— Просто начни, — спокойно сказал он.

— Когда мы начали встречаться, всё было хорошо. Нет, всё было отлично! И я… Мне правда с тобой очень хорошо, — Гермиона повернулась к нему, чтобы Виктор видел, что она говорила правду. — Но порой мне кажется, что всё должно быть… не так. Возможно, я схожу с ума, вполне возможно, но… У меня есть чувство, что мы что-то упускаем. Что это должно быть иначе, чем у нас. Ты понимаешь?

— Ты не чувствуешь себя счастливой со мной? — Виктор повернул к ней голову, пытаясь изучить.

— Нет! — повысила голос Гермиона, и это больше походило на визг. — Точнее, не так. Мне очень приятно с тобой проводить время, болтать. Ты потрясающий. Но я не ощущаю, что это работает, — она вновь отвернулась, смотря на гладь озера, которая в такую безветренную погоду походила на зеркало. — И я… — вдруг всё пережитое нахлынуло на неё Ниагарой, потому что выдерживать больше не было никаких сил. — Господи, мне так жаль. Я ненавижу себя за то, что не могу оценить всё, что имею по достоинству, потому что… — она заплакала, прижимая тыльные части ладони к щекам, когда Виктор опустил руку ей на плечо.

— Гермиона, прошу тебя, не плачь, — он неловко поглаживал её, но девушка почти не чувствовала прикосновения из-за нескольких слоёв одежды.

— Прости, это так нелепо, — девушка шмыгнула носом, пытаясь успокоиться. — Просто впервые в жизни я не хочу быть собой. И я не хочу тебя втягивать в это. Потому что если кто и заслуживает счастья, так это ты, Виктор. Я не могу стать кому-то кем-то, пока не разберусь с собой.

Он молчал, и она была благодарна ему за возможность выплакаться. Её губа всё ещё дрожала, когда Гермиона стёрла остатки слёз мягкой перчаткой. Она так много плакала в этом году. Её сердце уже успело превратиться в одно сплошное кровавое месиво.

— Я прошу, не нужно так рыдать, — Виктор наколдовал ей платок и протянул. Гермиона кивнула, думая, почему сама не догадалась сделать это.

— Нынешний год стал таким безумием. Я просто не выдерживаю. Этот Турнир, постоянные стрессы и… — она замолчала, сжимая платок в ладони.

— И есть кто-то ещё, правда? — голос болгарина был грустным, но спокойным и каким-то… слишком уверенным для вопроса.

Гермиона повернула голову, чтобы посмотреть на него. Видимо, в её глазах уже было что-то, что ответило ему.

— Я предполагал это, — просто сказал Крам.

— Не так, как ты думаешь. Точнее, даже нет никого, Виктор, нет. Просто… — Гермиона выдохнула. — Я не могу выбросить его из головы. И это нечестно. Я не могу держать тебя.

Теперь уже он смотрел на озеро неотрывно, и Гермионе почему-то именно в данный момент стало интересно, знал ли Крам, что это конец, когда получил её записку с просьбой о встрече. Или понял ещё вчера, когда она выскочила из корабля бледная, как смерть.

— Думаю, что я знал, — Виктор прочистил горло, говоря так, будто читал её мысли. — Знал, что на самом деле ничего не складывается, но, признаюсь, мне очень сильно хотелось ошибаться.

Гермиона облизала губы, чувствуя на них соль и зная, что ей потом это аукнется. Крам выглядел опустошённым. Не было криков, ссоры, взрыва, хотя получилось бы лучше, если бы он вышел из себя, накричал на неё. Это оказалось не только эгоистичное желание получить причину дистанцироваться от него, но и то, что Гермиона просто привыкла к такому раскладу событий. Перепалка, словесный удар, ещё один, боль, сближение, перепалка. Как мелодия в детской шкатулке.

— Виктор, я… Ты должен знать, что дело не в твоих действиях или чём-то ещё. Это только я. Всё просто произошло в ужасно неправильное время и… — Гермиона вновь запнулась, закусывая губу. — И я не знаю, что ещё сказать.

Он хмыкнул, переводя на неё взгляд.

— Что тут ещё скажешь? — невесело пожал плечами Виктор, а затем вновь посмотрел вдаль. — Он тоже? Влюблён в тебя?

Ей потребовалось время, чтобы понять, о чём говорил Крам.

— Что?.. Он… Нет, он не чувствует ничего, — Гермиона именно это и имела в виду. Потому что было чувство, будто он действительно не чувствовал абсолютно ничего.

— Тогда это ещё более бессмысленно, — покачал головой болгарин, и Грейнджер не знала, нужно ли ей помолчать или же пуститься в объяснения, которые хоть и оставались пустыми, но хотя бы заполняли тишину.

— Я думаю, мне нужно время. Я хочу, чтоб это всё закончилось. Тогда я смогу вздохнуть спокойно, и, возможно, в будущем мы могли бы встретиться вновь, — Гермиона правда верила в свои слова.

Ей представлялось, что пройдёт время, и она сможет выбросить Малфоя из головы. Сама или же заставят обстоятельства. В самых смелых мечтах Гермионе мерещилось, как в следующем году она придёт на Хогвартс-экспресс, и всё, связанное с ним, вызовет у неё смех. Словно воспоминания о детсадовской влюблённости, словно уже ничего не имеет веса, а его взгляд не делает все эти вещи с ней, которые оставались под кожей. Хотя, конечно же, это была ложь. Ведь в действительно самых смелых мечтах она представляла совсем не это.

Но реальность была такова, поэтому ей хотелось верить, что однажды Гермиона встретит Виктора и сможет открыть ему своё сердце. Когда у неё будет меньше забот и больше времени на то, чтобы узнать его.

— Тогда, возможно, ты всё ещё хочешь приехать ко мне? Летом? Или на зимних каникулах? — спросил он с надеждой. — Как друг.

— Конечно! — воскликнула Гермиона. — Конечно, я хочу приехать! Я не хочу терять тебя. И ты мне правда очень нравишься, просто…

— Просто кто-то нравится больше? — Виктор попытался пошутить.

— Нет, — и она даже не врала: Малфой ей совсем не нравился. — Мне нужно разобраться в себе. Я чувствую, что это необходимо.

Виктор кивнул. Они молчали несколько минут, просто смотря на озеро и думая о своём. Это был один из самых тяжёлых разговоров, который у неё когда-либо был. И Гермиона не знала, сколько ещё тягот она выдержит в нынешнем году.

— Тогда я надеюсь… Я правда надеюсь, Гермиона, что мы ещё увидимся. Возможно, тогда всё сложится иначе, — Виктор сказал ей это, смотря прямо в глаза, и она почувствовала всю весомость его слов.

— Я тоже на это надеюсь, — она шмыгнула носом.

Они поднялись с лавочки одновременно, будто почувствовав, что пора. На сегодня им больше нечего было друг другу сказать.

— Ты…

— О, нет, спасибо, думаю, мне нужно пройтись одной, — ответила Гермиона, видя, как Виктор указывает рукой в направлении Хогвартса.

— Да, верно, — опустил голову парень, и этот жест дал ей ещё более чёткое понимание, что одна привычная вещь за последнее время взорвалась и исчезла из её жизни. — Тогда… Увидимся в Большом зале, да?

— Да. Или ещё где-то. Мы по-прежнему можем проводить время вместе, ты ведь знаешь. Мальчики от тебя в восторге, — улыбнулась она, когда они подошли к кораблю.

— Всё в порядке, Гермиона, — Виктор знакомо провел пальцами по её лицу, будто запоминая, прежде чем отпустить. — У меня есть терпение.

Девушка отступила, последний раз взглянув на болгарина, спрятала нос в вязке шарфа и пошла к школе. Ну, вот. Её будто выпотрошили. Это было гадкое чувство, похожее на рвоту после отравления. Когда тебе плохо, но ты знаешь, что произошедшее точно к лучшему. Она лишилась последнего оплота, за который могла держаться мысленно, последней ниточки, которая служила стеной между ней и собственными плотоядными мыслями. Гермиона знала, что потом будет худо, но это было правильным решением. Потому что Виктор заслуживал большего, чем являться очередной заплаткой на её ране.

Тяжесть на сердце девушки не унималась. Она зашла в замок и только когда побежала по боковой лестнице — кратчайшему пути в гостиную Гриффиндора — поняла, что не хочет сейчас сидеть в тёплой комнате, окружённой сокурсниками.

Из-за поворота вдруг вылетела Джинни, не отрывая глаз от предмета в своих руках. Она поскакала по ступенькам вниз, заметив Грейнджер только едва не столкнувшись с ней.

— О, Гермиона, откуда ты? Мы как раз собрались сделать парочку колдо. Саманта… — она опустила громоздкий волшебный фотоаппарат, смотря на лицо подруги, — подождёт. Что случилось?