Он немного разжимает хватку, и я с облегченным бульканьем вдыхаю.

— Никогда! — возмущенно бормочу я.

Я уже однажды оставил Плагга. Я видел, как мама отказалась. Думаю, что… да, теперь я помню. Я снова вижу себя в больнице. Я еще слышу, как мои родители шепчутся, думая, что я без сознания.

«О, Эмили… Что ты сделала?»

«Так было надо».

Я снова вижу ее в течение лет, моими глазами и глазами отца. С каждым годом немного более грустная, немного более одинокая, немного более потерянная. Словно ей не хватало части самой себя.

Больше никогда ничего подобного.

Больше никогда!

— НЕТ!

Кольцо снова пищит, и белые глаза Изгнанника расширяются. Как если бы вдруг всё остальное перестало быть важным, он отпускает мое горло и хватает мою правую руку, пытаясь сорвать с меня Камень Чудес. Кашляя и задыхаясь, я сжимаю кулак и отбиваюсь, как бешеный, наконец, получив свободу движений.

Нет, нет, НЕТ!

Изгнанник шипит от ярости. Его кулак поднимается, обрушивается на мою щеку. Челюсть хрустит, голова отлетает набок. Рот наполняется вкусом железа. Я с отчаянием вдыхаю, дезориентированный болью, которая ввинчивается в лицо и в голову.

Вес на груди, тяжелей, чем когда-либо. Его руки возвращаются на мое горло, давят, давят, сильно, всё сильнее и сильнее.

Я больше не могу дышать. Совсем.

Он хочет покончить с этим.

НЕТ!

Я киплю. От ярости. От гнева. Я отбиваюсь. Ничего не шевелится.

Я хватаюсь за его запястья и сжимаю, так сильно, что Кольцо впивается в кожу. Безуспешно.

Зрение вновь начинает затуманиваться. Слух пропадает.

И после ярости приходит страх. Паника. Сердце сходит с ума. Кольцо снова пищит, и я расширяю глаза, откидываюсь назад. Мои руки ощупывают вокруг в поисках шеста, камня, чего угодно, чтобы нанести ответный удар. Безрезультатно.

Я беззвучно кричу. Плагг. Плагг! Я не хочу тебя потерять, еще и тебя!

Но давление на моем горле становится сильнее. Я не хочу…

…Я не хочу умирать!

Черная вспышка. Кольцо жжет. Снова зуд в руке, как с Катаклизмом. Что-то свистит справа от меня.

— Слишком поздно, Носитель. Умри! — рычит Изгнанник.

Руки на моем горле сжимаются сильнее, приподнимают меня. Невесомость. Потом удар затылком, несколько раз. Боль пронизывает насквозь. Потом головокружение, тошнота. Я сдаюсь, и свист справа от меня прекращается. Знакомый зуд в ладони исчезает.

Я больше ничего не слышу. Я больше ничего не вижу. Только тени, только белые и цветные пятна.

Перья. Белые бабочки.

Нехватка воздуха. Нехватка воздуха. Вес на груди, ощущение удушения. Открываю рот, но легкие больше не раскрываются. И это больно, и это страшно.

Как в прошлый раз.

Как в прошлый раз, когда я едва не умер.

Мое тело тяжелеет, цепенеет еще и еще. Машины сигналят и урчат вокруг меня. Мне холодно в этой большой кровати.

Вдруг теплая рука в моих волосах. Большая, такая большая! И мягкая. Такая мягкая. Ласка на моей щеке. Дрожащие руки обнимают меня. Я крошечный.

И шепчущий голос. Хриплый от слез.

— Мой мальчик. Мой маленький, мой малыш, мой Адриан.

Мама!

— Мне жаль. Так жаль. Но так больше продолжаться не может. Я люблю тебя и всегда буду любить, но пожалуйста, пожалуйста, мой малыш, послушай меня! Послушай меня…

Она говорит, объясняет, умоляет. Но ее слова теряются в тумане памяти.

— Если я забуду тебя… Не бойся, я люблю тебя. Я люблю тебя… И всегда буду любить…

Всё шатается.

Тишина. Небытие.

А потом — шепот, едва слышный…

— Дуусу, я отказываюсь от тебя.

И вспышка, проникающая сквозь веки. Я приоткрываю глаза.

Перья. Перья повсюду.

Темная больничная палата. И тень в углу. Мама.

Платье из синих перьев, веер из синих перьев. Как она красива. Всегда красива. Так красива.

— Мама, — шепчу я. — Ты похожа на фею!

Перья исчезают.

Она улыбается, но по бледным щекам текут слезы.

— Теперь всё будет хорошо, Адриан. Отдыхай.

Я погружаюсь во тьму.

— Адриан?

Удар сердца.

— АДРИАН!

Удар сердца.

— АДРИАН!

Тишина.

Удар. Короткий. Оглушительный.

Вес на моей груди исчезает. Тиски на моем горле улетучиваются. Я не двигаюсь. Я уже не знаю, что делать.

Небытие.

Снова теплая рука в моих волосах. Снова ласка на моей щеке.

И голос, хриплый от слез. Знакомый.

— ДЫШИ!

М… Мама?

— …ЧЕРНЫЙ КОТ, ДЫШИ!

Я подчиняюсь.

====== Глава 17. На волоске. Часть 1 ======

Час -5

Скрежет, металлический, оглушающий. Над нашими головами опасно покачиваются серверы Парижа-Пикселя.

— Вставай, Черный Кот! Быстрее!

Робот Геймера оседает. Черный Кот отталкивает меня:

— Нет, уходи!

Я спотыкаюсь и падаю в снег. Его накрывает белая волна, вырывает из моих объятий — бабочки!

— Кот!

Башня серверов обрушивается. Робот Геймера тоже. Я не успеваю убежать. Стиснув зубы, сжимаюсь в комок.

— Ледибаг! — кричит вдалеке Черный Кот.

Удар.

Больше ничего.

Взрывы, приглушенные вопли.

— Иван!

— Сражайся, Носитель!

Этот голос!

Я резко вдыхаю, с трудом оставаясь в сознании. Сжимаю ладонь на йо-йо, голова кружится. Чернота, темнота. Я едва могу двигаться. Даже дышу с трудом.

Задыхаясь, я приоткрываю глаза. Со всех сторон брызжут искры. Я погребена под кучей обломков, кабелей, металлических кусков. Вес такой, что меня вдавливает в снег. Я заледенела.

И мне больно. Всё больше и больше. Везде.

Возле уха звучит непрекращающийся писк. Дыхание становится еще быстрее. Нет, не сейчас! Не уже!

Мне надо выбраться отсюда!

Левая рука не отвечает. Ноги застряли. Я пытаюсь ползти, но одуряющая боль пронизывает меня насквозь. В свете искр мой взгляд притягивает красный отблеск. Рапира — она осталась после отмены Парижа-Пикселя. Если мне удастся ее схватить, я могла бы активировать Чудесное Исцеление. Начать всё с начала! Исцелить всех — включая Изгнанника, но…

В любом случае, хуже уже быть не может!

Сжав зубы, я выпускаю йо-йо, протягиваю правую руку к красному отблеску. Рапира далеко. Слишком далеко. Недосягаемая!

Я тянусь еще, зарываюсь пальцами в снег и пытаюсь выскользнуть из-под обломков. Я толкаю, тяну. Ничего не двигается. И боль невыносима. От нее выступают слезы. Я тихо ругаюсь. Вдалеке я слышу ворчание грома, яростный голос Климатики:

— ЦИКЛОН!

Они сражаются. Они, возможно, тоже ранены!

— Давай… Давай!

Я максимально вытягиваюсь, задыхаясь от боли. Кончики пальцев, наконец, чего-то касаются, и красный предмет вздрагивает. Сердце подпрыгивает. Да!

— Чудес…

Писк прекращается. По мне проходит теплое дуновение. Рапира исчезает. Меня охватывает холод. Давление на тело резко становится невыносимым. Где-то в темноте раздается треск.

Глухой, короткий. В моей ноге, в моих ребрах. Во мне.

И боль разливается, удесятеряется. Я кричу, что есть сил, и становится еще хуже. Мой голос отражается от обломков, задушенный, но оглушающий.

— Маринетт?

Тикки.

Я плачу. Я плачу. Я издаю стон. Мне больно, мне так больно!

— Маринетт! МАРИНЕТТ!

Я не думаю, я уже не думаю. Я больше не могу.

Пожалуйста, пусть это прекратится!

Пожалуйста!

Красно-серебристая вспышка. Звуки скрежета — десятками, сначала далекие, потом всё более близкие. Тяжесть на моей спине исчезает. Боль становится чуть ли не сильнее, но, по крайней мере, я могу дышать.

— Маринетт, держись!

Еще одна вспышка. Глухой грохот. Давление на ноги в свою очередь растворяется. Темнота становится не такой глубокой. Порыв ледяного ветра омывает мое лицо, и я открываю полные слез глаза. Дрожащая — от холода, от боли, — я пытаюсь свернуться на снегу, но боль достигла высшей точки. Всё тело охвачено острым жжением, которое пульсирует в ритме сердцебиения.

Пожалуйста, хватит, хватит!

— Всё будет хорошо! Оставайся со мной, Маринетт!