а потом тебе я отсосу.

Мне сейчас привычно и обычно.

Ни о чем тебя я не прошу.

Голиаф собрал всю массу бычью,

но Давид использовал пращу".

Я тебе отвечу осторожно:

"Я согласен на любовь твою.

Если наши чувства станут ложны,

то тогда я истину убью.

Стану человеком откровений,

чем себя прославил Ги Дебор.

Весело пронзить иголкой вену

и прочесть про кашу и топор.

Хорошо за чашечкой коленной

посидеть и выпить из нее…

Просто недостаточно вселенной,

чтоб вместить величие мое".

* * *

Курица растаяла в желудке,

будто в поднебесье самолет.

Ты моя навеки незабудка,

в страсти и желаниях Пол Пот,

думающий прибыльно и щедро

о столице острова Хонсю.

В мыслях, заряжаемых от ветра,

я тебя вылизываю всю,

чтобы ты горела или тлела,

но вела по-прежнему свой блог.

Я тебя, при встрече нашей, Лейла,

в губы поцелую – между ног,

сделаю другою и своею,

поведя в миланский ресторан,

где тебе засос украсит шею,

а глазам откроется Коран,

данный человечеству в награду

за его привязанность к земле.

Я тебя возьму за руку, Раду,

как играл с противником Пеле,

обходил защитников на поле,

на ходу придумывая гол.

Мы с тобой закажем равиоли,

выпивку, похожую на боль,

острую и пламенную пиццу,

вызывая слезы из очей.

Посмотри, как много на странице

у меня пылающих хачей,

мыслящих, страдающих и ждущих

твоего ухода от меня.

За столом сольются наши души

и единым станут от огня,

тонкого, ранимого, земного,

если наша родина – Кавказ.

Только то на этом свете ново,

что бывало сотни тысяч раз.

* * *

Целое сейчас не по плечу.

Я благодарю тебя в деталях.

Маяковский клялся кирпичу,

что среди людей во многом талых

прошлое не стоит вспоминать.

Лучше повторить судьбу Илая.

Ты теперь жена, ребенок, мать.

Я тебе советую, желаю

в августе отпраздновать Сургут,

а затем устроить поздний раут.

На Руси лишь женщины живут.

Остальные только умирают.

* * *

Город накрыла мгла.

Небо упало наземь.

Выходец из села,

Бродский был буржуазен.

В те времена ему

всюду рукоплескали.

Он не читал Муму

и не молился Кали.

Не выпивал вино

марки "Когда восстанем?"

Он парковал рено

под вековым каштаном.

Разум терял от Стеф,

жившей тогда в Нью-Йорке,

Ей – будто львице лев -

шубу дарил из норки.

Номер журнала Сноб

ей посылал в конверте.

И говорил ей: "Гроб

есть колыбель для смерти.

Мы избежим ее,

если пребудем вместе.

Просто сними белье,

стоя лицом к Авесте.

Ляг на мою постель,

более не тоскуя.

Ты для меня – коктейль

Зимняя маракуйя.

Я тебя выпью всю,

словно герой Улисса.

Ясно и карасю:

ты – это Мона Лиза.

Я на канале Ю

видел твою усмешку.

Руку возьми мою,

как королева пешку.

Помни мои слова,

быстрые и косые:

где родилась Москва,

там умерла Россия".

* * *

Он дождался, пока я уйду,

а потом застрелил меня в сердце.

Листья падают, прочат беду,

море катится волнами Герца,

остывает и гложет песок.

Я тебя в своих мыслях целую

в поясницу, бедро и сосок.

Я в любви неуклюж, как Валуев,

проигравший последний свой бой

очень маленькому человеку.

Мне не быть в этом мире с тобой.

Не взбираться по склонам Казбека,

покоряя его чистоту

и касаясь ладонями неба.

Где плывет то ли Як, то ли Ту,

там у птиц начинается треба,

там они совершают обряд,

расправляя бетонные крылья.

Мне печали твои говорят,

что не зря твое имя курил я,

выпуская его в небеса,

чтобы в них оно облаком стало.

На прилавке лежит колбаса

из огня, полимера и стали,

предлагая себя на развес.

Ты густа, полноводна, обильна

и меня называешь Рамзес.

По законам военного фильма

я обязан тебя отстоять

и намылить противнику шею,

понимая одно: ты моя,

потому что не будешь моею.

* * *

Доказательство жизни – смерть.

От твоих умирая черт,

я тебе посвящаю пьесу.

Можно выйти по полю к лесу

и поймать на приманку рысь.

Я прошу тебя, отзовись.

Теребя на груди цепочку,

напиши запятую, точку,

восклицательный знак, тире.

Вспомни, как у нас во дворе

неизвестный спалил киоск.

Я тебя загружаю в мозг,

устанавливая, как прогу.

Из тебя вытекают ноги,

не скрывая от глаз исток.

Иисус потому не бог,

что на троне одно лишь место.

Прекращает играть Иньеста

и сворачивает футбол.

Я тебя в стороне нашел:

ты покачивалась на кресле,

обнажив и не пряча чресла,

поэтические слегка.

Так тебя рисовал Дега,

чтобы ты к нему села в лексус.

Я достал из кармана Плексус,

и тогда мне пришло на ум:

это нам заливает трюм,

это мы в океане тонем.

Я не жизнь, а ее антоним,

раз, являя собою твердь,

только смерть побеждает смерть.

* * *

Мексиканцы едят буррито,

как по улице едет гроб.

В книге Мастер и Маргарита

барабан выбивает дробь.

Маршируют везде солдаты,

и повсюду идет война.

Ты из облака, сна и мяты.

Ты из фильма Пинк Флойд: Стена.

Ничего в тебе нет иного,

кроме шума и тишины.

У тебя телефон Lenovo

и покрытые днем штаны.

На твоем горизонте осень

и ее эпилог – зима.

Для тебя исполняет Осин

композицию Кострома.

Он поет об огромных бурях,

не стихающих до зари.

Я сегодня уеду в Цюрих

и куплю себе дайкири.

Буду пить и ругать Россию,

убивая в себе ханжу.

Захмелеют глаза косые,

и тогда я тебе скажу:

ты мила, хороша, окружна,

только мне, как писал Прево,

ничего от тебя не нужно:

я хочу от тебя всего.

Чтобы ты дождалась абрека

и была молода всегда.

Человека от человека

отличает одно: звезда.

* * *

Лондон-Москва: отправляется поезд,

очень похожий на раннюю повесть

Горького, Бунина и Куприна.

Самая крупная в мире страна