадцатой странице в разделе «КАФЕ И РЕСТОРАНЫ» обнаружился нужный номер, который я старательно обвела красным карандашом. Найти же понимания с ответившим на звонок Тэкеши было куда сложнее.
– Алло, это «Беатрис»? – спешно протараторила я.
– Да, да, Беатрисе, – чуть помедлив, ответил знакомый азиатский акцент.
– Тэкеши, добрый вечер, это Элен. Вы помните меня? Сегодня утром, я была у вас в подозреваемых.
В голове промелькнул миролюбивый образ упитанного кулинара в роли несокрушимого кухонного Рэмбо.
– О-о, – протянул высокий голос, – мадмуазель Элен, хай, хай.
– Хай, Тэкеши. Вы не могли бы позвать к телефону Жан-Жака?
– О-о, – вновь раздалось в трубке, но уже с драматической интонацией, – Жан-Жака сан ехать-ехать.
– Уехал? – раздосадованно переспросила я.
– Да-а, уехать недавина.
– Тэкеши, – я постаралась громко и без спешки отчеканить каждое слово, – передайте ему, пожалуйста, что наша встреча отменяется. Не по моей воли, а в угоду неотложными делами, но завтра я обязательно постараюсь к нему вырваться? Хорошо?
– Да, осинь харасо, Элен сан. Осинь харасо!
– И передавайте привет Леону, – добавила я с улыбкой.
– Да, осинь харасо, Леону. Осинь харасо!
– Спасибо, Тэкеши. До завтра!
– До завэтэра, Элен сан, сайонара! – японец удовлетворенный своим виртуозным французским радостно причмокнул и положил трубку.
Я верила в языковой талант Тэкеши и не сомневалась, что он предупредит Жан-Жака. На улице по-прежнему суетливо бегали официанты, музыканты настраивали инструменты, а из небольшого грузовичка выгружали рояль. Решив, мучившую меня весь вечер проблему, я побежала в комнату Мии, с намерением покопаться в гардеробе сестры и приодеться к вечеринке у бассейна.
Угловая спальня Мии была самой большой в доме и в ней же находился прославленный «kaappi» с финского шкафчик. Так вот этот «крохотный kaappi» во всю стену вмещал в себя наряды на любой случай жизни. От увиденного можно было растеряться, но я знала, что ищу. На втором уровне этой «библиотеки моды» мне приглянулись: черное боди из полупрозрачной ткани с вышивкой плюмети, жаккардовая мини-юбка с ромбами, а туфли на каблуке. По моему внутреннему убеждению, этот комплект соответствовала высшему стандарту элегантности незамужней блондинки.
Должна заметить, что больше всего моему появлению на вилле был не рад пес по кличке «Неаполь». Упитанный друг человека вел размеренную собачью жизнь в фешенебельном доме на побережье, не обращая внимания ни на какие призывы поиграть с мячом и уж тем более принести тапочки. Вислоухий Бладхаунд ночевал у кровати Мии, ел по расписанию и эпизодически, в качестве спортивных нагрузок, нюхал распустившиеся цветочки в саду. Стоит добавить, что гордый и независимый Бельгиец обожал лишь свою молодую хозяйку и с призрением относился как к одушевленным, так и неодушевленным предметам, включая не особо выразительные кусты, странную обувь на шпильках, и непонятные железяки расставленные в саду. Что касалось существ биологических, больше всего доставалось бедным пернатым семейства голубиных и воробьинообразных.
Первые, вероятно, казались Неаполю напыщенными снобами, а вторых он и вовсе воспринимал, как неуравновешенных деревенщин, то и дело шныряющих по веранде и сующих свои порочные клювы в его священную миску. Но баловать ребенка – всё равно, что бросить его. Дабы расшевелиться и выйти из житейской тоски, собакам, не меньше людей, требуются легкомысленные, спонтанные поступки и неожиданные встряски. Не часто, но хотя бы изредка. Мое стремительное падение с высоты – сокрушило иллюзию пса о безопасности этого места, а бесцеремонный кульбит в прямом смысле лег тяжким грузом на плечи, спину и хвост неудачно расположившегося между шкафом и кофейным столиком гладкошерстного бедолаги.
Дело в том, что верхняя антресоль не выдержала моего суетливого желания за нее ухватиться и чуточку подтянуться. Коварная и беспощадная деревяшка окончательно разубедила меня в том, что я легче перышка. И сорвавшись, я летела к земле в компании штабелей одежды, не надеясь на безболезненный исход этой модной авантюры. Но чудеса случаются, и в моем случае имя этому чуду – красавец Неаполь.
