— …возможно. Хотя я бы сказала, что он был просто как хренов инфернал, который… — речь слизеринок оборвалась, когда они вышли из-за стеллажа по правую руку Гермионы, и она еле слышно вздохнула. О, Боже. — Салазар, почему я постоянно должна её видеть? — начала психовать Пэнси, смотря на Грейнджер так, будто та ворвалась на кухню в её собственном доме.
— Это же библиотека, Пэнс, святое место для грязнокровки, — поддакнула ей Милисента, перехватив учебники второй рукой.
— Она сидит за моим любимым столом. Чёрт, теперь даже если бы я согнала её оттуда, не смогла бы там сесть, — скривила своё лицо Пэнси, и Грейнджер фыркнула.
— Как будто ты что-то можешь, Паркинсон, — покачала головой она, не отрывая взгляда от своих записей.
Гермиона была уставшей и ей не хотелось влезать в склоки, но сил закрыть Пэнси рот всегда хватало.
— Мне кажется, святое место для Грейнджер теперь — это отельные номера.
Гермиона услышала, как перо треснуло меж её пальцев, когда она резко посмотрела на слизеринку. Нет. Она… не могла. Лицо Паркинсон выражало насмешку и яд. И это странным образом успокоило Гермиону. Она не знала, не могла. Потому что если бы знала, то Грейнджер уже лежала бы с содранной заживо кожей.
— Отличное место для того, чтоб развлечь Поттера, Крама или ещё кого там? Как дешёвка.
— Много ли ты знаешь о достоинстве, таскаясь за тем, кому не нужна, — хмыкнула Гермиона.
Она всегда так делала. Давила на её больное место. Раньше это оказывались просто действенные слова, которые были способны поставить Паркинсон на место. Сейчас же… Гермиона чувствовала настоящую ненависть. Она терпеть не могла Паркинсон, и говорила такое специально. Её поступки иногда пугали Гермиону, но в моменты злости всё выливалось именно в подобные слова.
— У некоторых в жизни есть любовь, Грейнджер, знаешь? — встала на защиту подруги Милисента, пока Пэнси сверлила гриффиндорку двумя щёлками, полными тёмного ада. — Надеюсь, ты хотя бы девственности лишилась по любви, а не прыгая из койки в койку, — засмеялась она, явно желая поддеть.
Это было так глупо, потому что казалось, что они действительно верили в то, о чём говорили, хотя именно слизеринки скармливали все отвратительные вещи Скитер, которая лепила из них комки грязи, размазывая по бумаге «Пророка». Выглядело мерзко.
— Знаешь, да, Булстроуд, это произошло по любви, — уверенно произнесла Гермиона, вздёрнув подбородок. — Ты бы тоже это познала, наверное, если бы не раздвигала ноги перед каждым встречным.
Она схватила свои книги и резким движением засунула их в сумку. Услышав приглушённый звук рвущегося пергамента, Гермиона надеялась, что это не доклад. Её ответ был вызывающим и явно не тем, на что рассчитывала Булстроуд, так что он подействовал в достаточной мере, чтобы выбить почву из-под ног у Милисенты и дать Гермионе шанс убраться оттуда. Создавалось впечатление, будто даже стены вокруг оказались в гное.
Честно сказать, она не слишком много знала о личной жизни Булстроуд, а если и знала, то слышала об этом против своей воли. О Милисенте говорили гриффиндорки, но Гермиона, как никто, поняла, что все сплетни, разносимые по школе, далеко не всегда оказывались правдой. Но слизеринки тоже трепались о ней, так что даже если Булстроуд вдруг на самом деле святая душа в таком плане, Гермиону это не волновало. Сука сама напросилась.
— Оказывается, у Золотой девочки есть зубки, я впечатлён.
Гермиона вздрогнула и усилием воли удержалась от желания прислонить руку к груди, чтобы успокоить сердце, понёсшееся галопом от испуга. Малфой стоял в проёме стеллажа, слишком далеко от места стычки гриффиндорки с его однокурсницами, хотя, учитывая тишину библиотеки и их повышенные тона, вполне мог всё слышать. Он захлопнул книгу и засунул её обратно на полку, явно не заинтересовавшись. В его глазах скакали чёртики, пробуждая личных пикси в груди Гермионы. Это была исключительно её странность: каждый раз она хотела увидеть Малфоя и каждый раз оказывалась не готова к встрече. Неважно, насколько заранее Гермиона знала о том, что у них пара со Слизерином или что они увидятся в Большом зале. Его вид всегда умудрялся выбивать её из колеи, даже когда девушка пыталась себя подготовить, не говоря уже о таких вот моментах.
— Тебе ли не знать, — высокомерно сказала она, и это должно было звучать дерзко, но по тому, как Малфой ухмыльнулся, Гермиона поняла, что он придал совсем иное значение её фразе.
— Ну да, ну да, — слизеринец растянул губы в улыбке, и девушка решила сделать вид, что не поняла двойного подтекста. Это было безопасно. Настолько безопасно, насколько может быть безобидной игра с Малфоем. — То есть, это правда? — она подняла бровь. — То, что ты сказала Милисенте?
Гермиона ненавидела эту особенность её тела, но ладони потели, когда она нервничала. Ну, конечно, он услышал это, если слышал их сцепку в общем.
— Мне просто нужно было заткнуть Булстроуд, — фыркнула она, и получилось вполне натурально. Нужно будет потом отпраздновать: случаи, когда ей удавалось что-то сыграть в его присутствии достаточно убедительно, можно было посчитать на пальцах.
Она повернулась, и на лице Малфоя мелькнуло что-то. Что-то ожидаемое, будто он знал, что ответ будет таким, но почему-то всё равно поверил. Впрочем, Малфой слишком быстро закрылся, чтобы попытаться это как-то проанализировать.
Сейчас было самое время уйти, ведь разговор закончился, если подобное вообще можно считать разговором. Но Гермиона стояла, всё ещё смотря на него. Малфой прислонился к полке, казался расслабленным и не отводил от неё взгляда. Интересно, он знал, насколько привлекательно выглядел даже в жёлтом свете лампы, который буквально никого не украшал?
— Почему я не вижу, как Крам таскается за тобой, подобно шавке, уже который день? — вдруг спросил Малфой, и его голос прозвучал куда резче, чем можно было предположить, судя по ленивой позе.
Ей хотелось думать, что он следит, но скорее всего, парень заметил, потому что обычно болгарин встречал её в вечернее время из библиотеки.
— Потому что мы с Виктором расстались, — ответила Гермиона.
Вот так просто. Хотя это его не касалось. И она могла бы бросить ему этот факт в лицо. Но сейчас вдруг было важно сказать правду, Гермиона не знала почему, но это сорвалось с губ легко. Малфой поднял брови.
— Почему? — Гермиона могла буквально отследить по его лицу, как сильно ему хотелось высказать все те ехидные замечания и унизительные шуточки в сторону Крама, но Малфой остановил себя, решив, что польза от её ответа на этот вопрос более предпочтительна.
— Потому что это… — голос девушки сорвался, когда он оттолкнулся плечом от полки и подошёл к ней ближе. — Это нечестно, Драко, — в какой-то момент Гермиона стала говорить шёпотом, смотря в его лицо.
Желание прикоснуться к нему можно было собрать с её ладоней и почувствовать между пальцев. Больше не существовало Виктора, перед которым она бы чувствовала себя виноватой. Вина перед мальчиками уже так укоренилась в её мозгу, что стала практически фоновым чувством. Становилось всё тяжелее и тяжелее сдерживать собственные порывы, так что Гермиона ухватилась за ручку своей сумки так, будто та была единственным спасательным кругом среди бушующего моря.
— Нечестно? — Малфой склонил голову вправо, и она выдохнула. Это был один из её любимых жестов. — Ты выглядишь уставшей, Грейнджер.
Его голос тоже стал тише, но она больше концентрировалась на близости слизеринца, чем на словах, так что просто кивнула, даже не моргая, боясь, что если лишний раз потеряет его из виду, он просто растворится. Малфой поднял руку и, кажется, ещё до того момента, как коснулся щеки Гермионы, она подвинулась к нему, пытаясь ускорить прикосновение.
Девушка закрыла глаза, когда слизеринец провёл пальцами по линии её волос, дальше к уху и подбородку. Они были смазанной картиной, она уже сама не понимала, что они такое.
Раньше всё было структурировано, не всегда правильно, но хотя бы предельно ясно. Сначала ненависть, потом страсть, а теперь? Чем они являлись теперь, когда Малфой стоял меж двух стеллажей в библиотеке, поглаживая её щеку, а Гермиона сосредотачивала все усилия своего тела, лишь бы не подвинуться ближе и вновь попросить поцеловать её. Потому что когда он оказывался рядом — это единственное, что ей было нужно. Не оставалось ни боли, ни вины, ничего, что разрушало Гермиону. Как наркотики. Когда начинается ломка, твоя жизнь рушится, но когда они попадают в кровь — это такой силы кайф, который способен затмить всё остальное.
