«Ее спутник — страшный Гарнер».

От этой мысли волосы дыбом поднялись на голове у Пенсена. Он видел Гарнера — страшного убийцу. Правда, загримированного, но это он. Его фигура и эти уверенные медленные движения.

Пенсен вспомнил теперь, когда их глаза встретились рука незнакомца опустилась в карман. Накинув халат, Пенсен атаковал пишущую машинку.

И на следующий день утренние выпуски газет были переполнены сенсационными сообщениями, крупные заголовки извещали читателей о вчерашнем событии:

«Гарнер и Кэт Плегер»

Атаман убийц любит музыку и балет.

И дальше следовало описание Гарнера. Фасон его пальто, его шляпы. Туалет Кэт. Ее накидка и сумочка, ее шляпка.

Женщины Парижа помещались. Шляпные магазины были в этот же день загружены заказами. Все хотели иметь шляпку фасона а-ля Кэт. В их глазах Гарнер стал героем и джентльменом. Женщины простили его убийства.

Имя Гарнера, Кэт и Пенсена было у всех на устах.

Ложа, которую занимал Гарнер, в этот же день была куплена на три месяца театральными спекулянтами. Они перепродавали билеты, наживая тысячные проценты.

Полиция бросилась по свежим следам, чтобы вскоре убедиться в своей беспомощности.

Билеты были заказаны для Гарнера по телефону. И вечером он взял их сам. Ни один таксомотор не был осчастливлен знаменитым бандитом, он шел домой пешком.

Жермен срочно вызвал Пенсена. Он осыпал его упреками за поспешность.

— Господин Пенсен, неужели вы не могли уведомить меня, — говорил он. — Кому, кому, но ведь вам прекрасно известно, что мы долго и бесцельно ищем Гарнера.

— Вы могли проследить, где живет Гарнер или позвонить мне по телефону. Тысячу возможностей предоставлялось вам оказать нам помощь. А вы… что вы наделали?

Жермен сыпал словами, нервно бегая по комнате. Пенсен молчал. Он пытался уже несколько раз вставить свое слово в монолог Жермена, но это ему не удавалось.

И когда Жермен обессиленный упал в свое кресло и замолчал, Пенсену предоставилась возможность заговорить.

— Господин инспектор, прежде всего я хочу заметить вам, что я журналист, а не полицейский, во-вторых я хо…

Но Жермен прервал его на полуслове. И разразился истерической бранью.

— Да, да, вы не полицейские, вы журналист. И вы думаете, что только на обязанности полицейских лежит оберегать общество от бандитов.

Жермен кричал долго. О служении обществу, о человеколюбии, о совести и чести порядочных людей.

Около десяти минут слушал Пенсен его высокопарную речь. И когда Жермен окончательно умолк, Пенсену удалось договорить:

— Во-вторых, я не знал, что это Гарнер, к этому я пришел уже позже, у себя в отеле.

Жермен безнадежно махнул рукой, давая этим понять, что беседа окончена.

Очутившись на улице, Пенсен легко вздохнул, словно гора свалилась с его плеч. Он не разделял мнения Жермена об обязанности журналистов и был уверен, если ему предоставится когда-либо подобный случай, он поступит точно так же, как поступил сейчас.

Наконец настал долгожданный день. Жермен, переодевшись в штатское, успел уже два раза объехать посты, расставленные около Главного Почтамта. Сейчас он сидел у себя в кабинете. Каждую минуту звонил телефон. Радионаушники он даже не снимал. Но отовсюду приходили неутешительные вести — бандиты нигде не показывались.

После обеда, часа в 3 дня, Жермен заволновался. Неужели так тщательно подготовленная операция бездарно сорвется. Неужели бандиты не узнали о 225.000 франков, лежащих в Главном Почтамте или, может-быть, они пронюхали о плане Жермена?

Утренний подъем уже сменился упадком. И Жермену, и патрулям надоело ждать.

Утром этого же дня, часов в 10, Боннот пришел к Гарнеру. Он напомнил ему о готовившемся ограблении Главного Почтамта. Когда он говорил о 225 тысячах, его глаза алчно горели, и руки невольно сжимались, словно ощущали ломкие, тысячефранковые билеты.

В ответ на его слова Гарнер недовольно поморщился.

— Разве я не сказал, что мы не возьмемся за это дело, — неохотно проговорил он.

— Нет, хозяин, ты этого не говорил.

— Значит, я говорю это сейчас.

— Да, но у меня уже все заготовлено, — Боннот начал волноваться, первый признак — красные круги на щеках уже заалели.

Это не ускользнуло от внимания Гарнера. Он знал неудержимую алчность своего помощника, считавшего деньги во всех банках своею собственностью. И отказаться от очередного ограбления — значило обидеть Боннота. Он около двух недель будет болеть, как будто бы эти 225 тысяч франков были у него похищены другими. И Гарнер решил успокоить его:

— Хорошо, Боннот, я еще подумаю. Зайди после обеда.

Боннот вышел. И принялся за проверку своего плана. План был прост: в 6 часов 30 минут перед закрытием Почтамта подъезжает автомобиль. В зал входят трое. Боннот остается за рулем. Пяти минут достаточно, чтобы пристрелить находящихся в почтамте людей. И обратный рейс. Самая трудная часть плана. Боннот был прекрасно осведомлен о группах мотоциклистов, организованных Жерменом. Эти группы разбросаны по всему городу, достаточно одного выстрела и они ринутся по свежим следам.

Три дня Боннот обдумывал план побега. И остановился на одном варианте, еще не испробованном.

После ограбления они едут до улицы Капуцинов, где их ожидает два автомобиля. Они пересаживаются и мчатся в противоположные стороны. Разгримированный мулат и Гарнер к вилле на Елисейских полях, Боннот и Пьер за город — на станцию железной дороги.

У Боннота не было еще автомобиля, на котором будет совершено нападение. Но он был уверен, что автомобиль он достанет.

Проверив пистолеты и свой карабин Боннот направился к Старику.

Старик был погружен в работу. Он готовил очередной парик для прикрытия своих ребят от зоркого ока полиции. Любой театральный парикмахер мог позавидовать искусству старика и огромному выбору всевозможных париков, которыми располагал Старик.

Боннот остановился у входа. Он некоторое время с любопытством смотрел на работу Старика и заговорил только тогда, когда Старик поднял голову.

— Для «Мулата» уже все готово, — спросил он.

Старик посмотрел на него поверх очков и недовольно буркнул.

— Нет ожидал особого приглашения.

Боннот не обратил внимания на его ворчание.

— Сколько времени понадобится, чтобы привести «мулата» в человеческий вид.

Не отрываясь от работы, старик коротко ответил:

— Год и два месяца.

— А если нужно срочно? — спросил Боннот.

— Десять минут.

— Успеешь?

Старик швырнул парик далеко в угол и вскочил, как ужаленный. Он не любил говорить много. Но было задето его профессиональное самолюбие и он напал на Боннота.

— Десять минут, понимаешь дубовая голова. Если я твою бандитскую морду делаю благообразной за семь минут, то уж Мулата успею сделать французом за десять. Шел бы делом заниматься, толкаешься и только мешаешь.

Боннот постоял для приличия еще минуту и вышел тихонько прикрыв за собою дверь. Дела у него не было. Он посмотрел на часы. Стрелки ползли медленно — не было еще и двенадцати, а разговор с хозяином после обеда.

Закусив наскоро на кухне, Боннот ушел в свою комнату и завалился спать.

В пепельнице Жермена лежала гора окурков. Он курил сигареты одна за другой, но успокоение не приходило. Шесть часов. Главный Почтамт скоро закройся, а бандиты не подают о себе никаких известий. Телефонные звонки прекратились. Жермен запретил звонить бéстолку — он приказал уведомить его только в ту минуту, когда что-нибудь будет реальное.

Но ничего реального не было. Помощники Жермена, измученные бестолковым ожиданием, размякли и проклинали свою службу. Некоторые даже подсмеивались над Жерменом:

— Наш инспектор парень дока, — говорили они, — вооружил весь Париж, охраняя Главный Почтамт, а обворуют — то наверняка Национальный Банк. Тогда жди награды.