***

Лара, волнуясь, схватила телефон, набрала номер Черепахина.

– Аркаша, ты зачем туфли купил? – Спросила она.

– Какие туфли? – Не понял вопроса Черепахин.

– Фиалковые. Размер-38, количество-1пара.

Повисла пауза. Лариса кожей почувствовала, как сжался, сконфузился далекий Черепахин. Как гнусно выискивает он сейчас лазейки, дырочки, чтоб выскользнуть из ловушки.

– Лара, мне репетировать нужно. Меня уже зовут. Потом… все потом, – зачастил он и бросил трубку.

– А мне что делать? – Запоздало крикнула в трубку ошарашенная Лара.

Но телефон вещал настырные короткие: «Пи-пи-пи».

***

Всю свою жизнь, сколько Лара себя помнила, она ненавидела свое сходство с матерью.

Делала все, чтобы не быть на нее похожей.

Ларисе не нравилось, что Лида развелась с ее отцом, жила одна.

«Мозгов не хватило мужчину удержать. – Озлобленно думала она. – Сама в мужика превратилась».

Лариса тряслась над Аркашей, пылинки с него сдувала, потому что считала, это правильная тактика. Ее мать была грубой, приласкать мужчину не умела. А если мужа не ласкать, это другая женщина с удовольствием сделает.

Однако, Лариса не только обласкивала Аркашу. Она готовила, стирала, оплачивала съемную квартиру…

И вот, сегодня, она разоблачила Черепахина во лжи.

***

Аркашина мнимая слава, с мыслями о которой Лара жила так много лет мгновенно померкла.

Лариса решилась.

Она взяла Аркашин бархатный пиджак, но не понесла его в прачечную. Она швырнула его в вытянутый с антресолей, покрытый пылью чемодан. С этим чемоданом Черепахин пришел к ней на следующий день, после черемуховых ватрушек. В эту же кучу свалились рубахи, дезодоранты, обувь, зубная щетка и чек на 18900 рублей.

***

Аркаша позвонил Алисе Смирницкой, сказал, что ему жить негде, что жена Лариса выставила его чемодан за дверь, за надуманные ей же самой, Аркашины провинности. Попросил пристанища хотя бы на ночь.

– Приезжай, дрыхни. – Ничуть не удивившись, сказала Алиса.

Аркаша приехал.

***

Черепахин с удивлением обнаружил, что спальным местом в однокомнатной запущенной хрущебе артистки можно было назвать лишь продавленный расправленный диван, более десятка лет не подвергавшийся ненужной сборке.

Хорошо, что смущенный Аркаша приехал не с пустыми руками: с бутылкой дорогого пятизвездочного коньяка, с палкой копченой колбасы, с батоном белого хлеба и с шоколадкой.

– Ого, барин гуляет! – Радостно округлила глаза вечно голодная Алиса, глядя, как Аркаша выкладывает из пакета на кухонный стол продуктовое изобилие. – Давай сюда скорей колбаску, я ее сейчас порежу.

***

Распив с хозяйкой коньяк до самого донышка, Аркаша плакал, стоя на коленях, вцепившись в подол Алисиного шелкового халата. Кричал, что любит давно и мучительно. Что видит Алису во сне голую и смеющуюся.

Алиса, выдрав халат из Аркашиных рук, молча подошла к дивану-инвалиду, вытряхнула из простыни крошки и упала на диван, призывно глядя в глаза нечаянному любовнику.

Прошло два месяца, Аркаша недоумевал, зачем он жил когда – то с Ларисой. Зачем он потратил бесценные годы? Ее забота казалась теперь ему какой-то ватной, усыпляющей, забивающей глаза и уши.

– Там было сонное Царство. – Говорил он, с жаром целуя руки любовницы. – Только теперь я живу.

***

Алиса Аркашиной любви не противилась.

Впервые в жизни мужчина готов был остаться подле нее, никуда не спешил, никуда не бежал.

– Хорошо, хорошо. Живи. Дыши. – Принимала Аркашины ласки взволнованная Алиса. – Живи, любимый.

Новость о своей беременности Алиса приняла с полным равнодушием. Ребенка она не хотела. Но и аборт делать не хотела. Алису устраивала мысль, что рожать ей нужно, слава Богу, не сегодня. А со временем все уладится, утрясется.

Аркаша, узнав, что скоро станет отцом, старался свое настроение держать искусственно-приподнятым. Хотя, день ото дня, это становилось делать труднее и труднее.

Алиса, вернувшись из театра, молча часами валялась с закрытыми глазами на диване, с Аркашей не разговаривала, ничего не ела. Словом, хандрила.

***

Аркаша, не знал, как быть, что предпринять.

Но время шло, Алиса родила девочку.

– Ты понимаешь, у меня не было матери! Я не знаю, что такое материнская любовь! – Билась в истерике Алиса, рыдая и сморкаясь в кухонное полотенце, пока Аркаша неумело совал в рот новорожденной бутылочку с искусственной смесью. – Я не могу любить этого ребенка. Я не знаю как.

Спустя какое-то время Алиса успокаивалась и даже принималась кормить малютку. Но ночами к плачущей дочке не подходила.

***

Аркаша часами мерил комнатное пространство.

Ходил туда-сюда.

Обратно.

Но девочка заходилась в плаче, требуя грудного живительного молока и теплой материнской любви.

Соседи, заведомо предполагали, какая из Алисы может получиться мать, и, слыша, как девочка каждую ночь надрывно плачет, натравили на Смирницкую социальные службы.

Приехали две толстые тетки, отыскали девочку в ворохе грязных простыней на раскладном диване, составили нужные бумажки, и к радости соседей, девочку забрали. В дом малютки.

Алиса вздохнула с облегчением.

***

Аркаша был растоптан.

Опустошен. Ушел из театра. И от Алисы тоже.

Он снял задешево облезлую комнату в семейном общежитии, перебивался заработками то там, то сям.

Через год пришел в себя. Понял, что живет не по-людски, не по-божески и взялся за ум. Вытравил в халупе тараканов, купил обои, отремонтировал холодильник.

Обновленная комнатка давало силы жить дальше. Черепахин устроился на постоянную работу заводским охранником. Купил в кредит кособокую избушку в городском частном секторе, перевез из деревни свою мать.

***

Год потратил на то, что получить право забрать дочку из дома малютки.

Когда, наконец, было вынесено положительное судебное решение, Аркаша вместе с матерью привез домой совсем чужую девочку.

Аркаша как, мог старался. Он мечтал привязаться к ребенку душой и сердцем. Но у него не получалось.

Аркаша смотрел на дочку, а видел Алису.

Холодную, безжалостную, пустую.

Девочка была ее копией.

***

Зато к малышке накрепко привязалась Аркашина мать.

Она не долго думала.

Побросала нехитрые внучкины пожитки в холщовую сумку «мечта челнока», чтобы увести в родную деревню. Туда, где жизнь казалась ей простой и понятной.

А городскую жизнь она понять не смогла.

***

Прошло лет семь.

В тот день, в декабре-месяце, в Аркашином городе крепчали морозы.

Мегаполис уже неделю бетонною тушей жался к промерзшей земле.

В его венах – артериях стыла кровь: дороги сковали «пробки». Автомобили толкались, скрипели стальными «зубами», костью стояли в «горле» больного города.

Город тошнило, в пятницу он сплевывал сгустки машин за город.

Становилось легче.

***

У Аркаши Черепахина ныл зуб.

Рабочая смена на старом литейном заводе катилась к концу – и это успокаивало. Мечталось о счастье в пустой холостяцкой коморке, тепле и целой кастрюле борща с большими ломтями черного хлеба.

Когда-то давно, как будто бы в прошлой жизни, свекольно-бардовый суп, щедро сдобренный любовью и зеленью, Аркаше варила Лариса.

Аркаша не оценил.

Думал будет «хлебать полной ложкой» женскую любовь, преданность и заботу другой женщины – всю свою дальнейшую жизнь.

Вышло иначе.

***

«Оттрубив» – таки смену, Аркаша запрыгнул в автобус.

Поехал домой.

– Ну нет у меня таких денег! – Зло шипела в телефонную трубку сотового, раздраженная кондукторша 13 «тэшки», попутно отслеживая красными от напряжения глазами втискивающихся в салон пассажиров. – И завтра в магазин за твоими штанами мы не пойдем… Дайте мне, наконец, выспаться! Я ж уже не человек. Я зомби какое-то.

Девушка, да что вы лягаетесь! Накупят каблуков, и шастают, где попало. – Моментом подхватила вирус агрессии полная дама в красном пуховике, – телом пихая в бок нарядную девушку.