Невесомость. Потом удар, сильный. Я снова падаю, с большим трудом собираюсь, приземляюсь на асфальте. В ушах звенит, тяжело дыша, я наблюдаю за ужасающим спектаклем.

Шкатулка рассыпается, пожираемая Катаклизмом. Из ее пепла вырывается поток разноцветных светлячков, дрожащих от энергии. Они стекаются со всех сторон, словно потоп блуждающих огоньков, заполняют всё пространство оглушительным свистом и искрами. Они проходят сквозь стены, разбивают на осколки машины. Они подпрыгивают на мостовой, оставляя на ней дымящиеся борозды. Некоторые касаются меня — то горячие, то ледяные. Я кое-как уклоняюсь от них, растерянно держа наготове шест.

Будто Плагг, будто Тикки во время их танца во дворе Мастера Фу. Если не считать того, что наши квами двигались грациозно и согласованно, в симбиозе, словно разделяли одни и те же мысли.

Здесь огоньки точно безумны. Кричащие и двигающиеся зигзагами, нервные, беспорядочные. Они сталкиваются друг с другом, поворачивают и кружатся, как обезумевшие птицы. Один из них проходит так близко от меня, что царапает мне руку. Я пошатываюсь, кровь леденеет. Они издают не свист.

Это крики. Крики боли. Вопли паники.

Меня вдруг охватывает безжалостная тошнота. Я падаю на колени, обессиленный, потрясенный.

Шкатулка. Я ударил Катаклизмом Шкатулку. Я уничтожил Камни Чудес? Я…

…ранил квами, которые спали там? Таких же квами, как Плагг, как Вайзз?

Я снова вижу, как квами-черепаха упоминает о них с искренней улыбкой на губах.

«Мои братья и сестры».

Тошнота затопляет меня. Рот заполняет едкий отвратительный вкус. Я плюю. Меня рвет. Реальность наводит на меня ужас.

Я уничтожил Камни Чудес. Я ранил — убил? — братьев Вайзза.

Братьев Тикки. Братьев Плагга.

Больше нечем рвать, я прижимаю ладонь ко рту. Я должен встать! Но неконтролируемые приступы тошноты продолжаются.

Кольцо возле моих губ пищит в первый раз. Я на грани срыва, у меня выступают слезы на глазах. Плагг!

Плагг, прости!

— Всё конечно, Носитель. Сдавайся.

Свист усиливается. Я поднимаю голову и созерцаю удручающее зрелище квами в панике. Посреди побоища Изгнанник вдруг выпрямляется и поднимает руку к небу. Он что-то шепчет, и все блуждающие огоньки сворачивают в его направлении, растворяются в нем, как немного раньше было с Вайззом в Париже-Пикселе. По мере того, как квами исчезают, цветные прожилки на его угольной коже умножаются, уплотняются. Разноцветные, они становятся золотыми, сверкающими, пульсирующими в медленном равномерном ритме.

Свист прекращается. Воцаряется оглушительная тишина. Никаких сирен, никаких вертолетов в поле зрения — должно быть, они отступили.

Прямо в центре опустошенной улицы Изгнанник могуч, как никогда. Он освобождается от пустого рюкзака, потом его белые глаза без радужки останавливаются на мне, высокомерные. Лицо с золотыми прожилками остается застывшим и, однако, излучает нечто вроде покорности, словно оно почти… человеческое.

Будто это Мастер Фу. Только гораздо более высокий, чем я, Мастер Фу. Уже не старик, а человек в расцвете лет.

— Откажись, пока еще есть время. Пока люди не начали контратаковать. Верни мне Плагга, Черный Кот. И я пощажу Ледибаг и остальное население.

Я опираюсь на шест и с трудом поднимаюсь, потерянный, с ватными ногами. Изгнанник теряет терпение. Он снова начинает выделять непрозрачный дым всеми порами своего тела.

— Твоей семьи больше не существует, и всё из-за Камней Чудес. Освободи Плагга. Ты уже достаточно наломал дров.

Я дергаюсь от пронзившей меня дрожи.

«До свидания, Габриэль».

«Прости меня, Адриан. Мне не удалось ее вернуть».

— Нет!

Я снова вижу моего отца, одинокого и задумчивого перед своей любимой картиной.

Я снова вижу мою мать на пороге с дорожной сумкой в руках. С улыбкой на губах, но потухшим взглядом.

— Это ваша вина! Она уехала из-за вас!

Я устремляюсь к нему, потрясая шестом. Он предал мою мать, он убил моего отца!

— ВСЁ ЭТО ВАША ВИНА!

Мой шест обрушивается на него, разрезает дым. Но ничего не встречает, никакого сопротивления.

Вспышка. Что-то ударяет меня в горло, так резко, что я роняю оружие. Я пытаюсь вдохнуть, но боль сильна. Слишком сильна. Я отступаю, шатаясь, складываюсь пополам. Кашляю, задыхаюсь.

Рука ударяет мне в лоб, хватает клок волос, заставляет упасть назад. Я ударяюсь о землю, растянувшись на спине. Мой череп с потусторонним треском сильно стукается о мостовую.

Головокружение. Всё мое тело цепенеет. Чувства и разум — тоже.

— Такой предсказуемый… Какое разочарование, Носитель.

Мне кажется, я слышу сквозь туман нейтральный, почти равнодушный голос.

— Я думал, Нууру и Дуусу были где-то вне моей досягаемости, забытые, спящие. Поверь, я предпочел бы так. Подумать только, они были пленниками этих людей…

Резкое отвращение в его голосе не ускользает от меня. Я прищуриваюсь, задыхаясь: малейший источник света ослепляет меня, а золотые прожилки Изгнанника без конца бьют в глаза.

— Мои родители… «Эти люди» были моими родителями! Носителями, как я! Как вы с Вайззом!

Он устало вздыхает и наклоняется к моей правой руке. Я рефлекторно конвульсивно сжимаю кулак. Он не получит мое Кольцо. Не без борьбы!

На мою грудную клетку опускается груз, перекрывая мне дыхание. Он сел мне на грудь, чтобы обездвижить меня.

— Твоя мать узурпировала свое звание. Она хранила Камень Чудес для себя. Ее квами, вероятно, был для нее домашним животным, ничего больше. Она поработила его, не стараясь понять, даже не пытаясь использовать его, чтобы творить благо — иначе я бы услышал об этом.

Его колени сжимают мои бока. Горячая рука хватает меня за шею. Я слабо пытаюсь освободиться, безрезультатно.

— И твой отец сделал то же самое. Неважно, по каким причинам он пользовался Нууру для личных целей и сеял хаос вокруг себя.

Пока я борюсь просто за то, чтобы сделать вздох, он без усилий шепчет:

— Твои родители не были Носителями. Они были только хапугами и ворами. Они получили лишь то, что заслужили. Ты считаешь, что ты Носитель, достойный этого имени? Тогда докажи это и откажись, Черный Кот. Освободи Плагга. Твой Хранитель требует этого.

Сбитый с толку, я неистово вдыхаю, грудная клетка в тисках. Мои родители, воры? Квами моей матери… Раб?

— Нет!

Я снова вижу храм. Я снова вижу пару путешественников — отец, мать. Рынок в горах. Цветы, сотни птиц. Прилавок с драгоценностями и гончарными изделиями. Поблекшее пыльное украшение…

Нежный взгляд моей матери.

Простосердечное лицо синего квами с перьями.

Мой отец, такой молодой, такой улыбающийся, с блокнотом для набросков в руке. Нууру, рисующий знаки на листе бумаги…

Хапуги? Нет! Нет!

Я выгибаюсь на земле — в череп вкручивается невыносимая боль, но я упорствую, снова и снова. Удивленный Изгнанник едва не скатывается вбок, и его хватка на моем горле слабеет. Ободрившись, я отбиваюсь с энергией отчаяния.

— Это ложь! Они нашли их и приютили! Квами Павлина думал, что вы его бросили! Мотылек тоже! Все вместе они составляли семью!

Его колени упираются в мои плечи, чтобы удержать меня на земле. Он всем весом опирается о мою грудь.

— Мои родители только хотели…

— Замолчи, Носитель.

Его обжигающие руки берут в плен мое горло. Мой голос прерывается. Я съеживаюсь, пытаюсь оттолкнуть его. Мои когти впиваются в его тунику, без труда разрывают ее, но скользят по его коже — с виду угольной, однако прочнее, гранита.

— Нууру и Дуусу. Когда-то у меня их отняли. Всё потому что я совершил ошибку. Одну, единственную и ужасную ошибку… Ты не знаешь, что это такое — потерять ребенка, Носитель.

Я хаотично открываю рот, пытаясь найти глоток доступного воздуха. Мои закатившиеся глаза встречаются с белым взглядом, внимательным и безэмоциональным.

— Время исправить мои ошибки. И ты не помешаешь мне. Откажись от Плагга, потом ему будет проще. Откажись от него, иначе вы оба заплатите за последствия.