Отец был из грузинского-горско-еврейского рода, который начинался в Грузии и затем продолжался в Дагестане. Отца моего звали Матвей, он родился в 1924 году в Дербенте. До революции семья занималась рыбным промыслом, земледелием, скотоводством, виноделием и мануфактурой, но после была раскулачена и вынуждена оставить родные места. Примерно тогда же, чтобы обезопасить семью, решено было изменить нашу фамилию. Не знаю, каким чудом деду удалось купить маленький участок в центре столицы, но он его купил и построил там дом. Затем началась война.
Деда сначала репрессировали, как и многих, но затем освободили, он ушел в ополчение и пропал без вести в 41-м, в боях под Москвой. Отец, которому в тот момент уже восемнадцать, отправился на войну в 42-м и вернулся лишь в 47-м, через целых пять лет, в звании старшины. У него было много орденов и медалей, но он не любил о них рассказывать. Лишь однажды я услышал, как половина его роты полегла в бою где-то в горах, а он и еще несколько человек – выжили. После войны у отца не было ни копейки, зато было то самое внутреннее благородство, которое не покупается ни за какие деньги, а дается лишь верой и воспитанием. Думаю, что именно потому моя мама и вышла за него замуж. Всю жизнь были они друг к другу добры, от них исходила какая-то неугасающая теплая сила, наполнявшая заодно и всех нас.
Я родился восьмым ребенком в семье и помню родителей, когда им было уже за сорок. Мама была хороша необыкновенно, особенно глаза – восточные, миндалевидной формы, слегка раскосые. Она всегда носила длинные волосы, собирала их в пучок, прикрывала платком. Сарафаны и платья скрывали фигуру, но и без того было ясно, что, несмотря на девятерых детей, она по-прежнему стройна и прекрасна. Она не пользовалась косметикой, не курила сигарет и практически не притрагивалась к вину – лишь на чьей-то свадьбе или на еврейском празднике могла выпить бокал сухого красного.
Отец, насколько я его помню, был среднего роста, подтянут, с крепкой фигурой боксера. Ухоженные усы, ярко натертые хромовые сапоги, длинное шерстяное пальто в талию, элегантный шарф, кепка с широкими полями – модель, которой он ни разу не изменил до самой своей смерти. Одним словом, отец был настоящий кавказский мужчина, со всем своим еврейским воспитанием и житейской кавказской мудростью. Он вечно что-то делал по дому своими ловкими мускулистыми руками. Не помню, чтобы хоть раз к нам пришел какой-нибудь слесарь или электрик – отец все чинил сам и меня приучал к тому же. Он был строг, но одновременно добр. Приносил нам подарки и лакомства. Играл в шахматы, любил читать и проводил много время за книгами и газетами. Интересовался политикой и, как и многие в те времена, с большим уважением относился к Сталину, портрет которого долго висел у нас на стене в гостиной.
После войны он хотел учиться, поступать в инженерный институт. Однако после рождения первых детей про учебу пришлось забыть. Автомобильно-ремонтный завод, на который он пришел в те далекие годы, так и остался его местом работы на всю жизнь. Конечно, как и у многих мужчин, у отца были свои тайные страсти, которые категорически не нравились моей матери. Одна из них – скачки. Поэтому в день зарплаты она, прихватив с собой кого-нибудь из старших дочерей, шла встречать его к заводской проходной. Воодушевленный отцовскими рассказами о лошадях, я целый год в детстве занимался конным спортом на ипподроме.
Несколько раз за свою жизнь отец попадал в серьезные аварии. Однажды, по дороге на вокзал, чудом остался жив после лобового столкновения на перекрестке. Отец, который никогда не пристегивался, вылетел через переднее стекло своего такси и выжил только благодаря этому. Голова, однако, была разбита, требовалась срочная трепанация черепа, и мать долго умоляла об этом хирурга из Института Склифосовского. Тогда же пришлось продать бабушкины золотые часы – еще одну часть быстро тающего наследства.
Потом был случай на заводе, когда одна из деталей, отлетев от токарного станка на бешеной скорости, опять-таки ударила отцу прямо в голову. И матери снова пришлось уговаривать хирурга – на этот раз, чтобы уже не делать никакой операции, так как после нее шансов остаться в живых практически не было. Слава Богу, все обошлось, и рана срослась сама собой, хотя на отцовской голове, и без того уже покрытой многими шрамами и украшенной глубокими залысинами, осталась еще одна вмятина. Так, пройдя войну, отец несколько раз чуть не погиб в мирное время.
Он все же прожил долгую жизнь, окруженный детьми и многочисленными внуками, вплоть до того страшного дня, когда, сраженный известием о смерти одного из сыновей, перенес первый инсульт, после которого так и не смог оправиться и подняться с инвалидной коляски.
Мои родители были не просто красивой парой – они были достойны друг друга, они всегда были заодно. Уже сейчас, с высоты прожитых лет, могу оценить я, насколько по-настоящему счастлив был мой отец, повстречав однажды мою маму. Не скажу, что обходилось без скандалов – что ж, да, они ругались, но это никак не повлияло на нашу к ним любовь. Напротив, мы видели перед собой двух сильных, импульсивных и самодостаточных людей, которые умели договариваться.
Я уважал и любил своих родителей одинаково, никогда не пытался разделить свои чувства к одному и к другому. Более того, с каждым днем моей жизни я все больше ценю и понимаю то, что они сделали для нас. Мать я любил безмерно, а отца – так же безмерно уважал, каждый день, проведенный с ним вместе, был для меня бесценен.
Всю жизнь буду помнить нашу поездку в Евпаторию, на Черное море, где мы отдыхали втроем: отец, я и мой младший брат Игорь. Тогда я в первый раз в своей жизни нырнул в Черное море с маской и трубкой, и увидев весь завораживающий подводный мир, с рыбами, водорослями, каракатицами и прочей живностью, сильно перепугался. Отец мне спокойно объяснил тогда: не бойся, сын, это же и есть природа, и только ты сам решаешь, как с ней жить. Помню, как мы снова обсуждали все это уже несколько дней спустя, втроем, в поезде, по дороге домой, нанизывая налитые солнцем черешни на палку-рогатину, словно на дерево, чтобы довезти их невредимыми до самой Москвы.
В том же составе отправлялись мы на детские праздники и новогодние елки. Когда мне было пять, он принес мне набор масляных красок, мольберт и кисти для рисования – он всегда поощрял наши детские увлечения и хотел, чтобы я развивал свой талант. Чуть позже отец исполнил мою заветную мечту и купил долгожданный велосипед, которым я очень гордился. Он приносил мне беговые лыжи, коньки и клюшки, и всевозможные наборы конструкторов – чтобы я мог что-то мастерить своими руками. Помню, когда мы еще жили на старой квартире, он помогал мне склеивать самолеты, корабли и подводные лодки. Он рассказывал мне разные притчи. Однажды, когда мне было девять, он взял меня в лес за грибами. Кроме нас, в походе участвовали отцовские друзья – тоже, как мне тогда казалось, заядлые грибники. Однако позже один из них всех же проговорился, что вся эта поездка была организованна только ради меня, и отцу долго пришлось уговаривать коллег, чтобы они поехали так далеко от Москвы, да еще в свой выходной.
Мне так повезло с родителями, что я всю жизнь мечтал сделать их счастливыми. Так, чтобы они тоже думали, что им повезло иметь такого сына.
Глава третья. Братья и сестры
Я родился восьмым, то есть, у меня уже было пять старших сестер и два брата. Кроме того, были и двоюродные братья, и сестры, так что имена всех моих дедов, на которые я мог бы претендовать, были разобраны. Поэтому, посовещавшись, родители решили дать мне имя, никак не связанное с нашими предками. Торжества, устроенные в честь моего появления на свет, стихийно переросли в большой семейный совет. Гости предлагали свои варианты, но родителям моим ни один из них не нравился. Наконец, один из авторитетных родственников, дядя Борис, муж моей родной тети Розалии, налил себе бокал красного вина и произнес:
