Воцаряется мгновение нерешительности. Потом Ледибаг обращает на меня вопросительный взгляд, на который я отвечаю кивком.

— Отлично, Бражник, — высокомерно бросает она. — Но услуга за услугу. Защищай нас, защищая себя, и следи за всеми своими солдатами. А мы займемся Изгнанником.

— Вот и прекрасно! — вдруг восклицает Сабрина. — Я предупрежу остальных, что вы идете. Хлоя будет гордиться мной!

Она хлопает в ладоши, подпрыгивая на месте. Я приподнимаю бровь. Не уверен, что Бражник одобряет это поведение, но…

— Встречаемся на Марсовом Поле, не задерживайтесь!

Невидимка исчезает, но следы в снегу показывают, что она убегает по крышам. По облаку бабочек проходит дрожь, и все улетают. Инстинктивно оставаясь настороже, мы с Ледибаг наблюдаем, как они рассеиваются в ночи.

Снова воцаряется глубокая тишина. Я по-прежнему в шоке от того, что услышал: один из действующих акуманизированных имеет прямую связь с Бражником. Наше поле поисков только что сузилось до двадцати человек. Это неожиданно!

Всё еще растерянный, я поворачиваюсь к напарнице. На ее лице я читаю то же изумление, когда она осознает, через что мы прошли за последние часы.

Вайзз зависает в воздухе перед нами:

— Ну? Мы идем?

Мы переглядываемся и одновременно устало вздыхаем.

— «Долг зовет нас», да? — ворчу я. — Ба, положительная сторона моего отъезда — то, что я заново открою для себя смысл слова «каникулы». Какое счастье.

Мой сарказм пропадает втуне, но я хотя бы нервно фыркаю. После мгновения неловкого молчания моя Леди прыскает. Я бросаю на нее сконфуженный взгляд: она прижимает ладонь ко рту. Ее плечи напрягаются, дрожа. Она встречает мой взгляд, и после неудачной попытки сдержаться, хихикает. Потом еще. Она прилагает все силы, чтобы остаться серьезной, но ее глаза сверкают. При виде ее усилий уничтожаются те крохи контроля над нервами, что еще у меня оставались, и я хохочу.

Вайзз озадачено переводит взгляд с одного на другого.

— Но… но… Да что с вами такое!

Ледибаг прислоняется к стене и снова прыскает. Как смех Маринетт после нашей последней контрольной по математике: нервный, неконтролируемый, но заразительный смех, который в итоге охватил весь класс. Ноги становятся ватными, я плюхаюсь на снег, на переделе душевных сил, в свою очередь охваченный безумным смехом.

— Черный Кот! Ледибаг? Ледибаг, поговори со мной!

— Минутку, Вайзз, просто… минутку! — между двумя всхлипами стонет Ледибаг.

— Но, но! Но ситуация серьезная! И…

— Знаю, знаю!

Чем больше бедный расстроенный Вайзз зовет нас, тем меньше Ледибаг удается себя контролировать. И тем сильнее я в свою очередь смеюсь.

— Ох, не может быть, — бормочу я, держась за бока. — Моя Леди, это даже не смешно, перестань!

Она смеется еще сильнее. Смех Ледибаг, нервный и обезоруживающий, однако самый прекрасный и самый освобождающий, что я когда-либо слышал. У нее выступили слезы на глазах, и у меня тоже.

Когда мне, наконец, удается остановиться, я истощен и задыхаюсь, но сознание прояснилось. Сидя на крыше, я прислоняюсь спиной к стенке и созерцаю звездное небо. Делаю долгий вдох.

— У нас теперь глупый вид, — бормочу я, сопя. — Вот блин, я думал, такое бывает только в сериалах!

Сидя на корточках рядом со мной, Ледибаг в последний раз фыркает, вытирая глаза.

— …со мной такое иногда случается с Альей. Она называет это эффектом «скороварки», она…

Ледибаг прерывается, и я бросаю на нее удивленный взгляд. Она скорбно поджимает губы. Она только что выдала себя и поняла это — хорошо еще, что я единственный свидетель. Я встаю, как ни в чем не бывало.

— Что ж, пошли! Вперед, моя Леди!

— Черный Кот!

Что-то удерживает меня за ремень. Я тут же застываю, как всегда.

— Черный Кот, обещай мне, пожалуйста. Когда всё закончится, ты придешь попрощаться со мной.

Я тяжело дышу, вдохи всё еще отдаются болью. Изменение тона слишком резкое. Вайзз нетерпеливо порхает рядом:

— Я покараулю. Чтобы убедиться, что Невидимка не вернется!

Он стремительно удаляется. Я слабо ему усмехаюсь.

— Черный Кот?

Голос Ледибаг странно спокоен. Едва ли умоляющий. Скорее… пылкий.

— Я знаю, для тебя это нелегко. Уехать, забыть, оставить всё позади. Но… Обещай, что не сделаешь этого, не предупредив. Пожалуйста. Я хочу попрощаться с тобой.

Я поворачиваюсь и молча смотрю на нее. Съежившись, уткнувшись лбом в колени, она держит кончик моего ремня в судорожно сжатой руке. Я жду, чтобы она подняла взгляд, но напрасно. Наконец, я прочищаю горло:

— Обещаю, моя Леди.

Она нерешительно отпускает меня, потом выпрямляется и испускает долгий вздох. Глаза блестят за маской, и я хотел бы верить, что это слезы от смеха. Я протягиваю ей руку:

— Обещаю.

Голубые глаза встречаются с моими и больше не отпускают. Она сопит, потом вкладывает свою ладонь в мою. Я помогаю ей встать.

— И настаиваю, — бормочет она. — Когда всё закончится, ты должен будешь написать мне, кто ты, Котенок. На потом.

Невероятно. Какая упертая…

— Не уверен, что это хорошая идея.

— Я знаю. И Тикки думает, что я знаю тебя в обычной жизни, и боится, что я приму всё слишком близко к сердцу. Поэтому мы должны подождать, пока эта история будет улажена. Кто знает, возможно, нам удастся узнать личность Бражника? Мы знаем, что один из акуманизированных — его ребенок, а это первая настоящая информация о нем, полученная нами.

— Да, но дело не только в этом, моя Леди. Слушай, это…

Мой голос замирает. Чувствуя на себе ее пронзительный взгляд, я медленно осознаю кое-что, о чем не говорил ни Тикки, ни даже Плаггу. Причина гораздо более личная и ребяческая, чем все те, которыми я мог отговориться до сих пор.

И уже слишком поздно отступать.

— По поводу моей настоящей личности. Тот, кем я являюсь в повседневности, он… Поверь, он совсем не интересный. Это лишь роль… Фасад. Пустая ракушка. Настоящий я — это…

Я прижимаю ладонь к сердцу и изображаю реверанс:

— Вот, теперь. Черный Кот — это я. И всегда буду.

Я замолкаю, уже охваченный угрызениями совести. Думаю, никогда еще я не ненавидел молчание так, как в это мгновение.

— И, однако, ты согласился бы всё забыть? Лишь для того, чтобы другой Черный Кот мог помогать мне?

Не только, и Тикки несомненно уже знает это: забыть то, что потеряно, всегда означает меньше страдать. Но у меня нет сил объясняться этим вечером. И я киваю с таким комом в горле, что у меня шумит в ушах. Молчание возвращается, затягивается.

— Эй. Посмотри на меня.

Я отказываюсь, мотнув головой.

— Посмотри на меня. Пожалуйста.

Она приближается. Берет мою правую руку — ту, что с Кольцом. Я дергаюсь и инстинктивно сжимаю кулак.

— Черный Кот. Эй…

Ее ладони обнимают мои. Ее голос едва слышен. Успокаивающий, безмятежный.

— Думаю, теперь я понимаю, почему ты хотел остаться анонимным. Но неважно, кто ты на самом деле, или кто мы. Я просто хотела, чтобы ты знал… В те времена ты не знал меня, но до того, как стать Ледибаг, я была боязливой, неуклюжей девочкой, не способной ничего довести до конца. А потом я познакомилась с тобой в то же время, что с Тикки. Родилась Ледибаг, и в итоге она отразилась на моем настоящем «я». Или скорее, я более… твердо впитала эту личность.

Она совсем просто улыбается, и ее глаза сверкают в темноте.

— Я хочу верить, что Камень Чудес вдохновляется тем, что есть в нас лучшего, и помогает нам раскрыть это. Поэтому я уверена, что ты хороший человек даже без маски. Ты просто еще… не получил возможность доказать себе это?

Ее улыбка становится шире.

— Ты хороший человек, — уверенно повторяет она, а потом ее тон становится лукавым. — В противном случае, твой Камень Чудес получил бы кто-то другой. И мы бы никогда не встретились! Представляешь?

Она дарит мне открытую, подбадривающую, заразительную улыбку. Она напоминает мне улыбку Маринетт в тот день, когда она отдала мне свой брелок. Сходство вдруг настолько очевидно, что у меня переворачивается сердце.