в третьем детском саду мы с моим другом детства Димой почти каждый день стояли в углу. то мы убегали за территорию, то ввязывались в различные детские неприятности, которые, по мнению воспитателей, были недопустимы. нас наказывали за самые простые глупости. страдали от детства, за желание быть собой. за этим следовали слезы непонимания, страхи несоответствия.

но, не смотря на все наказания, мысли о шалостях оставались.

один раз, перед тихим часом, я предложил всем ребятам из группы спрятать игрушки под одеялом или под подушкой, а затем кидаться ими. острые кубики и пластиковые детальки от конструкторов летали со всей силы. благо никто не пострадал. я не старался попасть в кого-то конкретного, меня больше забавляла сама атмосфера неконтролируемого хаоса, творившегося по моей задумке.

конечно, нас спалили. накричали на всех, поставили, как было принято, в угол. я рассматривал плакат, державшийся на двери слабеньким скотчем, на котором были изображены покемоны. все обожали покемонов, но не я. никогда не смотрел их. у меня были фишки с ними, в которые играли. все делали ставки. сначала – одна фишка. все скидывались, затем на «камень, ножницы, бумага» разыгрывали очередность ходов и били. били фишки о пол, держа их все вместе. какие упадут лицевой стороной – твои. моя коллекция всегда была скудной, а редких фишек не было вовсе.

как-то я предложил залезть на небольшое дерево, находящееся прямо на нашей площадке возле песочницы. с него можно было перебраться через забор и сбежать из детского сада. за это я и Дима снова угодили в угол.

еще в детском саду были ужасные поздравления с днем рождения. на самом входе в нашу группу по кругу располагались различные шкафчики дошколят, где мы оставляли свою уличную одежду и обувь. прямо перед ними были маленькие скамеечки. и вот, когда мне исполнилось шесть лет, я сидел в центре на виду у всех, расположившихся полукругом на тех самых скамеечках. в руках был целлофановый пакет, в который отправлялся каждый подарок, вручавшийся за факт появления на свет не по собственной воле. одна из девочек подарила машинку, на что я ответил: «у меня уже есть такая». в этих словах не было злобы, не было пренебрежения. я просто увидел такую же машинку. воспитательница отвела меня, накричала, отчитала за «отвратительное и неуважительное поведение», ведь девочка же старалась и выбирала подарок. конечно, я расплакался, слезы стекали по пухлым щекам обиженного ребенка воспитателем, которую положено считать второй мамой, в собственный день рождения. какой вывод мог сделать неразвитый разум маленького меня? с тех пор я ненавижу получать подарки. ненавижу дни рождения.

я никогда не был сильным физически, всегда все решали сильные ребята, которых приходилось уважать. закон джунглей в детском саду никто не отменял. за всю свою жизнь я не дрался ни разу. были эпизоды с небольшими потасовками, но до полноценной драки не доходило. я не понимал зачем, можно же просто пойти домой.

когда я подрос и начал ходить в школу, ощущения взросления захлестывали и придавали энтузиазма. но уже с тех пор я понял, что врать – выгодно. первый раз прогулял школу во втором классе, притворившись больным. изо всех сил делал вид, что нездоровится, но не переигрывал. меня, конечно, отпустили. в начальной школе вообще все было неоднозначно. вроде славные времена, а вроде и тоскливые, однообразные. ничего действительно стоящего упоминания. у всех были друзья, много друзей. у меня – два. Никита, который жил в соседней квартире, и Дима, тот самый с которым мы в детском саду стояли в углу, а затем учились в одном классе, вместе ходили в музыкальную школу и на спортивно-бальные танцы.

после второго класса мы с Никитой пошли в детский парк развлечений в часе ходьбы от нашего дома. куда можно было идти, как не на батуты? мы пошли. батуты и картинг, больше и не нужно было. он делал сальто вперед, я тоже делал. он делал сальто назад, я боялся.

– да че ты? это не страшно, – сказал Никита и сделал сальто назад.

я продолжал прыгать. мне нравилось просто прыгать, без всяких выебонов.

– а если я шею сломаю?

– не сломаешь. просто оттолкнись сильнее. максимум на жопу упадешь.

я несколько раз останавливался в самый последний момент. всегда в голове представлял, как я его (сальто) делаю, затем падаю на шею, все вокруг начинают кричать, бабка-контролер бьется в истерике. из моей мелкой шеи торчат позвонки, и кровь фонтаном бьет во все стороны. Никита стоит и не может поверить, что у меня не получилось.

пытаться я не стал.

в конце третьего класса пробовал начать курить с двумя одноклассниками, которые даже тогда выглядели как пацаны с района, которые останутся прозябать свои жалкие жизни на окраине мира за просмотром федеральных каналов, чтобы затем хаять увиденные на экране лица. на следущий день опять включать те же каналы. голосовать как надо. хаять. пить. пить. умереть.

но выбора не было. всегда же хочется иметь много друзей, когда ты маленький. чем их больше, тем ты чувствуешь себя безопаснее. поэтому эти двое стали моими приятелями. друзьями я их не считал.

иногда удавалось купить сигареты «для папы», иногда находили не докуренные бычки, сначала слегка опаляли фильтр, а затем докуривали. мы становились взрослыми.

в ту же зиму я отправился гулять с Никитой. на мне был теплый пуховик, две кофты, футболка. из-за шарфа дышать было практически невозможно, но родители никогда не знают меры и даже понятия не имеют о нормальной терморегуляции организма. черные сапоги на липучках за сто или двести рублей с китайского рынка, две пары носков. старая шапка с детского сада.

в те времена во Владивостоке были снежные зимы, а все дети любят снег. я был ребенком.

мы встретились с его знакомыми и отправились к ближайшим гаражам, по которым прыгали летом. тогда это было наше любимое увлечение. не было права на ошибку. я не ошибался ни разу, потому что не рисковал напрасно.

возле тех самых гаражей была трансформаторная будка в два раза выше, метров 5 в высоту. сначала мы залезли на гаражи. те, кто были старше, первыми залезли на будку, а потом помогали залезть остальным. я поскользнулся и чуть не ёбнулся с гаража, но меня схватили за руку, и я остался на крыше. вместе со всеми смотрел как подрастающее поколение прыгает с этой высоты в сугроб внизу.

– ты идешь? – спросил Никита.

– мне страшно, я не хочу.

– давай сначала я, а потом ты?

после этих слов он прыгнул в сугроб. я осторожно подошел к краю, Никита был цел. прыгать не хотелось совсем, но я был уверен, что смогу. я прыгнул.

ничего страшного не произошло. только по пояс застрял в снегу и ребята, стоявшие рядом, помогли мне выбраться, как и предыдущим прыгунам. на этом попытки покончить с собой в юном возрасте прекратились.

когда снег растаял, я проходил мимо и увидел на том самом месте торчащие прутья арматуры от сломанных бетонных блоков. пиздец.

шел урок чтения в третьем классе. все читали учебник по очереди. следующим был я.

– на… на… на… – это был обычный предлог. его прочитать сложностей не было, но следующее слово упорно не хотело дружить. – на… на…

я делал небольшие паузы между каждой попыткой.

– на… – я начинал нервничать, а девочка, сидящая рядом, издала смешок. меня это сильно задело.

остановился. так сильно я никогда не заикался. и нужно же, перед всем классом. «просто прочитай. ничего сложного, ты же умеешь». вдохнул. выдохнул. посмотрел на классного руководителя.

– не торопись, – её голос был мягким и успокаивающим, но это не помогало, – вдохни полной грудью и медленно прочитай.

я собрался. ребята переглядывались и улыбались, но я не обращал на них внимания. сейчас:

– на… на… на… на…

затем меня оглушило. жесточайший гогот с треском в моих ушах усиливался и становился невыносимым. посмотрите – заика. как смешно. слезы начали течь по моим щекам, но попытки не прекращались.