Сочи был моим убежищем. Я возвращался сюда снова и снова, еще со времен моей спортивной юности. Не всегда мои возвращения оказывались удачными, но этот город, эти горы и море все же не теряли для меня своего очарования. На этот раз компания подобралась отличная: к нам присоединились друзья покойного брата Саши, а Коля привез с собой любимую девушку Клару и их годовалого сына Максима. Это была фактически его вторая семья, существовавшая параллельно с первой, в которой родилось уже пятеро детей. Мария, Колина первая жена, относилась к ситуации философски, с Колиной девушкой дружила и называла ее «двоюродной женой». Как они там между собой умудрились достичь такого равновесия, я не знаю, и история эта достойна отдельного романа. Скажу только, что мой брат никого не бросал, всех обеспечивал, и шкатулка Марии с драгоценностями пополнялась регулярно. В тот раз Коля очень хотел показать своему младшему сыну Черное море.
В те времена Сочи из всесоюзной здравницы превратился в настоящий криминальный курорт. Кавказский фронт, где бушевали межнациональные войны, был совсем рядом, и в город съезжались жулики и бандиты всех мастей. Надо было нам учесть этот факт, когда мы бронировали лучший отель.
Несколько дней нам просто не давали прохода, потом попытались ограбить. В результате однажды ночью мы просто снялись с якоря, забрали женщин и детей, и на полной скорости помчались обратно в Москву. В моей машине были мои братья Игорь и Коля, а также Клара и маленький Максим. Остальная наша компания, включая мою приятельницу Надежду (ее и вправду так звали) вылетела самолетом.
За ужином мы все выпили грузинского вина, затем чуть не сцепились с местной шпаной. Рискованно было выезжать в таком состоянии, однако оставаться было еще опаснее. Поэтому мы стартовали в ночь, хотя за окном было темно, и шел сильный дождь. До самого рассвета мы пробирались через горный хребет по извилистому серпантину, пару раз чуть не улетели в кювет и под конец спаслись только чудом, когда Коля, который вел машину, разогнался на пологом участке. Он все еще был слегка пьян, и напряжение долгой дороги дало о себе знать, так что он сам не заметил, как заснул за рулем. Я тоже дремал на переднем сидении, и лишь на миг приоткрыл сонные глаза. Этого мгновения хватило, чтобы увидеть бетонную стену, несущуюся на нас, и дернуть руль в сторону…
Дальше машину вел я. Мы ехали медленно и говорили Богу спасибо за то, что он нас спас. Даже сейчас вспоминаю этот момент с содроганием – мы чуть было не погибли все сразу: трое оставшихся братьев, женщина и ребенок. Не знаю, какой ангел-хранитель разбудил меня тогда – думаю, его звали Александр.
Ни в холодной Москве, ни в теплом Сочи теперь нельзя было чувствовать себя в безопасности. Путешествовать по стране тоже большого желания не было. Я близко сошелся с другом покойного брата, Валерием, говорил с ним о многом, смотрел на своих дальних родственников, перебиравшихся на жительство в Израиль, анализировал ситуацию. Моя несостоявшаяся свадьба, роковая поездка в Сочи… Я все никак не мог успокоиться.
В конце концов, я решился, быстро оформил паспорт и впервые в жизни, не считая службы в Венгрии, собрался за границу. Марго, узнавшая от кого-то из знакомых о моей поездке, приехала в аэропорт, чтобы поговорить и попрощаться. Но я улетел, так и не увидев ее. Я понимал, что делаю ей больно, но встречаться больше не хотел. Иногда лучше закончить вот так – раз и навсегда.
Свобода – это возможность сказать «нет» вопреки сложившимся обстоятельствам. И это «нет» будет результатом сложного выбора, и сформирует затем всю последующую жизнь.
Глава седьмая. Земля Обетованная
В начале девяностых проблем с выездом за границу уже не было. Прошли времена, когда поехать в какую-нибудь братскую Болгарию можно было только с одобрения КГБ и под присмотром сотрудников органов безопасности. Все разнообразие, культур и религий для советского человека было под запретом – мы познавали этот мир по книгам, да и то лишь по тем, которые, с точки зрения партии и правительства, не представляли идеологической угрозы. Лишь работники советского МИДа, дипломаты, политики и некоторые артисты могли достойно выдержать встречу с той «невыносимой легкостью бытия», которая поджидала их по ту сторону границы. Впрочем, артисты – нет, не все.
Однажды я сел и подсчитал, сколько стран я объездил за свою жизнь. Я переезжал с места на место сорок два раза, видел более тридцати пяти стран, посетил минимум пятьсот городов и деревень, выучил больше десяти языков и наречий. У меня появились паспорта трех государств. Я не был туристом, не путешествовал – я жил. Каждый переезд давал мне новый опыт, новые темы для размышлений и новые возможности творить. Вот что для меня по-настоящему бесценно, ведь в плоском мире расти невозможно по определению – ни вверх, ни в глубину.
Та первая моя поездка на Землю Обетованную оказалась важнее, чем я, возможно, себе представлял. С самого начала и до последнего дня меня не покидало странное ощущение, что я будто бы бывал здесь уже раньше, много веков назад. Видел эти узкие улицы, заполненные людьми, сады, спрятанные за толстыми стенами, плавящиеся на солнце купола, и Назарет, и Стену Плача, и круто взбирающуюся вверх, с четырнадцатью остановками, Виа Долороса – великий Путь Скорби. По неопытности и молодости лет, я не мог тогда в полной мере осознать всю святость этих мест, однако смотрел на все с вдохновением и радостью. Я был очарован Тель-Авивом, который сразу же меня поразил своим жарким климатом, теплым морем и каким-то радужным восточным гостеприимством. Я, разумеется, забронировал себе номер в гостинице, но сначала заглянул в гости к друзьям.
Бывают такие друзья, которые вам ближе, чем родственники – вот это тот самый случай. Дочь маминой подруги детства Берта, ее муж Славик и двое их сыновей переехали в Израиль еще до развала СССР. Чтобы совершить такой шаг, требовалась особая смелость – в те годы это означало прощание навсегда.
Как и многие репатрианты, жили они небогато, в съемной квартире в одном из ветхих районов Тель-Авива. Славик, как и прежде, работал сапожником, Берта вела хозяйство. Это были простые, добрые люди, к ним я приезжал еще в детстве, в их собственный дом в Нальчике. Время шло, все менялось вокруг, менялась и география жизни, но только не эти люди. Пусть им вечно не хватало денег на жизнь, но главным для них было то, что они жили в безопасности, никто их не преследовал, а дети были обуты, сыты и получали правильное воспитание.
Мне всегда нравилось смотреть, как Славик шьет новую обувь. Было в этом что-то древнее, настоящее, успокаивающее. Он стучал своим ремесленным молотком прямо в комнате, а детишки, которым было по семь-восемь лет, переводили для меня фильмы, идущие по телевизору, с иврита и английского – на русский. Места у них было немного, но в гостиницу они меня так и не отпустили. Я вспомнил, как к нам в Москву тоже постоянно приезжали друзья и родственники, не стал спорить и стал их гостем.
От квартирки, где я поселился, было рукой подать до старого центрального базара. Под окнами ходили люди в восточных одеждах, пахло шаурмой. Вдоль рыночных рядов шла виртуозная торговля. Я слонялся по базару, наслаждался ароматами специй, пробовал фрукты и сладости, смотрел на продавцов и покупателей, которые разыгрывали целые спектакли над каждой кистью винограда, кульком изюма, пригоршней орехов. Мне здесь нравилось.
Тель-Авив, который с первого взгляда показался мне маленьким и невзрачным, вскоре явил мне свои небоскребы, фешенебельные гостиницы и прекрасную морскую набережную, где по субботам, в шаббат, танцевали люди. Здесь жили вместе евреи, арабы и христиане – и, вопреки всему, о чем сообщали советские газеты, не враждовали, а, напротив, как-то улыбчиво и славно соседствовали. Меня до глубины души поразило их отношение к жизни – с молитвой и уважением традиций. Жители Тель-Авива показались мне одной большой и сплоченной семьей.
