"Восторг подобен намеку, посылающему, отсылающему, зовущему."

М. Хайдеггер

Моей Элен

Глава 1. Странные дела

По середине Бродвея стоит красный вельветовый диван, а на нем сплю я, абсолютно ногая. Лишь любимая вязанная шапка, да полосатый шарф бестолково устроились на моей шее и макушке. Волосы неожиданно двухцветные, платиновые и кукольно рыжие. Длинные пряди немного прикрывают мою грудь. Холода я не чувствую, хотя прохожие вокруг кутаются в осенние куртки и плащи. В Нью-Йорке, видимо, конец ноября.

– Последний день перед нырком в зиму, – проноситься у меня в голове. Сквозь дрему слышу гул метро и звуки, открывающихся дверей. Еще различаю голоса туристов, судя по всему из Японии, они бесконечно щелкают своими фотоаппаратами и что-то громко обсуждают. Через закрытые веки пробиваются блики.

– Откуда взялись эти назойливые разноцветные пятна? – прикидываю я, стараясь посильнее зажмуриться, – похоже, это яркие рекламы Таймс Сквер мешают мне спать. Сон понемного отступаете, я боязливо открываю глаза, и вдали начинает мельтешить, размытая фигура, продавца хот-догов, который выставляет бутылки с кетчупом и горчицей на узкий прилавок. Мимо его киоска, проливая свой кофе из бумажного стаканчика, пробегает, с трудом различимый мужчина в бежевом пальто.

– Не к добру эта спешка, – предвижу я неизбежное, и уже через секунду, несчастный спотыкается о забытый портфель и бесшумно валиться с ног на мокром от дождя тротуаре. Он что-то странное лепечет высоким голосом. Поднимаюсь с желанием помочь бедолаге, но тот спешно вскакивает и убегает прочь, скрываясь в вестибюле пятизвездочного отеля по-соседству.

– Элен, признай, все вокруг очень странно и, заметь, здесь никто не глазеет на сумасшедшую, прогуливающуюся голышом посреди Манхеттена, – меня одолевает нездоровое любопытство. – Но самое интересное, что же скрывает этот загадочный кейсе?

Крадусь к черному дипломату с нарастающим волнением. Затем приседаю и ввожу комбинацию из трех цифр. Замок послушно поддается и я вынимаю, лежащий на дне портфеля небольшой сверток с гипсовой фигуркой девушки. Внезапно, все вокруг замирает и какая-то невидимая сила отбрасывает грациозную статуэтку, а я оборачиваюсь и замираю от страха, понимая, что прямиком на меня несется огромный бык.

* * *

Раздался приветственный гудок локомотива, в приоткрытое окно повеяло утренней прохладой, а странные грезы вмиг улетучились. Протерев глаза, я не сразу решила выбраться из своей теплой постели, но собравшись вскочила, сбросив одеяло на пол, натянула любимые джинсовые шорты и немного растянутую футболку, украшенную на груди цветочным орнаментом, в центре которого красовалось беззаботное лицо, белокурой хиппи с пухлыми губами и длинными ресницами вокруг, застывших капелек голубых глаз. Не без труда, забравшись на край стола, и опустив стекло, я высунула голову наружу, чтобы все еще сонной кожей ощутить мятную свежесть чистого средиземноморского воздуха. Это был тот чудный час, когда на величественном небосводе кое-где искрятся звезды, а дремлющее солнце лишь собирается штурмовать горизонт.

Наш состав мерно чеканил шаг, извиваясь, ныряя в устланные туманом ложбинки и вновь, забираясь на поросшие густой травой невысокие холмы. Убаюкивающий стук колес смешивался с негромкими голосами уже проснувшихся пассажиров, а когда туман рассеивался, в просветах виднелись живописные крыши крохотного городка на юге Франции. Черепичные, металлические, покатые и кое-где волнистые, впитавшие мудрость миллиона дождей причудливые полотна крыш переливались мириадами оттенков. Бирюзовые, лиловые, золотистые, сиреневые, медово желтые и темно коричневые, смазанные утренней дымкой, они простирались ажурными рядами от горы Монтино до залива «Влюбленных». Тонтескье был незабываем в этот предрассветный час.

Почему бухта называлась именно так, наверняка, никто не знал, но у местных жителей ходила красивая легенда о влюбленном капитане в золотом мундире, приходившем на своем корабле каждый вечер к берегам Тонтескье, в надежде встретить незнакомку, укравшую на веки его пылкое сердце. Случилось это много лет тому назад в одно воскресное утро, когда двадцатилетний юноша впервые увидел возле таверны старика Джузеппе загадочную девушку. Копны ее светлых волос растрепал проныра ветер, и бедняжка пыталась их уложить. Покоренный ее изяществом он замер на палубе, моля судьбу хотя бы на миг увидеть лицо очаровательной незнакомки, но увы, порывы ветра уносили бригантину прочь от берега, а точеная фигурка в белом платье постепенно скрылась из виду. Поборов стихию и вернувшись к причалу, молодой Жером отыскал хозяина таверны, однако, старик почти ничего не знал о девушке, появившейся в городе пару недель назад.

– Она частенько захаживала на ужин, но сегодня пташка упорхнула, сказав, что ей нужно срочно уезжать. Ни своего имени, ни места куда отправляется она не назвала, лишь записала рецепт моего фирменного «Крок месье с маринованными артишоками», – хмыкнул Джузеппе, в добрых глазах которого читалась стариковская печаль, – а я ведь держал его в тайне почти уж сорок лет, а ей не смог отказать. Да-а, – протянул он, – таких красавец я еще не видывал.

После этих слов взгляд капитана скользнул в угол зала, где на полу, под небольшим столиком одиноко поблескивала брошь в виде алого бутона розы.

– Наверняка это ее! – воскликнул он, не мешкая рванув за находкой. – Она обязательно вернется, а я буду ждать ее, вглядываясь в звезды, вслушиваясь в шум ветра без устали и сомнений, пусть даже целую вечность.

* * *

– О, боже, какая безрассудная вера в мечту, – сказала я, забравшись обратно в купе и поправляя занавески, – но такая трепетная, щемящая сердце.

– А, ты об этом странном капитане, потерявшем голову из-за таинственной девицы, лицо которой, он даже не рассмотрел? – ужалила скептицизмом Софи, моя соседка по купе, с которой мы успели подружиться, весело проводя время в дороге, обсуждая новые книги и старых любовников. Эта острая на язык, двадцати семи летняя брюнетка была девушкой видной, опрятной, подтянутой и интеллектуально одаренной. Пытливые карие глаза, крупные черты лица и излишне откровенное декольте гармонично дополняли ее провокационный образ и строптивый нрав.

– О нем, – подтвердив догадки приятельницы, я плюхнулась на свое место и выдохнула. – Жаль, только, что влюбленные так и не встретились.

Софи достала из вороха вещей, скопившихся на складном столике у кона, жевательную резинку, криво улыбнулась и точным броском отправила ее в свой приоткрытый рот. В купе запахло клубникой.

– Не бери в голову, Эл, это же басня чистой воды, – старательно разжевывая ягодную пластинку, буркнула она, – очередная замануха для наивных туристов, да и то не рабочая. Понимаешь, в городке отгрохали шикарный вокзал, надеясь на приток отдыхающих, а народу как не было, так и нет.

Все лавры у Сен-Тропе, Канн и Ниццы. Властям ведь невдомек, что продвинутой молодежи не светит добираться в эту замшелую глухомань, без хороших гостиниц, клубов, бутиков и баров. Этой новой беззаботной нации веселых транжир охота свинтить на Майорку, Сицилию или развратный Санторини, – деловито закинув ногу на ногу, рассуждала Софи. – А при въезде хорошо бы рекламку повесить, мол, внимание, целомудренное захолустье на пляжах которого, даже не думайте появляться без лифчика. И никакими романтическим байкам не под силу сделать популярным это место.

– Дядя Лукас всегда говорит: «Отправляйся в те места, где ты чувствуешь себя по настоящему живой», – после пылкой тирады Софи, мне захотелось ввязаться в спор и отстоять женское право на сентиментальность, а заодно подискутировать о праве маленького городка оставаться нравственным и уютным, не поддаваясь напору вездесущих нонконформистов, не смотря не то, что я и себя относила к последним. Однако, утренняя безмятежность за окном располагала к исключительному спокойствию.