15.01.17 Деревянная баржа из детства Насквозь продутый отворот, тропинка к речке, зной на крыше. В заливе, оторопь берёт, — в любой песчинке детство дышит. Там баржа выбралась из вод, уткнувшись в ил, как пёс в подушку. Она древней, чем небосвод над ней, от киля – по макушку. Её среди равнин и гор готовил Ной к дождям и топи, врубая каменный топор в борта, шпангоуты и клотик. Она когда-то как ковчег хранила в трюмах скот и злаки, её по Каме в сотый век таскали за собой бурлаки. Но всё прошло. Зарывшись в грунт, теперь, как бабка на пороге, скрипит на деток, что вокруг, и призадумалась о Боге. 05.01.18 Детство Ещё на подступах жнивьё в полях за чайной, и, кажется – не доживём до причитаний. Продмаг – заветный магазин: дверь, колокольца, баранки виснут из корзин желтее солнца. Деду порога ни о чём бубнит о лете, а у молодки за плечом коса да ветер. Неспешно выметет крыльцо, принарядится, пройдёт по улице с ленцой в цветастом ситце. Подружки, словно гурт опят, вдруг двор заполнят, всех нас за молодость простят и не запомнят. Не знаю чем и по чему мир этот мерить — лет двести детству моему, но не поверить… 31.05.18 Море – непреходящая любовь «.Было всё отмечено и понятно нам..» Словно где-то в сумраке северного дня Бродит моя молодость в поисках меня. «Ледокол» Вячеслав Молодяков Было всё отмечено и понятно нам: уплывал фиордами утренний туман, разрывалась шхерами ледяная хмарь, брошенная осенью на сырой фонарь. Завздыхал приливами, заскрипел чуть свет отдыхавший в заводях флагманский корвет. Бухнул борт над бухтою бронзовой трубой, разорвал тельняшечку, поманил с собой. Размотал по палубе бечеву проблем, помолился берегу, побожился всем. Отбивали скляночки, задрожал флагшток, заскучал на камбузе по Джамбулу кок. Оборвав швартовые, разломив причал, уходила галсами грусть-тоска-печаль. За кормой, казалось, что – не порвётся след, а очнулся за полночь, здесь и моря – нет! 12.12.09 «Небосвод и море клином…» А он, мятежный, просит бури. «Парусник» М.Ю.Лермонтов Небосвод и море клином разрубают мир на части, и, захлёбываясъ дымом, наш корабль роняет мачты. Крошки хлеба – слишком много, если склянки бьёт посуда, если вечность у порога и нет тем для пересуда, если волны, горб навьючив, тяжелы и непреклонны, если думы, словно тучи, а желания – исконны. И глоток воды здесь лишний, совершенно по причине — знаем мы не понаслышке, как корабль летит в пучине. Где, скорей всего, мы сгинем, утоляя жажду жизни, восхищаясь, морем синим, что бывает так капризным. Но всегда в тот миг тревожит, гонит желчь по пищеводу мысль, что где-то в море тоже ищет парусник свободу. 1971–2010 Прощание с Флотом Когда в порт придёшь ты, я буду в глубокой печали, сегодня в последний раз вижу свинцовый прибой, сегодня мне чайки в последний раз вслед прокричали: возьми то, что хочешь, и душу свою успокой! Возьми, бог с тобой, это море и дикие скалы, фиорды, обрывы, озёра – весь Кольский залив, туманы, парящие, словно невесты вдоль залы, зелёные флаги небес под лиловый отлив. И рад бы забрать океан весь – такое безбрежье, суровые будни и след корабля за кормой, я рад место дать в своём сердце надежде, что память об этом останется точно со мной. Но мне не задуть, как свечу, солнца свет негасимый. «Прощанье Славянки» – молитва моя и беда! Прощаться с любовью – больнее, чем даже с любимой, тем более, зная, что это уже навсегда. Пойдут корабли, заскрипят мачты, ванты заноют, поднимется дым над трубой, а счастливым тебя не будет на вахте, и тайны весь мир не откроют сирены морские, и путь не укажет судьба… На суше спокойно, и даже найдётся, быть может, что слаще, чем соль лееров и упругость перил, но что-то ведь гложет, отчаянно что-то всё гложет, и, кажется, за борт я счастье своё обронил… |
