Кто-то сзади присвистнул. Раздалось ворчание Степана Михайловича, который не мог пробиться сквозь толпившихся в проходе в свой кабинет. Наконец перед ним расступились и он вышел прямо к Августу, но уставился не на него, а на свой стол, который так и остался стоять у классной доски, а потом взгляд его, неотвратимо, как по рейке штангенциркуля, поднялся к портрету Николая Третьего. Сейчас, с острыми рожками на залысине и клыками поверх седой бороды он выглядел еще более чудным правителем, чем в репортажах об очередной своей проделке.

Учитель уставился на фломастер в руках у Августа. Тот вдруг не смог вспомнить, чистил ли сегодня зубы.

***

– Ты рехнулся, Резов, ты чего?!

– Ха, и чего вы так взбеленились? Подумаешь, портрет! Слышал, столичные его барельеф побелкой облили, прикинь?

– Так то в столице! В нашей дыре такого не бывало!

– Может, в новости попадем?

– Ага, счас, разбежался! Станут они о таком докладывать, посадят кого надо и портрет подправят.

– Резова посадят?

– Отчислят? Кого отчислят?!

Столовая, обычно безразличная к его существованию, сегодня бурлит, бесконечно пережевывая не только картошку-пюре, но и сплетни о том, что натворил сегодня на уроке права Август Резов, девятиклассник из Кринкинской параллели. Под столь пристальным вниманием он не может определиться, хочет ли оттянуть встречу с директором или скорее улизнуть из этого балагана. Август жует мясо, не чувствуя вкуса, и радуется, что у деда нет телефона.

Закончив он по привычке прячет оставленную пообедавшим соседом булочку в карман пиджака, и тут же испуганно озирается: но, как ни удивительно, за главной сенсацией дня никто не следит; он скорее объект, подлежащее, в столовой на языках история, анекдот; вот он видит, глядя сверху на одноклассников, как новость искажается в устах предводителей фракций, на которые естественным образом издавна разделился их класс: вот Маша – в азарте сплетен растерявшая невозмутимость мраморной статуэтки – перегнувшись через стол извозила шелковые пряди в пюре и пока не заметила ущерба, а вот Кирилл Кислов, аккуратный пай-мальчик в шотландской жилетке, нарочито небрежно касается политической обстановки и того, как подобные глупости могут на нее повлиять.

Их приближенные, а именно те, для кого Мария и Кирилл разыгрывают ежедневные спектакли, в которых они – главные герои, такие лидеры, за которыми можно идти, которых можно слушать и поддерживать, которых можно держаться, чтобы причаститься их святых даров: красоты и высокомерия в случае Маши и ума и подражания депутатам у Кирилла.

Августу становится смешно, когда он вспоминает, как мелким Кирюха обоссался от страха, когда они с Машкой, хихикая в кулак, заперли его в свинарнике. Что ж, теперь они почти городские, приезжают в Козье только на лето к старикам, но на призывы выйти погулять не отзываются, а значит дружба деревенщины им уже не пристала.

Он бросает взгляд в сторону столов семиклашек, но не найдя круглого затылка брата, соскальзывает зрачками к соседнему столу, за которым устроился урод в коляске. Нага определили в параллельный класс, вот спасибо, меньше его рожу льстивую придется видеть.

Дверь приемной отсекает его от взбудораженных школьников, чьи любопытствующие взгляды провожали его в коридоре – и благодарение короткому обеденному перерыву за их малое количество!

Дама в малиновом поднимается из-за стола, втянув шею так, что образуется двойной подбородок, и проводит его к невзрачной двери: несмотря на уверенный стук каблуков, видно, что ей противно – противны его линялые громадные брюки, растянутая футболка, выглядывающая из-под пиджака, и грязные волосы. И запах скотного двора, что въелся в ткань намертво. Только ногти его срезаны под корень, очень чистые – только что руки мыл.

Рядом с этой вылощенной фифой ему и самому становится себя стыдно. Он пальцем оттягивает ворот пиджака – он застегнут на все пуговки, так, чтобы скрыть убогую футболку, – и не дыша стучит. Не получив ответа, спиной ощущая сверло секретарского взгляда, Август, уже потный, прошмыгивает внутрь.

Внутри темно.

***

Лампа погашена – в крохотной комнате полумрак и только стол обласкан светом из окна; стеллаж ломится от папок, в кадке растение со стеблем столь прочным, что похоже на дерево, а на столе стаканчик с флагом Империи. Кабинет казенно-блекл и на его фоне Барнохон Расулжан выглядит неуместно, будто княжна на почте.

– Август, присаживайся, – она кивает ему на стул, а сама остается стоять, так что он теперь ниже ее. Барнохон стоит, оперевшись грузными бедрами о стол, и ее бесконечно уставший взгляд направлен на ряды документов в шкафу.

– Это не я, – он чешет рукав, но останавливает себя: еще подумает, что у него чесотка или вши. Она смеривает всю его тощую фигуру взглядом и говорит:

– Видишь дела? Папки с красным стикером легко найти, – это точно, среди белых обложек бросаются в глаза те, которые помечены красным флажком, – именно людей с таким маркером особенно тщательно контролируют при сдаче выпускных экзаменов. Именно эти папки попадают в руки школьным инспекторам. Вам, школьникам, эти люди ничего не могут сделать. Но учителя в их власти. Они открывают папку балагура и видят, что ученик Василисы Петровой написал на итоговом экзамене сочинение с аргументами в пользу ЛГБТ⁵

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.