– Малыш!? Успокойся!? *опять немецкий*! – он сложил пальцы в кулак, что напомнило упитанную фрикадельку, но резко передумал. Он прекрасно осознавал, что этот бой ему не выиграть.

– Хочешь пиво? – спросил я.

Всё дерьмо влезло ему обратно в задницу. Закрылось запором. И вариться теперь в его желудке на славу кишкам и прочим обитателям его пуза. Он развернулся и утопал в гостиную, причитая себе под нос. Кухня в миг очистилась от нечистот. Я последовал за ним.

В гостиной все смеялись. Гриша рассказал очередную шутку. Я уселся в кресло и Катя, словно ждала меня, сразу обратилась:

– Знаете, Марк, а я ведь тоже на месте не сижу. Да, да. Я по природе феминистка.

– Странно как-то природа распоряжается, – говорю.

– Да. Я виду активную борьбу против мужчин! – с гордостью заявила она, – и Ульрик мне помогает. – Она положила руку на его колено.

– Ну рассказывайте, что вы там феминистите, – сказал я.

И она начала. Я не слушал. Нет необходимости. Я тянул пиво и посматривал на Машу. Она тоже на меня смотрела. У нас своего рода был молчаливый диалог. Диалог глазами. Она прекрасна. И её светлые волосы тоже прекрасны. Надеюсь, ты на меня не в обиде за эту? Нет, я знаю, что ты не любишь людей. Нет, я их боюсь. Нет, ты их не любишь, моргала она глазками. Ну и отлично, у тебя-то как дела? Не плохо. Ты тоже скучаешь по обычным разговорам, без выпендрёжей и прочей шелухи? Разумеется, разумеется, скучаю, Марк. И всё в таком духе…

– А чем вы сейчас занимаетесь? – оторвала от транса Катя.

– Пиво пью.

– Гений!

Прошло какое-то время. Гости встали. Попрощались. И пьяные немцы покинули оккупированные территории. Маша убирала мусор.

– Марк, пошли на балкон, покурим. – сказал Гриша.

– Да, сейчас, сиги в куртке возьму.

Я высунул из кармана пачку сигарет, также нащупал огрызок листа. На огрызке было написано:

«Будет скучно, звони.

*номер телефона*

Уже твоя Гретта!»

Будто реклама борделя с «магазина на диване». Мы вышли на балкон.

Глава 6

Под нами царила ночная жизнь. Раскинулась длинная жёлтая дорога с перелётно мерцающими красными огоньками машин. Гудки раздавались ото всюду. Они прохаживались глухими шагами по тротуарам, по неровностям шапок крышь. Гульной воздух рассеивал лень наших сердец. Гриша уселся на табурет, закинул ногу на ногу. Я облокотился на перила балкона. Призрачные дома, напротив, заострялись у краёв окон, из которых доносился свет от призрачных людишек. Через дорогу, в тени очередного дома, я различил кошку, сидящую на пути пешеходов. Она плавно сметала пыль с дороги своим пушистым хвостом. Мне чудилось, что она так близко, словно я вижу её зелёные глаза. Люди обходили её стороной, никто и не подумал бы обратить на неё внимания. Для всех, это всего лишь очередная кошка, с очередным хвостом и своими прутьями у носа. Но кошку не угнетало осознание ненужности. Она продолжала сидеть, высоко подняв голову, водя хвостом, как дворник водит метлой. Может, она отметала от себя людей, весь этот шлак. Она горделива. Безусловно! Кошка – царица грации. Может, она мела свою территорию, которую люди будут обходить, как вода обходит крупные камни на мелководье. Может, это вообще, кот? Без разницы! Кот ли, кошка ли, это существо будет сидеть, пока ему не наскучит, пока метеорит не свалиться с неба или пока чьей-нибудь ноге не вздумается взгреть её. Существу абсолютно срать. Дай зевнуть и отвали. Мне всё прозрачно: и люди, и их ботинки, – говорят зелёные глаза существа.

Голосистые лица заполоняли улицы. Людей притягивает магнитом на Невский проспект. Ненавижу Невский проспект! Людей сюда тянет также, как мух к говну. Они летают и жужжат. Длиннющая полоса, усеянная дерьмом, по-другому не назвать. Достаточно отойти на 100 метров от этой длинной полосы и попадаешь словно в другой мир. Мир тихих улочек и спящих парков. Но, признаюсь, в часы ненужности самому себе, нет ничего лучше, чем превратиться в ту самую муху и пролететь мимо ровно сложенных укротителей коней, плюнуть в реку и затеряться в толпе пешеходов, смешаться с гульным ажиотажем.

– Даааа… – растянул я, пуская дым сигареты. – Как-то всё спокойно…

– Ты о чём? – спросил Гриша и затянулся.

– Не знаю…Просто сказал…

– Как тебе эта парочка?

– Интересный малыш, и фифа его интересна… – улыбнувшись ответил я.

– Ты, наверно, думаешь, что я дебил, что связался с такими?

– Да нет…Мне срать…Я знаю, что ты зарабатываешь деньги, а ты знаешь, что я не люблю людей, которые зарабатывают …Тем более, какое моё дело…

– Эти ещё ничего! – продолжал он, отняв от губ сигарету. – Бывают такие, что нихрена не видят, дальше своего пуза!

– Но ты же понимаешь, Марк, – начинал он оправдываться, – что я не только ради себя этим занимаюсь. – Он указал пальцем на Машу. Та возилась с уборкой на кухне.

Сквозь грязное окно, полупрозрачную туль, я видел, как её волосы, забранные в хвостик, игриво отражались в желтизне света люстры. Она пыхтела, мыла посуду. Она переоделась в домашнее. Голубые шортики облегали зад, и футболка сминалась у подмышек. Маша нежно, моментами, вскидывала голову, иногда, выдохом уводила волоски, вылезшие из хвостика, за ушко. На лице играла детская красота. Я не верю, что Гриша работал ради этого лица. Возможно, ради той задницы, но не для лица. Такому лицу, родившемуся в тонкой оправе, нужно только одно – любовь и ласка. А это можно, и без работы, и без денег. Такое лицо целуешь без ложных мыслей. Взял и поцеловал.

– Красивая она у меня… – с гордость добавил он.

– Не то слово…

– Ты ещё не видел, какая она, когда плачет…Настоящие чудо чудес!

– Наверно…

– А теперь, – вернулся он из круга мечтателей, – расскажи, что случилось. Из дома ушёл?

– Ну если коротко, то да. Ушёл.

– И что Алиса? – он переложил ноги. Я стоял к нему лицом, опершись локтями на перила.

– Не знаю, я ушёл, она спала.

– И ты ей не звонил?

– Нет, не хочу расстраиваться.

– Бедная Алиса…Марк, что ты творишь… – затянулся он сигаретой. – Ну и зачем? Не говори, что это ради этой грёбанной литературы, не чаши мне по ушам!

Я кивнул.

– Ты сам-то в это веришь? Это грёбанный бред!

Я снова кивнул.

– Ой…Марк, – вздыхал он, как старик, – я тебя не понимаю. Мне всегда казалось, что ты не для 21-го века. Это самая большая ошибка! Тебе подошёл бы 19 или 18 век…Там бы ты, думаю, был бы на расхват со своими романтическими хероблудами…Эх, Марк….Чудак! – он укоризненно завилял головой, – за голову тебе пора браться, братец ты мой чудной.

– Мне бы – прослушав последние слова, встрял я, – времена Фицджеральда подошли, …охххх…я бы ему показал, как надо писать…

Гриша приблизился ко мне и зачем-то обнял. У меня не было выбора. Его здоровая туша зажала меня. Видимо, так он проявил свою заботливость. Он прижимал меня к себе с той же силой, с какой растроганный отец прижимает к груди выбившегося из рук любимого сына. И мне стало действительно тепло. Теплее, нежели меня бы закинули в печь. Он отпрянул и скинул бычок сигареты на идущих людишек. Я последовал его примеру.

– Мальчики, – высунула голову на балкон Маша, – давайте закругляться. А то Грише завтра в командировку, ещё успеете по лобызаться.

– Точно! – сказал он, – Нужно отоспаться, всю дорогу придётся слушать истории нашего немецкого друга. – и подмигнул мне.

– Я же могу у тебя переночевать? – спросил я, когда мы влезали обратно в кухню.

– Конечно! – с тёплой улыбкой ответил он, – Мой дом – твой дом! – он ткнул меня в грудину, – Ты же мой лучший друг, хоть и чудак! Живи сколько вздумается. Но, Марк, я все равно не понимаю…

– И не нужно.

– Ну и ладно! Дорогая, – закричал он в соседние комнаты, – Марк сегодня с нами!

– Ну и отлично! – отозвался её голос.

Они положили меня на диван в гостиной. Я лежал головой ровно там же, где с часу назад сидела жирная волосатая жопа Ульрика. Я бы посоветовал сжечь диван, подобру-поздорову. Все готовились ко сну. Гриша в пижаме и щёткой в зубах, гонял по квартире, ведя с кем-то ночной деловой разговор. Голос с трубки раздавался эхом. Наверно, это Ульрих, говорил какой я пидр, и, славу богу, Вы Григорий Владиславович цивилизованный человек. Маша сидела в их спальне. Мне хорошо открывался обзор. Голова лежала прям напротив дверей. Опершись на спинку кровати, она читала что-то у Андреева. Не сына. Она знала толк в литературе.