Эмили плачет, свернувшись в клубок на диване в гостиной. У нее нерешительный, глухой голос, когда она разговаривает по телефону.

— Мы вернулись раньше, чем предполагали. Адриан заболел там. Он уже три дня в больнице. Они не знают, что с ним…

Белые коридоры. Чистейшая комната.

Наш маленький мальчик — спящий, такой хрупкий.

— Ваш сын страдает крайне сильной аллергической астмой. Пока не определена причина, он должен оставаться в непосредственной близости к больнице. Ему строго запрещено путешествовать без разрешения…

Проходят дни. Диагноз поставлен: у Адриана аллергия на перья, и день, проведенный на птичьем рынке в Куньмине, вероятно, послужил спусковым механизмом для приступа астмы. Нам рекомендован полнейший карантин, что не должно бы вызвать большие неудобства, поскольку у нас нет никаких птиц. Для большей безопасности Эмили дает распоряжение выдраить особняк сверху донизу, как и почистить всю нашу одежду.

Но приступы продолжаются. Жестокие. Необъяснимые.

Проходят месяцы. Мы консультируемся уже, не знаю, в скольких больницах Франции и даже Европы. Безрезультатно. Эмили покончила с карьерой модели — ее это больше не интересует.

Адриан, наконец, возвращается домой — с начала года его несколько раз срочно госпитализировали, каждый раз из-за неконтролируемого приступа астмы. Последний был таким сильным, что он потерял сознание…

Он спит сейчас на руках своей матери, свернувшейся клубочком на диване. Я ставлю чашку ее любимого чая — жасмин с медом — на низкий столик рядом. В корзинке, украшенной старым платком, дремлют Дуусу и Нууру, прижавшись друг к другу.

Эмили тихонько шмыгает носом. С тяжелым сердцем я сжимаю ее в объятиях.

— Мы справимся. Он вернулся, и новое лечение, похоже, творит чудеса. Всё будет хорошо.

Она кивает. У нее жалобный голос, как в тот знаменитый день, когда она сказала мне: «Давай уедем».

— Скажи, Габриэль… Теперь, когда я отказалась от моих красивых перьев, думаешь, слишком поздно становиться скромной самкой-защитницей?

Я целую ее в лоб и обнимаю еще крепче:

— Не говори ерунды, Эми. Ты всегда была одновременно обеими.

Легкий смешок, почти мелодичный, несмотря на слезы:

— Ты тоже, Габи. Но ты всегда распускал хвост только для меня.

Проходят годы. Мы устраиваемся, как можем.

Адриан растет. Немного хрупкий мальчик, но красивый, как ангел. У него глаза и смех его матери.

Детская заполнена медицинской техникой, чтобы избежать срочных госпитализаций. Мы понемногу учимся заботиться о нем, справляться с приступами, иногда даже избегать их. Два квами становятся импровизированными няньками — нежными и бдительными.

Можно сказать, это еще одно путешествие. Сложное и неуверенное путешествие, которое никогда не закончится. Путешествие со взлетами и падениями. Но радостных этапов больше, чем огорчений.

По настоянию совета и особенно Эмили я возвращаюсь к работе. Я снова начинаю творить. Моя сдержанность вызывает пересуды в профессиональной среде, и тогда как мои творения горячо приветствуются, люди изобретают немыслимые теории насчет тайны, окружающей фирму Агрест. Очень немногие из нашего круга интересуются существованием Адриана, и еще меньше — состоянием его здоровья. И так куда лучше.

Я совершаю несколько поездок за границу на показы и конференции.

— Идите распускайте хвост, месье Агрест, — шепчет мне однажды Эмили между двумя прощальными поцелуями. — Мир нуждается в ваших цветах. Я же жду вас в гнезде с моими малышами.

Мне стыдно признать, но мое искусство и путешествия являются настоящим глотком свежего воздуха. И Эмили знает это.

И мои возвращения к ним становятся только радостнее.

Эмили, моя Эмили.

Сидит в кресле рядом с окном, наслаждаясь весенним солнцем. Она читает Адриану, покрывая поцелуями его светловолосую головку. Раздаются их взрывы смеха.

— Габи!

В каждое мое возвращение голос Адриана кажется всё слабее и слабее.

— Папа!

Едва слышный.

Однажды происходит лишний приступ. Возвращение в больницу. Мы едва избегаем худшего.

Длинные белые коридоры. Я еще слышу пронзительный голос Эмили на грани срыва:

— У него аллергия на перья, да, мы это прекрасно знаем! Но мы уже устранили всё, что могло бы спровоцировать приступ! И с каждым годом становится всё хуже!

Врачи чувствуют себя неуютно, жалеют нас.

— Мадам, месье, успокойтесь. Мы проведем другие тесты…

Рим, майское утро.

— Месье Агрест, звонок от вашей супруги.

Мой помощник нашел меня прямо посреди показа. Срочный звонок.

На том конце провода голос Эмили, полный слез:

— Габриэль, возвращайся в Париж, прошу тебя. Адриана госпитализируют!

Я сопротивляюсь желанию прыгнуть в первый же самолет. Я хотел бы, но не могу. Сезон только начинается, и я уже не знаю, на что решиться.

Я не могу!

— Весна, кругом пыльца, Эмили. Это ослабляет его, как каждый год. Его лечение усилят на несколько недель, и всё будет хорошо…

Я пытаюсь верить своим собственным аргументам. Эмили истерично перебивает меня:

— Не в этот раз. Он на искусственном дыхании со вчерашнего дня, и теперь говорят о том, чтобы поместить его в стерильную камеру. О, Габи! Я уже не знаю, что делать… А что, если всё это — моя вина?

— Что ты такое говоришь, Эми?

Она разражается рыданиями. От того, что я далеко, так далеко от них, у меня разрывается сердце.

— У него аллергия на перья, Габи! На перья! Я ненавижу себя… из-за Дуусу!

Страх. Неверие. Полное отрицание.

— Но… Но это не имеет никакого отношения! Дуусу — квами… Дух, волшебное создание или что еще, он не настоящая птица! И в любом случае, мы запретили ему приближаться к Адриану уже несколько месяцев назад!

— Это не так просто, Габи. Дуусу видел, как Адриан растет, и Адриан очень его любит. Я знаю, Дуусу ослушивается меня и тайком видится с Адрианом… Может, тебя они послушают. Умоляю, возвращайся!

Проходят месяцы. Ситуация застревает на месте.

Эмили больше не выходит. Я перестал путешествовать, чтобы иметь возможность сменять ее у изголовья Адриана.

Он отпраздновал свой седьмой день рождения в больнице, как и предыдущий. Его легкие слишком слабы, он не может покинуть стерильную камеру. Вместо того чтобы расти с каждым месяцем, он худеет и слабеет на глазах.

Врачи регулярно вызывают нас. Каждый раз объявляются плохие новости.

Снова…

— Мы всё испробовали. Нам не удается объяснить, от чего страдает ваш сын.

…и снова…

— Даже в стерильной комнате с контролируемой атмосферой его состояние находится в застое. Невозможно понять. Но если насыщение кислородом продолжит уменьшаться, он рискует получить повреждение мозга. Мы должны будем его интубировать.

И снова.

— Команда в Нью-Йорке предлагает изучить его случай, но Адриан не перенесет путешествия…

И однажды вечером лишняя плохая новость.

— Нью-Йорк послал нам самолетом экспериментальное лекарство. Мы только что начали процедуры. Но должны предупредить: это лишь полумера, а Адриан истощен. Мадам, месье, вам надо подготовиться к… худшему.

Адриан.

Адриан…

…умрет?

Солнце садится за горизонтом.

У Адриана был приступ — сильнее всех прежних. Его уже несколько дней держат в искусственной коме. Он подвергается очередному изучению, и наше присутствие рядом невозможно. Бессильные, мы бродим по коридорам с громадными окнами, пустыми в этот печальный воскресный вечер.

Врач подходит сообщить нам, что экспериментальное лекарство прибыло, и они опробуют его немедленно. Адриан останется в блоке под наблюдением еще несколько часов, прежде чем мы снова сможем его увидеть. Нам предлагают вернуться домой, чтобы немного отдохнуть, нас уверяют, что предупредят, как только Адриан вернется в свою комнату.

Это лечение — последняя надежда. Но по потухшему взгляду я чувствую, что врач не верит в него… И это невыносимо.

Мы снова одни. Эмили перестала рыдать. Она молчалива, мало говорит в последнее время.