выбирая девчонку ту,

что подсадит на наркоту

и войдет в его плоть и кровь.

На участке растет морковь.

То летит, то ползет война.

Свекла крови людской полна,

потому что уходит прочь.

Человек – это день и ночь,

а другими словами – торт.

Я пишу в документе ворд:

перед тем как войти в висок,

пуля жмет на дверной звонок.

Я распахиваю ей дверь,

говоря лишь одно: поверь,

не преграда тебе порог,

если в бога не верит бог.

* * *

Ты судьба и мечта моя.

Я не видел твои края,

потому что они для женщин.

За минуту собрав все вещи,

ты к другому вольна уйти.

Половине моей груди,

где стучится и бьется сердце,

никуда от тебя не деться.

А другая вакантна часть.

По причине того, что страсть,

ни к чему мне вино и водка.

Ты под воду ушла, подлодка,

чтобы мне написать письмо.

Я куплю тебе эскимо

в ожидании нашей встречи.

Ты с утра мне не сваришь гречи,

не коснешься меня рукой.

Я увидел тебя такой:

сумасшедшей, красивой, млечной.

Ты отлична от каждой встречной,

но в толпе я ищу твой взгляд.

На тебе голубой халат

и покрытые солнцем сланцы.

У тебя в этот вечер танцы

в лучшем городе Сша.

Обернулась твоя душа

и застыла вполоборота.

Ты в кино, за рулем, на фото,

у плиты или на весах.

Где господь? Он на небесах,

а иначе сказать – в земле.

Не играет Макелеле

восемнадцатый год в футбол.

Я тебя потерял – нашел

и хочу быть всегда с тобой.

Лишь тогда вышел в свет Плейбой,

когда умер Иосиф Сталин.

Ты из камня, стекла и стали,

что прописаны для меня

как спасительные лекарства.

Только мне тяжело за царство

половину отдать коня.

* * *

Армения – это коньяк и шашлык.

Дома из бетона, железа и туфа.

Я в центре работ одного стеклодува,

ведущего взгляд на заснеженный пик.

Недаром всю ночь шелестят тополя

назло почитателям творчества Клейста.

Армения больше планеты земля.

Поэтому нет на последней ей места.

* * *

Мтс, билайн и мегафон -

вывеска красивая для гетто.

Из дому выходит ночью он

и идет походкою поэта,

глядя на далекую звезду -

на ее фигуру в инстаграме.

Стеф его учует за версту,

прислонясь плечом к оконной раме,

рис на сковородке разогрев,

выпив сублимированный кофе.

Я люблю твое дыханье, Стеф,

с запахом черники и моркови,

где ты ощущаешься сама,

Ибицу меняя на Чернобыль.

По Кавказу странствует Дюма,

говоря, что час искусства пробил

и теперь не спрячется оно

в голову, картину или книгу.

Мы с тобой увиделись давно -

раньше, чем игру закончил Фигу,

бросив политический футбол

ради казино и ресторана.

Стеф, тебя укачивает боль:

грусть, тревога, облако и рана

просят тебя быть моей женой,

а не выйти замуж за другого.

Первое – по Иоанну – слово

станет в двадцать первом веке мной.

* * *

Ты красива или умна.

Нас с тобой с головой накроет,

но пока ты везде одна,

как показывает андроид,

предлагая увидеть ночь,

вытекающую из фото.

Напиши мне привет и проч.

Пусть уносит тебя тойота,

понтиак, гелендваген, форд.

Я твои изучаю недра.

Если ты инфракрасный порт

и убитая горем Федра,

то тебя я вовсю люблю,

на пронзительной самой ноте.

Ты заказываешь дорблю

и в оранжевый красишь ногти,

выбирая в ларьке вино,

чтобы выпить его в постели.

Для тебя я грузин Вано,

Алазани и Ркацители,

от которого ты пьяна

и цветы незнакомым даришь.

Не моя, а твоя вина,

что любовь между нами – Даиш

и ее все хотят убить,

уничтожить, лишая жизни.

На тебе из кораллов нить.

Твои губы и нрав капризны,

не желая себе судьбы

(отрицание оной – норма).

Ты сажаешь в саду дубы,

как смешит на экране Норман,

хоть для всех на планете он -

музыкант, сценарист, продюсер.

На плите у тебя бульон.

Ты в мечтаниях об индусе,

переехавшем в город Трир,

потому что везде он лишний.

Для меня этот космос – тир,

где мишень лишь одна – всевышний.

* * *

Ты моя теперь навеки.

Нам с тобою быть одним.

Ведь Саратов – это Мекка

или Иерусалим.

Нет любви, помимо крови,

бьющей в голову и в пах.

Ты мечтаешь о Покрове,

о любви и черепах.

У тебя глаза и бедра

перепачканы душой.

Стеф – звучит легко и бодро,

как сказал тебе Бланшо.

Христианство или йога -

слышать слово без ушей

Изучал тебя и бога

перед смертью Лао Шэ.

Человек никем не создан,

говорил тебе Лакло.

Я открыт все время звездам,

так как крышу мне снесло.

* * *

Моя душа, дыхание и солнце -

ты одинока, горестна, бедна.

Уже сейчас звезда твоя проснется,

похожая на моську и слона.

Желая лишь увидеться с тобою,

я нарисую в поле твой портрет.

Среди людей, считаемых толпою,

ты одинока, как Назым Хикмет.

Твои глаза – глубокие колодцы,

в которые упало по ведру.

Мне хочется тобою уколоться,

чтоб кровь моя трубила на юру.

Ты всюду – на воде или на суше.

Так в Чехии известен Карел Готт.

Твое лицо – глаза, улыбка, уши -

прекрасно, как упавший самолет.

Мне хочется тебе признаться, право,

ты барышня, царевна, божество.

У господа тогда померкнет слава,

когда я встану около него.

* * *

Ты, наверно, слышала о Нэше.

Он шизофренией был богат

и творил – не больше и не меньше -

формулы, теории и ад.

Нобелевской премии избранник,

он с женой разбился на такси.

Вот и ты жуешь под вечер драник,

говоря: "Прощения проси.

Ты меня обидел своим взглядом.

Я в тебе желание прочла.

Нам любовь всегда приносит на дом

черная с оранжевым пчела.

Я с тобой побуду и останусь.

Ты остынь и выпей Рычал-Су.

Поцелуй и вылижи мне анус,